Совок-7 - Вадим Агарев

— До обеда еще! — честно ответил я, — Чего нового в нашем следствии с утра? — закинул я удочку, подозревая какой-то подвох.

— Нового ничего, всё по-прежнему! — обнадёжила меня Лида, — Пошли ко мне, за дело распишешься! На ликеро-водочном заводе недостачу бэхи выявили, дело возбудили по факту, без личности. Теперь нам с ним возиться. Тебе, то есть! — поправилась начальница.

«Ликёрка» всегда была черной дырой и хищения там не прекращались ни на минуту. Но не в том была беда. Главной проблемой было то, что висящие там «баранки» никогда или почти никогда не раскрывались. Особенно, если дело касалось сырья. Спирта, другими словами. Который с мистическим постоянством пропадал между двумя складами. Между складом спиртзавода и складом этой самой «Ликёрки». Которым заведовал некий Борис Аскольдович Лашманов. И вот, настал тот момент, когда аскольдова могила разверзлась передо мной. Одним нераскрытым висяком в моём сейфе теперь будет больше. Оно, конечно, не смертельно, но неприятно.

Я с тоской и одновременно с укором заглянул в глаза Лидии Андреевны. Но от её виновато отведенного взгляда легче мне не стало. Покачав головой, выражая тем самым своё неудовольствие, я поднялся из-за стола.

— На меня можешь не обижаться! — не захотела быть виноватой Зуева, — Это Данилин велел тебе дело отписать. С ним и разбирайся, если хочешь!

— Я тебя хочу, душа моя! — вполне искренне заявил я барышне, — А Данилин и разборки с ним мне ни к чему! У тебя же кресло раскладывается? — кивнул я на важный элемент интерьера, скромно стоящий в углу кабинета.

— Ты с ума сошел! — запаниковала начальница, инстинктивно отодвинувшись от меня, — Даже и не думай!

Махнув рукой и забрав со стола дело, я покинул негостеприимный кабинет.

Оказавшись через полминуты за своим рабочим столом, я принялся разбираться с принесенными бумагами.

— Ты чего трубку не берёшь? — зашел в кабинет Гриненко с каким-то незнакомым мне парнем, — Звоним, звоним, а ты не отвечаешь! Знакомься, это Саня Гостев! — представил мне парня Стас, — Он опер, обслуживает землю, на которой Барсуков живёт. Виктор Барсуков.

Я вспомнил заочно знакомого лизаветиного отчима и с новым интересом посмотрел на опера Саню Гостева.

— Чай будешь? — отодвинул я в сторону, так и не начатую работу по «ликёрке», — Или кофе, ели хочешь?

— Богато живёте! — хмыкнул Гостев, — Давай кофе, он дефицитнее!

Пока я гоношился с кипятильником и посудой, Стас о чем-то вполголоса расспрашивал своего коллегу по сыску.

— Угощайся! — я придвинул к гостю Гостеву банку с кофе и сахарницу, — И печенье вот бери, не стесняйся!

Последние два слова я произнёс по инерции и совершенно напрасно. Так, как за все время службы в той и этой жизни, я ни разу так и не встретился со стеснительным опером. То ли мне не повезло, то ли стеснительных оперов не бывает в природе.

— Виктор Иванович Барсуков, сорока шести лет от роду, — начал излагать Гостев, осторожно отпивая из своей чашки, — Ранее не судим, но к уголовной ответственности привлекался. Статья восемьдесят девятая, прекращена за недоказанностью. Из-за неё его из армии и турнули. Служил он тут совсем рядом, на бобровском военном аэродроме. Прапором в автослужбе. На махинациях с ГСМ и погорел. В настоящее время общественно-полезным трудом не занят. Вроде бы из-за болезни.

Опер Гостев потянулся к плошке с печеньем и я не стал ему мешать уже навязшими на зубах вопросами. Дождавшись, когда коллега утолит свои гастрономические желания, я осторожно поинтересовался.

— С соседями как он? Конфликты были? — указал я глазами на банку с кофе и, заметив согласный кивок, налил в чашку гостя еще кипятку.

— Было не очень давно одно недоразумение, — подтвердил мою надежду Гостев, — Гражданин Барсуков цыплят с утятами каждый год в инкубаторе закупает. Откармливает их до поздней осени, а потом бошки им рубит и на базар. Так вот, в прошлом году соседская кошка вроде бы несколько штук у него сожрала. Он ту кошку потом поймал и ноги ей топором поотрубал. На том самом чурбаке, на котором он по осени кур и уток казнит. А после эту кошку соседям через забор бросил. Скандал был, соседи на него даже заявление нам в РОВД приносили. Но свидетелей не нашлось, а сам Барсуков признаваться не стал. Так, отказным все и закончилось.

— Кто они, эти соседи? — придвинул я к себе листок и взял в руки авторучку, — Справа, слева? Фамилии есть?

— И адрес есть, и фамилии! — успокоил меня Гостев, — доставая из кармана замусоленный блокнот, — Пиши! Коротченко Марья Николаевна и Коротченко Зоя Николаевна. Сёстры они. Живут по Северной сорок два. А Барсуков, тот у них через забор в сорок четвёртом доме.

— Что-нибудь знаешь про то, как он баб дурит со своим испытательным сроком? — задал я не менее значимый вопрос.

— Об этом вся улица знает, — к полному моему изумлению, спокойно ответил опер. — Закона он не нарушает, а, что бабы дуры, ну так на то они и бабы! — свой философский вывод Гостев закусил очередной печенюшкой.

— Бывало, что соседки этих бедолаг предупреждали, но те верили больше Барсукову, чем этим благодетельницам. Тот легко объяснял наветы завистью и тем, что когда-то отверг любовь этих соседок. Потом, конечно, те курицы обижались и одна даже окна Виктору поколотила. Но в милицию никто из них не пошел. Да и с чем идти, если сами дуры?! Только позориться! — рассудительно пожал плечами опер. — Закона Барсуков не нарушает! — снова повторил он.

— А вот ту, которая ему окошки побила, он сам к уголовной ответственности привлечь хотел! Так в заявлении и написал, чтобы посадили её, — ухмыльнулся Гостев, — Но она охолонула и ущерб ему возместила. Он и сжалился, и встречное заявление написал.

Моя душа всколыхнулась. Вот теперь было на чем и чем играть. Обиженные соседи, это, безусловно, хорошо! Это даже отлично! Но такая обида женщины, про которую только что поведал наш визитёр, она способна на самые масштабные тектонические сдвиги! Нужна только точка опоры и рычаг к такой обиде.

— Давно та тётка прапору окна била? Если был материал, то и данные её в райотделе сохранились? — задал я, наверно самый главный за сегодня