Метаморфозы: таракан - Александр Турбин

— Надежда — это маленькое окошко в лучшее будущее, но открывает его всегда кто-то другой.

Гость озадаченно посмотрел на Владыку.

— Что делать, если другого нет?

— Искать дверь, мой друг, и открывать самому. Подумай над этим. А надеяться, конечно, ты можешь. Особенно, если в трудную минуту.

Глава 2. День пятый. Неделя радости бытия

Доктор, я слышу голоса. И вижу докторов.

Мы сильные, мы смелые, мы лучшие. Если нас спросить, то мы всегда самые замечательные. И как далеко то, что мы говорим от реальности. Потому что когда судьба ударит под дых, мы слишком часто оказываемся трусами, ничтожествами, мы унижаемся и предаем, мы выживаем, за тем редким исключением, когда нам просто не дают такой возможности.

Темнота стала домом, тело пропало, растворилось где-то в клубах наркотического дурмана, частое дыхание стало обыденным, словно всю жизнь только так и дышал. Боль превратилась в привычную муку, терпеть которую нет сил, но без которой не представляешь свое существование. Боль рождалась и умирала, проявлялась вспышкой и растворялась. Сполохи боли вместо пульса и часов одновременно. Болело все тело, каждая частичка и каждая клетка. Но не боль, а Голос стал единственной ниточкой соединяющей с внешним миром. Его хотелось слушать, слышать, ему хотелось подчиниться. Укор стыда за то что не понимаю слов, паника, когда он прерывался даже на секунду, всплеск радости, когда он появлялся вновь. Голос стал единственной радостью и последним смыслом жизни. Понять, сделать. Загадка, решение которой несло не спасение, но покой.

Мыслей почти не было, да и думать было мучительно сложно. Фраза тяжелые мысли неожиданно обрела не только метафорический смысл. Мысли обрели вес и форму. Мысли о доме и прошлой жизни — тяжелые кроваво красные булыжники, которые не поднять не надорвавшись. Мозг не пробовал забыть, он просто боялся вспоминать. Думать о прошлом было нельзя. Мысли о происходящем воспринимались как куски липкой красной глины, странные, бесформенные, отвратительные. Эти мысли вызывали оторопь, мозг отказывался понимать и принимать происходящее. Думать о настоящем было слишком противно и больно. Мысли о быстрой смерти как речная галька, красивая, укатанная волнами и так и просящаяся в руку. Такие мысли хотелось собирать как особо ценный дар, изучать и лелеять, они грели душу. Думать о таком будущем было здорово.

Увы, мы не всегда выбираем легкие пути, пусть знатоки человеческой натуры и утверждают обратное. Иногда мы сознательно лезем в грязь, когда рядом лежит хорошая дорога, а потом ругаемся, вызываем службу спасения и пытаемся оправдаться. Мол, хотели доказать. Что доказать? Кому и зачем? Эти вопросы в таком случае уже совершенно не важны. По крайней мере, я из таких. Бессмысленно деятельная натура. Живущий по принципу назло врагам, даже если ни одного настоящего врага до этого так и не нажил…

Тело купалось в волнах боли, легкие молились на каждый глоток воздуха, бессознательное Я стремилось окончательно слиться в экстазе с голосами извне, а мозг, затравленный болью, бестолково искал причинно-следственные связи. Профессиональная привычка, как-никак. Цепочки причина — следствие из прошлого в настоящее строить не получалось. Связь настоящего с будущим вызывала вялый интерес.

Темнота. Ослеп? Чушь. Не верю. Не со мной. Зачем?? Не дать что-то увидеть? Чепуха. Я уже видел. Мужик, зал, свечи. Что мне с того? Чему зрение мешало? Чем меньше раздражителей, тем лучше? Откуда это? Что это значит? Может отсутствие возможности видеть должно обострять другие чувства, например слух? Может именно в этом задача? А может, темнота нужна, чтобы усилить страх, создать панику? Голос? Зачем голос? Голос, как единственная связь с внешним миром? Голос как надежда?

Даже думать о нем без придыхания было невозможно. Всплыла незначительная деталь. Когда голос замолкал, пусть на краткие мгновения, боль усиливалась и наоборот, когда он возникал вновь, боль не пропадала, увы, но, по крайней мере, отступала ненадолго. Голос менялся, и менялась боль. Голос хотелось слушать. На голос хотелось молиться. Если бы я умел, наверное так бы и сделал. Но я не умел, или делал не так, и что-то стало меняться. Тело хотело бежать на голос, но внутри уже зарождалось чувство дикой ярости. Бешенство, затопившее мозг, полыхнувшее алыми кругами в полной темноте, унесшее чужие голоса и оставившее после себя одно желание — дождаться. Что это еще не конец сомнений не было.

— Звезда моя? Ты избегаешь меня вот уже три дня, мне что, каждый раз посылать за тобой персонально? Я недоволен, — Владыка Энгелар устало указал вошедшему Валлору на деревянное кресло напротив. — Ты не оставляешь мне выбора. На должность главного заклинателя у меня еще одна хорошая кандидатура, а вот тебе найдется и лучшее применение. Скажем, комендант крепости. Например, форт Капысь, что на берегу Ледяного моря. Что может быть прекраснее льда и снега? Ты не хочешь на север? Увы, мой друг, что же я могу сделать? Мне ведь нужны конкретные результаты, причем не завтра, ни тем более через год. Сегодня. Понимаешь? Сейчас. Мне нужны хорошие новости. Ты же не станешь меня расстраивать еще раз?

Энгелар поймал себя на мысли, что к концу жизненного пути он стал слишком мягок в решениях и действиях. Был бы он молод… Да что говорить, еще сотню лет назад, во время Беллорского кризиса он был совсем другим. Быстрым, жестким, бескомпромиссным. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что город тогда стоял на грани, город качался на этой грани, и только чудо могло не дать ему рухнуть в пропасть. Энгелар и был тем чудом. Но сейчас его словам катастрофически не хватало остроты, силы, опасности.

— Милорд! Как вы можете так говорить? Неужели Бравин? Он конечно неплох, но милорд, он же не занимался этой программой! Милорд, не надо меня отсылать в Капысь. Кто название то такое придумал?

Собеседник был еще молод. Молод, мал и тщедушен. Юркий когда надо, в меру способный, в меру скользкий. Правда — умный. Пришла пора именно таких, маленьких, юрких, скользких. А ум лишь маленькое дополнение, причем абсолютно необязательное.

— Ты считаешь себя вправе судить о разумности моих решений?

— Нет, милорд, Капысь, наверное, отличное место. Но здесь я пригожусь больше. Я не разочарую вас снова, милорд.

Все, как обычно. Владыке нравилось пугать Валлора, и оба это знали. Энгелара уговорили принять на должность мастера заклинаний этого недомерка, но никто не помешает ему получать от этого удовольствие.

— Я надеюсь, Звезда моя. Докладывай, что у нас с призванными?