История Андрея Петрова - Игорь Переверзев

– Алла?! Что случилось? – спросил Андрей, увидев на пороге сорокалетнюю начальницу отдела рекламы и маркетинга, вполне еще симпатичную женщину с длинными каштановыми волосами и всю в слезах.

– Я зайду? – спросила она, всхлипывая и шмыгая носом, как школьница, которую дернули за косичку с немного большим, чем надо, усилием (то есть почти изнасиловали). – Я, я ненадолго…

– Ну давай, заходи уже, – сказал Андрей, мысленно обругав себя за грубость и фирменную позу в дверях под названием «хрен кто зайдет».

Алла прошла к дивану своей коронной шаркающей походкой, делающей ее старше лет на двадцать. На секунду задумавшись, она все же присела, не спросив разрешения. Мелиссова уткнула голову в ладони и зарыдала. Андрей тысячу раз оказывался в этих дурацких и неуклюжих ситуациях и прекрасно знал, что говорить с женщиной в таких случаях – значит вызывать повторные приступы плача снова и снова. Он сел рядом, аккуратно обнял ее за хрупкие плечи и решил подождать, пока слезы иссякнут, как сектанты ждут второго пришествия.

Несколько минут спустя Алла вдруг стихла, достала из нагрудного кармана темного клетчатого пиджака платок в мелкую полоску, вытерла лицо и уставилась в окно. Пряди длинных каштановых волос прилипли к щекам, отчего смотреть на женщину совсем не хотелось, а даже наоборот, возникало желание выпереть ее ко всем чертям.

Она посмотрела на Петрова серьезными голубыми глазами, будто она только что вошла в кабинет коллеги и ни о какой недавней истерике не было и речи. Тихим томным голосом протестанского проповедника в отпуске, какой еще бывает у бухгалтеров или любительниц вязания крючком, спросила: «Андрей, это правда? Все это правда – про журнал?»

– Что, правда? Алла, говори четко и по существу, – сказал Андрей, начиная злиться, ненавидя эти полунамеки, которыми глупые люди пытаются скрыть слабоумие или тупость, утопая, но втайне надеясь на спасительный круг – интригу.

– Это правда, что журнал закрывают? – повторила она.

– Алла, вы что там, грибы кушаете, в отделе своем? С чего ты взяла?

– Я только что слышала, как Александр Олегович сказал это по телефону. Он кричал так, что все подпрыгивали, как на батуте. Мы сидели в кабинете как мыши, никто не решался выйти, в общем, ты тут второй после него, вот мы и решили спросить у тебя, как дела и что с нами будет.

«Второй после него, – подумал Андрей и поневоле улыбнулся. – Я ведь вообще-то числюсь журналистом… Интересно, что они там про меня еще говорили? Стоп. Саша должен был приехать только вечером, что все это значит?!»

– Ты сказала, Штейн все это сказал по телефону? Когда это было?

– Я же говорю, только что! У себя в кабинете, мы точно слышали! Я же говорю, орал так, что двери тряслись!

– Что он конкретно сказал, говорили дословно! – заорал Андрей.

– Ну вот, – опять начиная всхлипывать, – сказала Мелиссова. – И ты на меня орешь, Андрей! Дословно сказал, что закрывают журнал на…й! Так и сказал! – перешла на визг, больше похожий на смех дельфина, Алла и тут же вскочила, поправила прическу и быстрыми шагами вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что Петров сам слегка подпрыгнул.

Томик Воннегута валялся на полу, рядом лежала выпавшая скомканная закладка в виде сложенного пополам белоснежного листа А4. Ни о каком приятном чтении не могло быть и речи. «Что все это значит? – рассуждал вслух Андрей, – Какого черта весь этот цирк? Неужто Штейн сошел с ум, или вспомнил, что он еврей, и решил придумать что-нибудь повеселее, чем ездить на встречи с крупными рекламодателями и пить с ними с понедельника по пятницу?»

Андрей надел пиджак, погасил свет, закрыл кабинет и быстрой уверенной походкой прошел по пустому коридору до кабинета Штейна. Петров прислонился ухом к теплому дереву большой красивой двери с орнаментом в виде двух львов, пытаясь понять, что происходит там, внутри. В ответ тишина, только двери лифта, цыкающие в конце коридора. Андрей постучал, но ему никто не ответил. Он постучал еще раз и открыл дверь. В конце кабинета за большим деревянным столом в кожаном кресле кто-то ездил влево-вправо.

– Привет старина! Заходи, – сказал Штейн, даже не обернувшись.

– Слушай, Александр Олегович, что тут происходит?! Ты должен был приехать вечером, но взвод доложил, что находишься ты в штабе по крайней мере с обеда! Едем дальше. Мы должны были встретиться вечером, в девять, но приходит, черт бы ее побрал, эта ненормальная Мелисса и говорит, что это журнал закрывают! Что за хрень, Сашка?

– Не хотите выпить, коллега? – ответил Штейн. – Сегодня знаете ли, очень полезно выпить. Да, да, именно полезно. Мы с тобой стояли у истоков милого сердцу издания, нам вдвоем все и расхлебывать.

Штейн наполнил на треть стаканы двадцатипятилетним виски неизвестной, как и все старые и резкие сорта, марки и пригласил приятеля присесть на диван.

Андрей обвел взглядом знакомый кабинет, но что-то показалось ему странным. «Точно, – подумал он, – все эти картины, такие любимые хозяином этих темных стен, куда-то исчезли. Единственное, что осталось, – часы и модный календарь с названиями английских футбольных команд». Друзья отпили по глотку. Затем еще. Андрей вопросительно уставился на приятеля.

– Ладно, ладно. В заднице мы, причем в полной, – сказал Штейн. – Я не стал ничего говорить, думал сам разберусь и все наладится. Встречался я утром с Мариной Деминой, той самой, которая, как ты помнишь, доверила мне стоять у руля нашей субмарины, именно ее я до 11:30 сего дня считал женщиной порядочной и даже другом. Однако, коллега, – отпив еще глоток, продолжил Штейн, – Демина решила издание продать, а посему сообщаю, если эта дура Мелиссова слышала мои слова по поводу закрытия журнала, от правды это не сильно далеко. Ты же понимаешь, Андрюх, придут новые люди, и все руководство, разумеется, тоже будем новым. А знаешь, почему я в этом так уверен?

– Саня, давай заканчивай уже, говори как есть, – сказал Андрей.

– Покупает журнал Виталий Носов, наш с тобой старый добрый друг, – сказал Штейн, хихикнув.

Андрей вздохнул и посмотрел на Сашу еще раз. «Да уж, – подумал Петров, вспоминая этого Носова, – дела наши плохи».

Бизнесмен и медиамагнат Виталий Носов работал и сотрудничал в городе буквально со всеми, кто хоть малейшим образом связан с издательским делом, кроме двух людей – Штейна и Петрова, считающихся, по его мнению, прилипалами и бездарями, правда, почему он так думал, никто не знал. Видимо, это была обычная людская неприязнь. Петров посмотрел на Сашу еще раз и понял, что Штейну судьба журнала далеко не безразлична, просто он был уже прилично пьян. В окне на секунду показались две птицы. Крылья прижаты к телу, голова и туловище соединились в одно целое, с бешеной скоростью они летели вниз. «Символично», – подумал Андрей и сказал:

– Что думаешь, Сань?

– А что тут думать?! Этот мудак Носов нас ненавидит, идти к нему на поклон – это выставить себя пугалом… ему-то что? Он будет и дальше получать деньги, потому что сейчас – спасибо Саше и Андрею – очередь на рекламу у нас на полгода вперед.

– Ну а Демина?

– Честно, я понятия не имею, зачем она это делает. Мы приносим огромные прибыли, и, насколько я знаю, у нее кроме журнала ничего нет. Кто-то из знакомых недавно вскользь сказал, что она уезжает за границу и все распродает, но понятно, что логики здесь тоже никакой. Я пытался до нее дозвониться, но после нашего разговора она отключила телефон. Наверное, сел, – закончил Штейн.

– Это и были твои исключительно хорошие новости, да? – спросил Андрей, вспоминая утренний телефонный разговор.

– Андрюх, – поставив бокал с виски на небольшой столик, сказал Саша, – тебе переживать нечего, все мои знакомые будут заказывать у тебя статьи и дальше, и скорее всего, этот мудак Носов не сам, так через других будет платить тебе за обзоры, а вот что будет со мной, я не знаю. Последние два года я ведь ни черта не делал, хотя на черный день собрать немного удалось. Вот он и пришел, день этот… Друзья какое-то время сидели молча, по очереди посматривая в экраны телефонов, чтобы хоть чем-то заполнить длинную неловкую паузу. Андрей понял, что вряд ли они пойдут сегодня в бар, и даже больше: возможно, настал тот самый момент когда дружба трещит по швам. «Да и были ли мы вообще друзьями?» – спросил себя Петров.

– Ладно, – прервал паузу Штейн, – заявление я уже написал, ты тоже до конца недели оформи все эти обходные листы и прочую туфту. Коллектив я сам оповещу. Давай, поехал я домой, что-то голова трещит. Может, встретимся на недельке? – добавил он, протягивая руку.

– Давай, Саш, конечно, – сказал Андрей, пожал не слишком спортивную кисть приятеля и неторопливо зашагал к выходу, втайне надеясь, что в коридоре он не встретит никого, кроме собственного отражения в большом зеркале возле лифта.

Петров спустился в холл, пожал руку охраннику, похожему на реинкарнацию Ленина, скрещенного с кабаре-дуэтом «Академия» в полном составе, мельком взглянул на большие электронные часы над входной дверью: ярко-синий неон показывал 19:40. «Интересно, – подумал он, – есть еще более бесполезное время суток, чем без двадцати восемь? Что можно делать в такое время? – рассуждал молодой человек. – Возвращаться с работы – поздно, пойти и напиться в баре – в такое время там обычно натирают бокалы вафельными полотенцами и колют лед. Сходить в супермаркет за продуктами? Пожалуй, тоже нет, ведь именно в это время людей там больше всего. Все будто и ждут без двадцати восемь, чтобы, как по команде, оказаться в крупном магазине и толпиться в очереди у касс, изображая искреннее недоумение от всего этого флешмоба, или они там просто мечтают, чтобы поскорее прошло хотя бы часа три».