Земельно-правовые отношения в Дагестане XV–XVII вв. - Зураб Магомедов

Большое значение для нашего исследования представляет сборник памятников обычного права Дагестана XVII–XIX вв.,[36] где публикуются материалы, извлеченные из фондов Центрального госархива Республики Грузия, Музея этнографии Грузии, Рукописного фонда Института ИАЭ ДНЦ РАН и из частных коллекций. Здесь издано много адатов, которые содержат сведения о феодальном землевладении.

Ценный материал по нашей теме содержит сборник материалов и документов, составленный А.С. Омаровым,[37] где впервые публикуются адаты ряда обществ, соглашения между жителями отдельных сел, а также ряд актов по земельным сделкам.

Наибольшую ценность для нашего исследования представляют материалы обычного права – адаты, по которым можно судить и об уровне земельно-правовых отношений. Среди них следуют отметить «Постановления Кайтахского Уцмия Рустем-Хана», «Адаты даргинских обществ», «Адаты южно-дагестанских обществ», «Адаты кавказских горцев».[38]

В 1957 г. были изданы Х.-М.О. Хашаевым и М.-С.Д. Саидовым гидатлинские адаты,[39] датируемые приблизительно XV – нач. XVI в., которые являются ценнейшим источником по земельным отношениям одного из общин Аварии – Гидатля исследуемого времени.

Ряд очень значимых сведений для исследуемой темы содержатся в фирманах турецких султанов и персидских шахов к феодальным владетелям Дагестана. Среди них: «Фирман турецкого султана на имя Али-Султана Захурского», «Фирман шаха Аббаса Захурскому Али-Султану», «Фирман шаха Сефи Магомед-хан-беку Цахурскому».[40]

Для изучения поставленной проблемы существенное значение имеют эпиграфические памятники. Эпиграфический материал выявлен, изучен, переведен и опубликован в основном Л.И. Лавровым[41] и А.Р. Шихсаидовым.[42]

Таков круг основных источников и литературы, на который опирается наше исследование. Следует отметить, что не все аспекты исследуемой проблемы нашли в них полное освещение. Тем не менее, комплексное использование всей совокупности источников и материалов, имеющейся литературы с учетом достижений отечественной историографии дало нам возможность справиться с поставленной перед нами целью в той или иной мере. Автор ни в коей мере не претендует на исчерпывающее решение поставленной проблемы, при выявлении новых источников возможны не только дополнения изучаемого вопроса, но и какие-то коррективы.

Глава I

Собственность владетельных и служилых феодалов на землю в Нагорном Дагестане XV–XVII вв.

Тема данного раздела нуждается в пояснении: по нашему мнению, она отнюдь не тождественна понятию «феодальная земельная собственность», а значительно уже последнего. В советской медиевистике уже отмечалось, что понятие «феодальная земельная собственность» может быть употреблено в широком и узком смысле. В широком смысле так могут быть названы все виды земельной собственности, существующие в феодальном обществе и признаваемые феодальным правом[43] (как формальным, так и традиционным) – таким образом, к ним можно отнести и все рассмотренные выше формы. В узком и точном смысле термина «феодальная земельная собственность» – это всякая земельная собственность, с которой возможно получение феодальной ренты. Отметим, что именно по этому критерию в дагестанской советской историографии принято, допустим, различение внутри формально единой правовой категории «мулк» двух резко отличных форм частной собственности: крестьянской парцеллы, обрабатываемой личным трудом её собственника, и земель феодала, на которых эксплуатируются зависимые от него люди.

Во многих феодальных обществах Западной и Восточной Европы и Востока феодальная собственность на землю предполагает её принадлежность либо отдельным владетелям, либо феодальному государству или феодальным учреждениям. Исторический материал Дагестана, однако, обнаруживает своеобразную черту здешней феодальной земельной собственности: получение феодальной ренты возможно не только с земель, принадлежащих феодальным владетелям или клерикалам, но и с земель джамаатских, тухумных и (в некоторых случаях) с частных крестьянских. Иными словами, отмечается не только «растворение» в термине «мулк» двух социально противоположных форм собственности, но и, в свою очередь, любая форма земельной собственности (коллективная или частная) в определённых условиях может оказаться пригодной для получения феодальной ренты – отсюда правомерность понятия «коллективный феодал» для джамаата или тухума, извлекающего такого рода ренту. Возможность развития любой формы собственности в собственность феодальную в условиях феодальной формации вполне закономерна: любая общественная формация, как правило, определяет содержание существующих в её системе собственности. Самоочевидно при этом, что социальное содержание собственности отнюдь не тождественно её юридическим формам.

Оправдано ли в таком случае рассмотрение собственности феодалов наряду с разобранными выше, как особой разновидности земельной собственности? По нашему мнению, на вопрос следует ответить положительно. В плане чисто историческом весьма часты и многочисленны факты феодальной собственности, генетически никак не связанной с формами собственности общин «своих» территорий. В смысле юридическом «мулк» феодала также заметно отличается от «мулка» крестьянина-общинника: в отличие от последнего, он не спутан верховной юрисдикцией джамаата (мы говорим здесь именно о собственности, а не о случаях надельного пользования бека или чанки общинными угодьями). Ограничения права распоряжения землей со стороны коллектива родственников (сопоставимого с тухумом) отмечаются и для собственности феодалов, но здесь они заметно уже и слабее. Таким образом, феодальный «мулк» XV–XVII вв.

ничем существенно не отличается от земельной собственности феодалов Востока и Запада того же времени и значительно ближе к «классическим» формам частной собственности, нежели «мулк» общинника. Условные формы собственности феодалов на землю также существенно отличаются от форм общинного пользования землей.

Период XV–XVII вв. в развитии собственности горских феодалов на землю изучен в нашей современной историографии заметно слабее, нежели позднефеодальный период (конец XVII – начало XIX вв.) или даже конец раннефеодального периода (IX–XI вв.). Главная причина этого – крайняя скудость источниковедческой базы. Достаточно сказать, что единственным источником, непосредственно относящимся к проблеме, вплоть до последних лет оставался перечень податей шамхалам Кумуха в «Тарих Дагестан». Несмотря на то, что он введён в научный оборот боле 150 лет тому назад,[44] его историческая интерпретация и датировка до сих пор не могут считаться вполне удовлетворительными, т. к. практически полное отсутствие сравнительных материалов исключает сколько-нибудь эффективную работу. Последние усилия в этой области сделали возможным датировку наиболее распространённой редакции (в тексте «Тарих-Дагестан» – начало XVII в.)[45] и её более раннего прототипа («Перечень податей шамхалу» – конец XV в.)[46], однако это проясняет лишь время фиксации материала, но не время и обстоятельства появления его фактической основы. Вполне понятно, что серьёзным исследователям поневоле приходилось ограничиваться самыми общими характеристиками.[47] Результативному изучению подверглась лишь политическая (и отчасти социальная) сторона развития феодализма в XV–XVII вв. «вширь» и менее всего – экономическая основа этого явления.

В последнее десятилетие, однако, усилились поиски и введение в научный оборот новых письменных материалов по этой проблеме. Неудивительно, что удачные попытки конкретизации форм феодальной собственности появились прежде всего в работах исследователей-источниковедов (А.Р. Шихсаидов, Т.М. Айтберов[48]), а также исследователей, широко и систематически привлекающих полевой материал (Б.Г. Алиев[49]). Ныне, как нам кажется, создалась возможность «сведения воедино» различных видов исторического материала по данному вопросу, несмотря на его разнородность и скудость.

Для возможно более полной и верной его интерпретации необходимо: 1) рассматривать его на фоне того «наследия», которое оставил предшествующий период, 2) постараться выявить в материале XV–XVII вв. черты процесса развития феодальной собственности.

Наши сведения о феодальной собственности конца XIV в. в горном Дагестане (т. е. в годы нашествия Тимура) весьма ограничены. Можно упомянуть о значительном уделе Мухаммад-бека (в пределах рр. Самур, Ахты-чай и Уллу-чай, простиравшемся до Хиналуга), входившем в обширное владение его отца Ахмад-Багадура (Ильча-Ахмада)[50], племянника и вассала ширваншаха. Оно представляло собой наследственный лен и в конце XIV в. возглавлялось, вероятно, внуком Ахмад-Багадура – Ильча-Ахмедом II.[51] О собственности феодалов в Кайтаге есть косвенные указания: эта территория уже в X в. находилась в руках газийских предводителей (вероятно, ближневосточного происхождения).[52] Исходя из шариатских норм, можно предположить, что последние стали её верховными собственниками – к концу XIII в. существует лишь один правящий дом (именуемый позже уцмийским). Значительная часть этих земель должна была попасть в ленное владение их вассалов, что косвенно подтверждается упоминанием о кайтагских князьях (амирах), поддерживающих в XIV в. того или иного кандидата на трон.[53] Оказавшиеся на этих территориях крестьяне-общинники, вероятно, должны были превратиться в наследственных держателей своей собственной земли, причем это становилось основанием для взимания с них натуральной ренты.