Игрушка ветра (СИ) - Наталья Юрьевна Кириллова

Аверил мотнула головой, не поднимая, впрочем, глаз на суккубу. Шерис напоминала ей мать: высокая, статная, светловолосая, зеленоглазая. Она по-своему заботилась об Аверил, оберегала, насколько вообще возможно в публичном доме проявлять участие по отношению к невольнице. Поди, и сейчас всё бросила, включая клиента, если таковой уже имелся, и пришла на шум, зная, какую комнату обычно предпочитает проклятый.

— Ох ты ж, деточка, и что же ты сотворила-то, а? — скрипучий голос матушки Боро донёсся с порога и непонятно, жалеет она Аверил или потерянного клиента?

— Я слышала звук удара и эхо всплеска силы, — с вызовом ответила Шерис. — Сдаётся, мессир собрат в этот раз был менее обходителен, нежели обычно.

Матушка Боро переступила порог, закрыла дверь. Поцокала языком, комнату оглядывая, — Аверил подсматривала тихонько сквозь упавшие на колени пряди волос. А матушка неожиданно сгорбилась, схватилась за пышную, в корсет затянутую грудь, заохала громче, по-старушечьи.

— Вот как чуяла я, не кончится это дело добром, ох, не кончится, — запричитала матушка Боро, прохаживаясь по комнате походкой тяжёлой, шаркающей. Словно Аверил не доводилось видеть, как хозяйка одним махом по лестнице взлетала, едва ли не быстрее иной молодки. — Прямо с порога и завёл: знаю я, разлюбезная моя Сюзанна, есть у тебя девица новенькая, свеженькая да невинная. И подай мне её немедленно сюда, даже если это посудомойка распоследняя, а о цене не думай, сочтёмся. Будто у меня когда посудомойки молоденькие водились.

Посудомоек в борделе и вовсе не было. Были три рабыни, немолодые уже женщины, выполнявшие всю чёрную работу вроде уборки и жившие в тесной комнатке в подвале.

— Я-то сразу смекнула, что речь о тебе, хотя как проклятый узнал, лишь Ловкачу Крылатому и ведомо.

Так и узнал — по запаху.

Неужели он, запах, и впрямь настолько силён, настолько привлекателен, что член ордена бессмертных способен почуять его даже на улице?

— Говорила я ему, говорила, что рано тебе, что новенькая ты, ничегошеньки ещё не знаешь и не понимаешь, но проклятый упёрся, подай, дескать, и всё. Уж я-то ему лучших своих девочек предлагала, а он ни в какую…

Аверил всё же подняла голову.

Вечер только начинался… и прежде ей не разрешали спускаться в зал, можно было лишь наблюдать через те же потайные глазки. Аверил не любила подсматривать за клиентами, не нравилось ей увиденное, эти мужчины, одетые лучше, дороже отчима, однако столь мало от него отличающиеся. Но сегодня вдруг велели выйти, и Дейзи, принёсшая Аверил платье, туфли и помогавшая одеться, поглядывала сочувственно да испуганно чуточку. А она, Аверил, всё удивлялась, почему сегодня, почему не предупредили заранее… матушка Боро раньше ни разу не упоминала, когда конкретно новенькую выпустят к клиентам. Или к первому клиенту, ежели найдётся особый покупатель на девственницу.

А оно вон, значит, как.

С проклятыми не спорят. Им не возражают. И все и всегда предпочитают брать пряник прежде кнута, особенно если предлагают. Особенно если предлагает член братства. Может ведь и не предложить.

— Сама знаешь, деточка, не было у меня выбора и заменить тебя некем, — матушка Боро смахнула слезу, то ли настоящую, то ли притворную — в рассеянном свете камина и не разобрать, — и отвернулась. — Сейчас вылетел, точно следом сам ихний чёрный бог гнался, да велел тебя за ним оставить и упаси божиня к тебе ещё кто притронется.

— То есть он Аверил за собой зарезервировал? — уточнила Шерис недоверчиво. — Несмотря на… произошедшее?

— Шерри, я женщина старая, в словечках твоих новомудрых не разбираюсь, — в голосе матушки пробилась сталь. — Но пока милорд Герард не велел иного, Вери — только для него. А ты, деточка, иди к себе и чтоб до утра носу не казала без моего ведома.

Аверил кивнула, и матушка Боро удалилась.

— Старая шалава, — процедила суккуба презрительно. — Небось, как проклятый тебя потребовал, так она сразу сумму ему назвала и округлила поосновательнее. И разве что хвостиком от радости не виляла и задницу ему не вылизывала, когда он всё и выложил беспрекословно. Жаль, меня там не было, я бы…

— Не надо, Шерис.

Демонов боятся не меньше, чем бессмертных. Но Шерис сбежала из своего клана, а беглых суккуб стремятся вернуть обратно и назначают за них награды. Нет нужды переходить ту грань, за которой заканчивается страх перед демонами и зреет желание избавиться от слишком наглой выскочки.

— Аверил, да он наверняка и перед уходом этой карге ещё подкинул, дабы ей не пришла в голову идея сбыть тебя на сторону поскорее.

— Не имеет значения, — кто она такая, чтобы спорить с проклятым или даже с матушкой?

Повезло, что не убил.

— И что здесь всё-таки произошло?

— Я… ударила его… своей силой. Он… — глупость какая — Герард ведь ничего ей не сделал. По-своему пытался быть обходительным, терпеливым. — Он сказал… на самом деле он ничего такого не сказал, это были совершенно обычные слова, просто они напомнили о… Я испугалась, и сияние появилось само… и когда проклятый сказал, я… не сдержалась.

Шерис улыбнулась понимающе, сочувственно, погладила Аверил по растрепавшимся волосам.

— Да что ему сделается-то от твоего удара? — заметила суккуба преувеличенно бодро, беззаботно, вторя мыслям Аверил. — Они же бессмертные.

— Мне нельзя показывать свой дар.

Так наставляла мама когда-то. И с годами Аверил убедилась — мама верно говорила. Люди не понимали. Боялись. Сторонились, истово веря в силу дурного колдовского глаза. В других королевствах быть колдуном почётно, колдуны вступают в гильдии магов, пользуются уважением и привилегиями, но в Тарийском княжестве живы ещё воспоминания о тёмных временах охоты на колдунов, неистребимы предрассудки, силён страх перед тем, чего простые люди не могут понять, ненависть к тем, кто отличается от большинства.

— Ты явно ему приглянулась, а значит, вопрос с твоим даром скоро решится сам собой, — Шерис осуждающе покачала головой. — Только рано тебе…

— Мне исполнится двадцать в последний месяц этого лета. При иных обстоятельствах я давно была бы замужем и нянчила уже двоих, — а то и третьего носила бы под сердцем, подобно другим своим ровесницам из деревни.

Что отворачивались презрительно, едва завидев Аверил на деревенских улочках или у реки, шептались ядовито за спиной, следили ревниво, чтобы мужья не засматривались на дочь шлюхи. Вдруг приворожит глазами своими чёрными, бесстыжими, сманит честного мужика,