Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

Про эту тропинку знало всего несколько жителей городка и тот, кто посадил эту оливковую аллею. А кто ее посадил, дети не знали. Тропинка вела в лес, а из леса выводила в небольшую бухту.

Я пошла вдоль ручья. Вода весело бежала вниз. Только журчание источника нарушало безмолвие леса. Сквозь плотно прилегающие друг к другу хвойные верхушки голубых елей солнечный свет сюда не проникал, так что даже в ясную погоду здесь сохранялся синий полумрак. Я хорошо знала эту дорогу, знала каждое дерево на этой небольшой опушке, знала каждую веточку, и каждый изгиб ручья был изведан нами еще в раннем детстве. Здесь прошли лучшие дни моей жизни: я, словно дикарка, бегала по лесу в компании разбитных мальчишек, пряталась в неглубоких земляных гротах, пила ледяную воду из ручья и снова бегала, бегала, бегала! А устав, мы выходили на берег – маленький кусочек пляжа, скрытый со всех сторон выступами скал. И там мы брызгались водой, строили каменные башни, а потом забирались на огромные валуны, ложились на горячий камень и грелись в лучах заходящего солнца, рассказывая друг другу вымышленные истории о морских чудовищах и пиратах.

Так прошло мое детство. Мальчики выросли, кто-то уже уехал учиться, кто-то помогал отцам в туристическом деле. Все мои друзья были старше меня на несколько лет, но они всегда относились ко мне как к равной. Я часто устраивала им хорошую взбучку, если они не считались с моим мнением. Но они каждое лето ждали меня, и когда я приезжала, то с радостью и предвкушением детского беззаботного счастья бежала по оливковой аллее на берег. И там, на валунах, сидели они, трое худощавых мальчуганов – неизменная картина моего родного берега.

И сейчас, видя впереди проблески среди густых веток, я знала, что меня ждут.

Картина переменилась за последние два года. Трое мальчишек исчезли, как исчезает радуга после дождя – медленно тая, она испаряется.

Солнце ударило мне в глаза, когда я вышла на край обрывистого спуска к берегу. Поставив руку козырьком, я посмотрела вниз. Там, на серой гальке, все так же стояли огромные валуны, когда-то отколовшиеся от горы. Волны накатывали на берег, ударяясь о ближайший большой камень, вода брызгала белой пеной. В трех метрах от берега качался катер с белоснежным бортом, а в нем стоял молодой человек в светлых брюках, закатанных до колен. Улыбнувшись, я стала спускаться вниз, придерживая шляпку рукой.

Он стоял спиной к берегу. Скручивая канат, он то сгибал, то разгибал руки, бугристые мышцы отливали чернотой. Вот он повернул голову, и я увидела его профиль. Канат зацепился за борт, он нагнулся и заметил меня. Бросив веревки, он спрыгнул в воду и направился ко мне.

Как он изменился!

От работы тело приобрело мужественные черты, мокрая грудь была подтянута и лоснилась на солнце, смуглое, почти черное лицо с резко очерченными скулами, словно вылепленное античным скульптором, расплылось в белозубой улыбке. Позапрошлым летом я прощалась с восемнадцатилетним мальчишкой, еще слишком худым и длинным, а сейчас ко мне идет почти взрослый мужчина, как будто прошло много лет.

В детстве он до смеха был похож на цыганенка, разве что красной рубахи не носил. Кучерявые волосы, темнокожий и темноглазый. Он не боялся моих слез, не пугался криков, не терялся, как двое других, от девчачьих выпадов. Все шрамы, что остались мне в память от детства, залечивались твердой рукой Василия, держащей подорожник и стаканчик с йодом. И вот мой Васенька – мой верный, преданный Васенька – стал другим. Я стояла и смотрела на незнакомого молодого человека с коротко подстриженными темными волосами, а он выходил из воды, словно покидая свою стихию.

– Здравствуй, крошка! – он сжал меня в своих объятьях, взял за талию и поднял. Я не ожидала этого действия и невольно вскрикнула. Его нельзя было назвать красивым, он был невысокого роста с широкими, натруженными плечами, но исходила от него волевая сила, подавлявшая всякое сопротивление, а раскосые глаза светились бьющей изнутри жизнью.

– Ой, Вася, как ты изменился! – я выбралась из его цепких рук и расправила складки намокшего платья.

– Изменился? – он взял меня за плечи. – Не рассказывай сказки. За два года люди не так уж сильно меняются.

– А ты все такой же скептик! – воскликнула я.

– Скептик? Неужели! Когда ты успела это уловить?

– Будто я тебя не знаю!

– Никто никого не знает, как ни печально…

– Вася… – я подняла голову и снова заглянула в живые глаза.

Его глаза превратились в две узкие, темные щелочки. Я действительно скучала по нему. До этого момента я не отдавала себе отчета в том, как сильно мне не хватало этого родного плеча, этого взгляда, этого голоса. Родного, бесконечно родного. Находясь рядом с ним, я каждому человеку на земле желала такого друга, какой был у меня. Он разделял мои интересы, мои мысли. Он распутывал мои проблемы и превращал их в ничтожно малые казусы.

Мы могли часами говорить по телефону. Я без умолку болтала обо всем на свете, а он слушал меня. Он был немногословен, но каждое его слово имело смысл и было сказано к месту. Потом он ушел в армию, а я провела больше года в одной из школ Великобритании, и мы на время потеряли связь. Но вот, спустя два года, я снова вижу его – обладателя спокойного, мягкого голоса, словно впитавшего тихий шелест прибоя.

Мы пошли вдоль берега. Солнце стояло в зените. Море весело плескалось, ударяясь о камень и накрывая горные выступы. В противоположной стороне пляжа стояла коробка фургона, которую когда-то привез сюда отец Василия. Там хранились рыболовные снасти, запчасти от моторки, стояла железная кровать, уставленная картонными коробками, а при входе, под навесом, стоял небольшой столик с раскладным стульчиком. Я присела на него; Вася вынес из фургона табурет и сел напротив. Мокрые брюки прилипали к телу, выделялись мускулистые бедра. Былое мальчишество полностью исчезло. Положив подбородок на ладонь, он взглянул на меня.

Я опустила глаза под его внимательным взглядом. Он тоже изучает меня.

Слишком долго мы не виделись, слишком много нужно сказать и слишком сложно начать…

Глава 3

Мне было семь лет, играть в одиночестве надоело, и дедушка привел восьмилетнего Митю. Дом Мити стоял напротив дедушкиного, и он был первый, с кем дед познакомил меня в поселке. Это был худой, светловолосый мальчик. Он немедля притащил из дома круглые фишки и разложил их передо мной. Наша дружба началась с партии фишек на крыльце дедушкиного дома. Он научил меня кидать фишки строго перпендикулярно полу, чтобы загаданные орел или решка честно выпадали у игрока. Я заразилась азартом, фишки бились о ковровую дорожку, вылетали картинки с причудливыми изображениями динозавров и машинок. Мы спорили, я жульничала, наклоняя фишку так, чтобы выпало нужное изображение. Когда мой секрет был раскрыт, Митя сказал, что это нечестно, и я играю не по правилам. Я отрицала, утверждая и на спор доказывая, что он не прав. И чтобы нас рассудить, он привел Колю.

Коле было девять лет, он был серьезным и рассудительным, сперва мне показался занудным. Он сел на верхнюю ступеньку лестницы, серьезно свел на переносице брови и начал внимательно наблюдать за игрой. Игра пошла с большим ожесточением, я никак не могла уступить заносчивому Мите и при первом же знакомстве упасть в глазах взрослого Коли. Я зажала в ладошке фишку, потом взяла ее большим и среднем пальцами за круглые края, согнула пальцы так, чтобы фишка оказалась как можно ближе к ладони, и прежде чем кинуть, указательным пальцем чуть заметно наклонила фишку. Доля секунды понадобилась для решающего действия, ладонь закрывала фишку от внимательных глаз Коли, а Митя не успел уловить моего маневра. Я выиграла и фишку, и уважение Коли.

Так прошло лето. Каждый день Митя и Коля приходили ко мне на крыльцо; Митя приносил фишки, мы кидали, а Коля следил. В обед мама выносила нам по тарелке с тюрей. На свежем воздухе ржаной хлеб в молоке казался еще более вкусным и ароматным. Мы жадно ели, вытирая стекавшее по подбородку молоко рукой, и продолжали играть. Иногда мама выходила на крыльцо и просила нас не шуметь, потому что после обеда, в самый солнцепек, дедушка отдыхал…

На следующее лето мне разрешили выходить за пределы дедушкиного сада в сопровождении мальчиков. Стояла жаркая погода, солнце калило землю, напекало нам головы. Мне надели на голову панамку и отпустили гулять. В первый раз в жизни я вышла с друзьями на открытую улицу одна, без бдительного сопровождения мамы. И в первый раз получила увечье на всю жизнь.

Мне разрешили побегать по улице, но мальчики предложили игру интереснее. Нужно было спуститься в оживленную часть поселка, к рынку, выбрать прохожего и проследить за ним, чтобы он нас не заметил. Нам казалась такая игра увлекательной и героической, исполненной лучшими традициями кинематографа.