Колыбель ветров - Теодор Бенк

Ужас словно приковал меня к месту, и, лежа в полумраке, я напрягал зрение, чтобы лучше рассмотреть, что находится вокруг. Затем, как безумный, с криком вскочил и бросился раздвигать густую сеть корневищ и стеблей, прикрывавших отверстие над моей головой. Стало светлее. В мрачной и унылой пещере в беспорядке валялось еще шесть скаливших зубы черепов и несколько груд мелких костей. На мгновение я так и замер, просунув руки в отверстие и разглядывая то, что лежало внизу; я не верил собственным глазам, затем присвистнул: "Что же это ты такое открыл, черт побери?"

Раздвинув растения, загораживавшие отверстие, я увидел, что оно очень узко, и было удивительно, как я умудрился провалиться, ни за что не зацепившись. Глубина пещеры составляла что-нибудь около двадцати-тридцати футов. Проникавший через отверстие свет едва достигал отдаленной части пещеры, но все же достаточно рассеивал мрак, позволяя разглядеть расположенные вдоль стен странные холмики сырой земли и торчавшие из них обломки дерева и костей. Все, даже черепа, было покрыто серой плесенью.

В сильном волнении я стал на колени и принялся исследовать один из холмиков. Земля была рыхлой, мягкой и необыкновенно легкой, так что разрывать ее было нетрудно. Мои пальцы честно трудились и обнаружили несколько кусков дерева необычной формы. Затем я извлек два остро отточенных камня, напоминавших наконечники стрел. Я заполз в глубь пещеры, желая отыскать что-нибудь еще. Волнение мое возрастало. Когда глаза постепенно привыкли к темноте, я разглядел другие куски покрытого резьбой дерева, несколько обрывков плетеных из тонкой травы циновок и каменные орудия.

Тут я пожалел, что не имел при себе электрического фонарика. Продвигаясь ощупью вдоль стены к задней части пещеры, я почувствовал специфический запах плесени и гниения. Найденные куски дерева были влажными и скользкими, а некоторые при моем прикосновении разваливались на части так сильно они перегнили.

Вдруг мое колено наткнулось на что-то более твердое. Это был широкий загнутый кусок дерева. Я зажег спичку и с трудом разглядел в стороне какие-то обломки, походившие на остов эскимосского каяка [5]. Огромная плита серого камня упала с потолка как раз поперек каяка и раздавила его, загородив проход в остальную часть пещеры. Однако с одного края плиты оставалась щель, в которую я просунул руку по самое плечо, но плиту не сдвинул, и трудно сказать, что могло находиться за нею. Возможно, что пещера тянулась дальше, в глубь огромной скалы. Возможно, здесь имелись еще и другие захоронения, и одному богу известно, что еще таилось за этой огромной каменной плитой, запечатавшей вход в остальную часть пещеры.

Мне стало жутко. Я весь съежился в темноте, только теперь осознав, какая зловещая тишина стояла в пещере, и поступил так, как при подобных обстоятельствах поступил бы каждый - принялся насвистывать себе под нос. Вскоре мне очень захотелось поскорее отсюда убраться, и я торопливо пополз по сырому дну пещеры и по черепам назад, к желанному свету.

Единственными звуками, доносившимися до моего слуха извне, были ленивое жужжание насекомых, залетевших в траву, да шум далекого прибоя. Было пасмурно, небо затянули тучи. В долине ни малейшего признака ветра. Даже кончики трав стояли не шелохнувшись.

Присев у входа в пещеру, ошеломленный, я размышлял обо всем увиденном. Теперь маленькая долина казалась еще таинственнее, чем раньше, когда я смотрел на нее с вершины кряжа, и еще более отрезанной от остального мира. Попав в нее, я почувствовал себя словно отброшенным назад во времени. В пещере я прикоснулся к тому, что принадлежало далекому прошлому, увидел картину минувших веков. Эта мысль вызвала во мне странное чувство, и я невольно огляделся вокруг, точно ожидая обнаружить какого-нибудь выходца из каменного века.

И тут я заметил, что каменные стены, отгораживающие долину, тянутся за покрытый галькой берег моря и уходят в воду. Узкая полоска отмели окаймлена острыми черными рифами, о которые разбивались волны. Поистине долина была отгорожена от всего мира. А что, если я не сумею выбраться отсюда?

Но кто же были те люди, которые в глубокой древности приносили сюда человеческие останки? Жили ли они в этой крошечной долине или же только приходили сюда, чтобы похоронить своих покойников в темной пещере? И тут меня осенило, что, быть может, мною сделано важное открытие, я почувствовал необыкновенный подъем духа, всякие страхи отступили на задний план. Я полез обратно в пещеру, намереваясь еще раз обследовать ее.

Однако я все оставил в том виде, в каком нашел, и с большим трудом вскарабкался на крутой гребень горы, твердо решив возвратиться сюда с бумагой для зарисовок и фотоаппаратом, чтобы заснять все находки до того, как что-либо трону с места. Но больше я туда не попал. От морской базы до спрятанной долины немалый путь. Прежде чем мне удалось совершить такую экскурсию вторично, я был переведен в другое место, откомандирован с Алеутских островов домой и вернулся к гражданской жизни.

ГЛАВА II

После войны я не раз вспоминал свою долину с ее безмолвной пещерой захоронений, но никак не предполагал, что когда-нибудь увижу все это вновь. С несказанным чувством облегчения от того, что у меня с флотом и Алеутскими островами покончено, я возобновил занятия в Мичиганском университете, намереваясь его закончить. В то время я готов был винить эти острова и за свои расстроенные планы, и за все тяготы военной службы. Вот почему, когда профессор ботаники Харли Бартлет предложил мне, вскоре после моего возвращения в Мичиган, вернуться на Алеутские острова для сбора коллекций и изучения флоры, я подумал, что он тронулся. Это было равносильно тому, чтобы просить арестанта, недавно бежавшего из тюрьмы, вернуться туда для изучения характера людей.

Отказавшись от этого предложения, я закончил университет, получил диплом лесовода и, поскольку давно уже интересовался естественной историей и народами, стоящими на низкой ступени культурного развития, сразу приступил к занятиям в аспирантуре по ботанике и антропологии.

Однако я недооценил Алеутские острова. Очень скоро я обнаружил, что они обладают какой-то необъяснимой притягательной силой, которую начал испытывать и на себе. Меньше чем через год с момента моего возвращения я уже знал, что непременно вернусь туда. Я с головой уходил в каждую книгу, содержавшую хоть какие-нибудь сведения об этих заброшенных на край света островах. И, наконец, в один прекрасный день, ранней осенью 1947 года, решение было принято.

Я оказался перед кафедрой ботаники, расположенной в углу старого здания факультета естествознания, мысленно перебирая все, что хотел сказать человеку, который, как я верил, окажет мне содействие. Потом я постучал. Несколько мгновений спустя за дверью послышался шум, она отворилась и передо мной в выжидательной позе предстал профессор Бартлет, круглолицый, седовласый, преклонных лет джентльмен в помятом сером костюме. Невозможно забыть огонек, светившийся в его глазах, обворожительную улыбку и розовые щеки с чистой, как у младенца, кожей. Для своих студентов, которые любили его все до единого, он был воплощением веселого рождественского деда.

- А, Тед, - приветливо сказал он, - заходите, заходите.

Он повел меня через узкий проход, образованный высокими стопами книг и папок, разложенных в небольшой комнате, невероятно забитой массой всякой всячины. В одном углу стояло несколько огромных сосудов из тыквы, привезенных с островов южной части Тихого океана. На столах и ящиках по другим углам комнаты лежали груды вырезанных из дерева статуэток с Суматры, сокровища искусства, кипы покрывшихся плесенью рукописей, пучки засушенных растений и множество вещей, назначение которых мне было неизвестно. Я не раз поражался тому, как мог один человек собрать такое количество редкостей. Но, познакомившись с ним поближе, понял: это удалось профессору потому, что он обладал необыкновенно широким кругом научных интересов. Бартлет был одним из последних представителей натуралистов-исследователей старого поколения. Он исколесил весь свет и немалую толику увиденного прихватил с собой, чтобы она составляла ему компанию в кабинете.

- Мне хотелось бы снова поехать на Алеутские острова, - признался я напрямик. - Решил писать докторскую диссертацию о доисторических миграциях растений и человека между Азией и Северной Америкой. Можно ли мне рассчитывать на вашу поддержку?

- Вот так неожиданность! - удивился Бартлет. - А мне казалось, что у вас уже никогда не появится желания видеть Алеутские острова.

Я попытался в нескольких словах объяснить, чем вызвана такая перемена в моих намерениях, - боюсь, что не слишком вразумительно. И все же профессор Бартлет понял, что творилось в моей душе, и не скрыл своего восторга. Он тут же с увлечением принялся строить планы, как я возьму с собой группу студентов и мы будем собирать гербарий для ботанических садов. Наша экспедиция смогла бы выехать будущей весной.