Живи в свое удовольствие! - Алим Тыналин

валялись обломки транспортного средства, в котором я признал колесницу. Лошадей, везущих ее, нигде не было видно. Видимо, солдат напали на меня и сломали мой экипаж, а лошадей разогнали.

— Что за дьявольщина? — пробормотал я, продолжая оглядываться и непроизвольно почесывая здоровенную шишку на затылке.

Дальше на залитой солнцем улице около поросших плющом домов стояли прохожие, мужчины и женщины, тоже в легких светлых одеждах, они встревоженно наблюдали за происходящим.

Однако, долго глазеть по сторонам мне не позволили. Один из воинов пихнул меня ногой в грудь и прорычал:

— Чего ты оглядываешься, Августенок? Мамкину титьку ищешь?

Я попытался подняться, но, во-первых, воины снова толкнули меня назад, а во-вторых, я и сам, обратив внимание на свои хилые ручки и ножки, от удивления повалился обратно.

Что это такое, так вас переэдак?! Откуда у меня такие тонкие белые руки с голубыми прожилками вен, откуда такие слабые ноги, тонкие, как спички? Я ощупал себя и сразу обнаружил, что я стал каким-то другим.

Это вовсе не мое тело, вовсе не моя голова, лицо чужое и шевелюра совсем другая. Я ощущал себя совсем другим, неопытным юнцом, от горшка два вершка. Щетина на подбородке вовсе и не щетина, а легкий пушок, как перышки цыпленка.

Хотя, если присмотреться, я вроде не такой уж и малыш. Скорее всего, мне уже лет шестнадцать, если даже не все восемнадцать. Одет я, кстати, был тоже причудливо, в шелковую тунику, а поверху пурпурный плащ с золотистыми узорами по краям.

— Прекратите издеваться над нашим императором! — закричала женщина, одна из прохожих. — Проклятые герулы! Мало вам того, что весь Рим стонет под вашим игом?

Прохожие из мужчин, между тем, стыдливо отводили глаза. Жаль, что у них нет смартфонов, иначе, вместо того, чтобы помочь мне, они снимали бы все происходящее на камеру.

Однако куда это я все-таки попал, дьявол меня раздери и что это со мной произошло, в кого я превратился? Я продолжал сидеть на земле и задаваться этими вопросами, а между тем события развивались слишком быстро, чтобы я мог на них ответить.

Воины, издевавшиеся надо мной, обратили внимание на мою нежданную заступницу. Женщина она была еще молодой, лет под тридцать, статной и высокой, с прекрасной фигурой. Свободная туника из легкой полупрозрачной ткани, несмотря на плащ, позволяла, тем не менее, рассмотреть ее выдающиеся достоинства. Вьющиеся темные каштановые волосы были собраны у нее в сложную замысловатую прическу. Кажется, это была непростая женщина, не из бедных слоев общества.

— А ты кто такая, чтобы заступаться за него? Пусть его отец сначала отдаст нам земли, как обещал, а потом мы отпустим его. — сказали воины, забыв обо мне и обратив все внимание на женщину. — Но, так уж и быть, мы готовы отпустить его, если ты уделишь нам свое внимание, знатная римлянка. Может быть, ты тоже хочешь стонать под нашим игом?

— Не смейте трогать меня и императора! — закричала женщина, отступая от окружающих ее солдат и непроизвольно прикрываясь руками. — Граждане Рима, помогите!

Ого, я что же, действительно попал на съемки какого-то исторического фильма? И меня тоже загримировали так ловко, что я не могу узнать себя? Тогда где съемочная группа, где камеры, режиссер и ассистенты?

Но нет, судя по всему, это были вовсе не съемки очередного блокбастера. Я продолжал тупо сидеть на земле и глядеть, как солдаты подошли к женщине вплотную и принялись на виду у всех срывать с нее одежду. Прохожие тут же стали разбегаться кто куда, никто и не подумал вмешаться.

Плащ и верхняя часть туники женщины быстро оказались сорваны и солдаты с хохотом хватали ее за крупные белые груди с темными сосками. Женщина кричала и отбивалась, а солдаты потащили ее в ближайший переулок.

Нет уж, кажется, это вовсе не съемки фильма, слишком уж все реалистично, решил я и понял, что надо действовать. Не могу же я, в конце концов, оставить мою защитницу в беде, даже несмотря на то, что я превратился в какого-то беспомощного юнца.

Решение всех этих загадок с непонятными наречиями, странными историческими городами и моим преображением я решил оставить на потом.

— Эй, вы! — хотел я крикнуть громоподобным голосом, но получилось тонко и стало, как у молодого задиристого петушка. — Оставьте немедленно эту женщину.

Кстати, я, оказывается, со не только понимать это странное наречие, но еще и разговаривать на нем. Мне этот язык немного напоминал церковные псалмы. Впрочем, сейчас этот вопрос меня интересовал меньше всего.

Поначалу увлекшиеся женщиной солдаты не услышали мой окрик и мне пришлось повторить свой призыв. Вот теперь воины оглянулись, желая знать, кто осмелился им противостоять и были немало изумлены, что этим смельчаком оказался я.

К тому времени я уже успел подняться на ноги и стоял, слегка покачиваясь с непривычки, будто только учился ходить по грешной земле. Не самое, позвольте заметить, лучшее состояние, чтобы противостоять троим бородатым мужикам, вооруженным острым холодным оружием.

Заметив, что я привлек внимание солдат, мои спутники, двое молодых парней в легких туниках, подскочили ко мне и схватили было за руки, крича:

— Пойдемте, доминус, вам нельзя здесь оставаться.

Я однако, тут же вырвался из их хватки и крикнул:

— Уйдите, я сам разберусь с ними.

Один из парней, невысокий тонкий юноша с вьющимися волосами и широкими голубыми глазами, испуганно огляделся на приближающихся солдат и прошептал:

— Но, доминус, вам действительно лучше уйти, ведь герулы очень злы на вашего отца и могут убить вас. Эта женщина, с ней ничего не случится, пойдемте отсюда.

Но его страстную речь прервал один из солдат, подошедший ближе и отвесивший юноше увесистого пинка под задницу.

— Ну-ка проваливай, крайняя плоть Амура, — проворчал он и подошел ко мне вплотную. — Что ты сказал, Августенок, повтори. Только смотри, как бы я не вколотил эти слова тебе обратно в глотку.

Я глядел в его свирепые глаза и видел перед собой человека, который с легкостью готов перерезать мне глотку. Уж я таких навидался, можете мне поверить. Убийцу сразу можно отличить по глазам, проверено.

Продолжая пристально глядеть ему в глаза, я заметил боковым зрением, что женщина, вступившаяся за меня, с рыданиями собрала остатки своей одежды и помчалась прочь. Когда она скрылась в переулке, я позволил себе облегченно вздохнуть.

Что же, отлично, значит теперь я могу заняться только собственным спасением, а уж в этом тонком искусстве я надеюсь обойти грубых солдафонов, стоящих передо мною.

Что они там говорили моей злополучной заступнице, что мой отец, которого я и