За Отчизну (Часть 3) - Сергей Царевич

- Я сейчас еду, но не на обед к торгашам, продавшим чешский народ польскому королю, а к своим божьим воинам в Ржичаны, и, клянусь чашей, моя нога не будет в Праге, пока ею управляет эта шайка мошенников! И, не обращая внимания на посланца коншелей, Микулаш, звеня шпорами, вышел на крыльцо, и его громоподобный голос разнесся по двору: - Эй, коня! Поблескивая белками черных, как угли, глаз и скаля зубы, Стоян подвел яростно хрипящего вороного жеребца. Двое слуг подскочили к коню и крепко схватили его с обеих сторон под уздцы. Конь вращал глазами, раздувал ноздри и злобно ударял копытами. Микулаш твердо положил левую руку с поводьями на холку, а правую на заднюю луку и разом вскочил в седло. Конь рванулся, встал на дыбы, вскинул задние ноги и наконец, согнув дугой крутую шею, вылетел как стрела из ворот. Проскакав по улице, Микулаш столкнулся с Яном Жижкой. - Брат Микулаш, куда же это ты? - невольно вырвалось у Яна Жижки. Микулаш, еле сдерживая беснующегося под ним коня, подъехал к другу: - В Ржичаны. Мне с вами делать нечего. А ты, брат Ян, еще раскаешься, что связался с пражскими толстосумами и университетскими мистрами! Горько раскаешься! Прощай, брат! И, повернув коня, он слегка опустил повод. Вороной жеребец тотчас рванулся и, разбрасывая во все стороны из-под копыт комья черной грязи, понесся по вышеградской дороге. Вслед за Микулашем поскакала его свита, и среди нее-черномазый Стоян. Конь нес Микулаша все далее и далее от Нового Места. - Ну и дьявол же! - проворчал гетман, чувствуя, что привычная рука начинает уставать от туго натянутого повода. Но конь ничего не слушал и, свернув набок голову, притянутую мощной рукой Микулаша, продолжал как безумный нестись вперед. "Конь сегодня совсем бешеный. Тут что-то неладно",-мелькнуло в голове у Микулаша. У маленькой речонки Ботач дорога круто сворачивала налево. На повороте у мостика стояла телега, занявшая почти всю дорогу. Сбоку оставалась свободной только узенькая полоска земли. Не замедляя своей бешеной скачки, конь поравнялся с телегой. В этот момент сидевшие на телеге трое людей в крестьянских кафтанах разом громко крикнули. Конь рванулся в сторону, но в это самое мгновение передние ноги жеребца на всем скаку провалились в раскрывшуюся под ним яму. Отставшие спутники Микулаша только издали увидели, как вдруг неожиданно перевернулся в воздухе конь гетмана и со страшной силой грохнулся вместе со всадником на землю. Подскакав, они нашли Микулаша неподвижно лежащим у дороги, окруженного соскочившими с телеги крестьянами. Рядом бился с переломанными ногами вороной жеребец. Микулаш был бледен и без сознания. Когда ему смочили голову и влили в рот вина, он приоткрыл глаза и глухо застонал. У гетмана была переломана нога, повреждены грудь и голова. Микулаша положили на телегу и бережно повезли обратно в Прагу. По дороге у раненого хлынула из носа и ушей кровь. Сознание то возвращалось к нему, то вновь терялось. Как только Микулаша уложили в постель, появился встревоженный Ян Жижка. - Брат, ты меня слышишь? - звал Ян Жижка своего друга. Но Микулаш лежал безмолвно, с застывшим лицом и закрытыми глазами. Наступали ранние зимние сумерки. В комнате легли густые тени. Ян Жижка сидел сгорбившись у изголовья умирающего друга, последняя встреча с которым была отравлена спором. Желтое пламя свечи бросало на лицо Микулаша неверный, дрожащий свет. Благородное, с резкими чертами лицо его казалось спокойным и задумчивым. Лишь едва заметные движения поднимающейся груди указывали, что жизнь еще не совсем покинула верного таборита. В этот же холодный, сырой вечер в маленькой комнате на окраине Старого Места у очага грелся смуглый человек, потирая озябшие руки и весело скаля из-под черных усов блестящие зубы. Шимон стоял рядом со Стояном и настойчиво требовал от него мельчайших подробностей. - Слушайте, пан Шимон, клянусь брюхом сатаны и его потрохами, вы мне надоели! Разве я вам не сказал толком, что пан Микулаш как вихрь летел на нашем коне и свалился с конем в яму? А что станется с человеком, если он на всем лету грохнется о землю, вам объяснять не нужно. - Да ты мне скажи, цыганская твоя образина, конь-то шел как надо? Телегу поставили в том месте, где я указал? Яму-то хорошо устроили? Цыган отмахнулся от Шимона, как от назойливой мухи: - Сколько еще раз вам надо растолковывать? Конь летел, как дикий, а телега уже давно заехала на самый заворот и стояла у моста, яму же вырыли, как вы приказали, и прикрыли ее сверху хворостом и землей. Коня я сам подготовил: он и так свиреп, как сатана, а тут я его еще маленько кое-чем подпоил да еще под потничек такую маленькую колючку подложил - вот жеребец и совсем взбесился: как с самого Нового Места подхватил, так и понес. Ну, а потом вы уж сами знаете, что приключилось. - Но что, если Микулаш выживет? - озабоченно наморщил лоб Шимон. - Правда, он уже старик, но здоровья у него на нас двоих хватит. Но Стоян, оскалившись в недоброй усмешке, лишь энергично потряс головой: - Но скажите мне, пан Шимон, как это вы так ловко угадали, что пан Микулаш поедет сегодня и именно по этой дороге? Шимон самодовольно и лукаво прищурился и усмехнулся: - На днях сам пан Микулаш проговорился, что сегодня он отправится в Ржичаны. В тот же вечер все было приготовлено к его встрече. Коня с тобой я ему подсунул, правда, с другим намерением, но раз подвернулся такой удобный случай - отчего же им не воспользоваться!.. Шимон сладко потянулся, зевнул и с полным удовлетворением заключил: "Слава тебе господи! Вот и умрет наш славный гетман Микулаш из Гуси от случайного падения с лошади, да простит господь его грешную душу... Мне больше в Праге пока делать нечего. Пора в Дрезден, отдохнуть. Любопытно, сдержит ли этот бородач Сигизмунд свое обещание?.." В канун рождества, 24 декабря 1420 года, в Праге скончался славный вождь таборитов гетман Микулаш из Гуси, один из первых организаторов бедноты в селах и городах, блестящий полководец. Ян Жижка, Ян Желивский, вся пражская беднота, таборитские общины по всей Чехии горько и искренне оплакивали Микулаша из Гуси. Но пражское бюргерство, внешне выражая скорбь, втайне радовалось гибели опасного противника. В ставке же Сигизмунда шло великое ликование.

Глава II

1. ПОСЛАНЕЦ РИМА

Его святейшество папа Мартин V, сухонький, не по летам живой и темпераментный старик, долго напутствовал кардинала Бранду на его трудную, но, как изволил выразиться наместник святого Петра, христианскую миссию ехать в Нюрнберг в качестве легата святого престола и поднять германских князей Священной Римской империи на новый крестовый поход против чешской ереси. - По нашему благословению и настоянию император Сигизмунд уже созывает имперский съезд германских князей, и нам предстоит воодушевить этот съезд мыслью о великом походе всех верных сынов католической церкви на защиту святого престола. Для этой высокой и священной задачи мы избрали достойного и вернейшего сына нашей церкви-вас, кардинал!-торжественно и дрогнувшим от прилива чувств голосом закончил свое пастырское напутствие наисвятейший отец. Умный и энергичный кардинал великолепно понимал, что его священная миссия есть не что иное, как ловкий маневр его врагов в Ватикане, сумевших восстановить против него самого папу. Бранда ясно предвидел, что в случае успеха вся слава достанется папе Мартину V, но если крестовый поход окончится так же позорно, как и предыдущий, то вся вина падет на кардинала Бранду. Близкий друг Бранды кардинал Юлиан Чезарини - первый помощник святого отца по чешским делам - провожал Бранду и старался подбодрить своего приятеля: - Вы ведь знаете, дорогой друг, что я приложу все усилия, чтобы облегчить вашу тяжелую задачу в этой варварской стране еретиков! Но, сжимая в прощальных объятиях своего друга, Бранда думал: "Не тебе ли, милый друг Юлиан, я обязан этой почетной ссылкой, чреватой немалыми опасностями и риском?" Кардинал Юлиан Чезарини, вытирая слезы на своем красивом лице, торжественно произнес: - Брат мой, в ваших руках спасти не только погибающую церковь в Чехии, но и весь установленный богом порядок управления людьми в христианской Европе!- И, дружески пожимая руку Бранде, Чезарини тепло добавил: - Прими еще мой последний совет: Сигизмунду не очень доверяй. А в помощь тебе я на днях пошлю через Чехию в Нюрнберг молодого бакалавра богословия-доминиканца брата Леонардо фон Тиссена. Ему можешь доверять. Прощай, и да будет над тобой милость господня!.. Но удрученное состояние души недолго продолжалось у кардинала Бранды. Не такой был он человек. В апреле 1421 года на имперском съезде выступал не обиженный интригами кардинал, а пламенный оратор, чей мощный голос горячо и вдохновенно звал рыцарей идти с крестом на одежде и в сердце защищать свою мать-святую римскую церковь. Император Сигизмунд председательствовал на имперском съезде и слушал громовые речи кардинала. В день закрытия съезда кардинал Бранда, заканчивая свою пламенную речь, бросил в толпу князей гневные, полные священного негодования и угроз слова: - Вот сейчас, в эту минуту, я обращаюсь к вам, которые сидят опустив в землю глаза, к вам, на чьих лицах написано равнодушие и скука, к вам, чьи сердца холодны, как камень, к вам, кому безразличны бедствия и горе нашей матери - святой церкви! Безумцы! Разве вы не видите, что чешская ересь, это адское порождение сатаны, растерзала тело и душу католической церкви в Чехии? Разве вы слепые и не видите, что чешские еретики отвергли своего законного короля-императора Сигизмунда, помазанного на царство святым престолом? Неужели вы настолько безумны, что не понимаете всей опасности, нависшей над вами самими? Знайте, нерадивые дети, что, если вы не уничтожите своей рукой чешскую ересь, она перельется и в ваши пределы, и, опьяненные сатанинскими проповедями, крестьяне выгонят вас из поместий, отнимут у вас замки, дворцы, земли и леса, а вас самих, как псов смердящих, повесят! И будут дети ваши в поте лица своего добывать себе хлеб насущный, как простые мужики и работники! Запомните, неразумные, и заповедайте своим потомкам! Только святая римская церковь в силах сохранить вашу власть над подданными, ваше благосостояние, доходы и мир во владениях ваших. Что бог вам послал-лишь святая церковь может сохранить, а за равнодушие к церкви все отнимется от вас на веки веков! Гремящий голос кардинала смолк, и долго смущенные феодалы не могли прийти в себя. И, когда Сигизмунд предложил им сказать свое слово, один за другим стали подниматься владетели немецких земель и приносить тут же священную клятву: немедленно собирать войска и идти в крестовый поход на защиту святой церкви от чешской ереси. Четыре рейнских курфюрста, четыре баварских князя, граф Нассау, ландграф Гессена, маркграф Бадена, послы герцогов савойских, брабантских, маркграфы Мейсена и Силезии, герцоги, князья, графы, бароны-все в один голос провозгласили свою готовность выступить для искоренения чешской ереси. Съезд кончился... При мягком свете лучей заходящего солнца, падавшего сквозь цветной витраж на отделанную красным деревом столовую дворца, довольные друг другом кардинал и император сидели наедине за огромным столом по окончании прощального торжественного обеда. Все приглашенные к высочайшему столу императора уже покинули дворец, и оба собеседника могли наконец, не стесняясь, поговорить друг с другом. Оглядывая проницательным взглядом широкое, с сильно выдвинутым вперед подбородком лицо кардинала, его высокий, нависший над глубоко спрятанными, узенькими глазами лоб, твердый, упрямый рот, император с чувством удовлетворения думал: "Толковый и с сильным характером. Пожалуй, он сумеет расшевелить моих ожиревших герцогов. С таким и дело приятно иметь. Но ухо надо держать востро!" Кардинал же, перебирая левой рукой янтарные четки, в свою очередь размышлял, бросая беглый взгляд на неизменно улыбающееся лицо Сигизмунда, на его лукавые бегающие глаза: "Конечно, денег взаймы я тебе бы не доверил и лошадь у тебя тоже не рискнул купить, но доверить тебе расправу с еретиками, пожалуй, можно. Хитрости и жестокости хватит, а против нашей воли идти тебе невыгодно". Так в приятной тишине послеобеденного часа, насыщенные изысканными блюдами и слегка одурманенные тонкими винами, отдыхали оба собеседника от утомительного и хлопотливого дня закрытия сейма. Сейчас здесь были не кардинал святейшего престола и император Священной Римской империи, а два деловых человека. - Итак?-первым нарушил тишину император. - Итак, будем воевать! - отозвался Бранда, наливая себе вина в высокий венецианского стекла бокал.- Я завтра же выезжаю, чтобы поднимать немецких князей на борьбу с ересью. Вы же, ваше величество, как я понял, собираетесь в Венгрию, чтобы броситься на еретиков с востока и юго-востока? В бесстрастном голосе кардинала Сигизмунд, к своей досаде, уловил едва заметные повелительные нотки. - Время покажет и подскажет, как и откуда нам выгоднее будет нанести решающий удар по еретикам, - уклончиво и сухо процедил император и не без ехидства добавил: - Нас интересует, ваше преосвященство, другое; мои самые знатные и богатейшие вассалы - пан Ченек из Вартемберка, пан Индржих Рожмберкский, наш минцмейстер пан Микулаш Дивучек, пан Ян Опоченский и многие другие получили столь тяжелое поражение от сатанинского войска, что были принуждены принять чашу. В то же время мы можем вас уверить, что более отъявленных врагов, чем эти паны-чашники, табориты не имеют и никогда иметь не будут. Но... - Ваше величество желает сказать, что в теперешнее время у них не было иного пути? - поспешил закончить мысль собеседника кардинал. - Совершенно верно. И было бы печально, если бы святейший престол не принял эту необходимость во внимание. Кардинал только чуть повел бровями: - Святейший престол проникает разумом до самых сокровенных глубин сердец человеческих и никогда не объявит еретиком доброго католика, в какую бы личину ни пришлось ему рядиться. Ваши паны-чашники совершили тяжкий грех против святой церкви, захватив ее земли, но, если они помогут нам искоренить сатанинское отродье, святая церковь великодушно и милосердно простит их великий грех. Кардинал говорил тихим, проникновенным голосом, молитвенно подняв лицо с полузакрытыми глазами. Сигизмунд только ядовито фыркнул себе в бороду: - Отпустить панам их великий грех у католической церкви святости хватит, в этом мы не можем сомневаться, но хватит ли святости у нее согласиться оставить панам захваченные церковные земли? Вот вопрос. - Во всяком случае, ваше величество может им это обещать своим словом... - И затем это слово нарушить?- иронически закончил Сигизмунд. Кардинал прямо, в упор посмотрел в лицо Сигизмунду и, в свою очередь, саркастически усмехнулся: - Но святому престолу не в первый раз отпускать вашему величеству этот самый грех! Ибо и в священном писании сказано: нет человека, который живет и не согрешит,-один бог без греха. Глядя на нагло-невозмутимое лицо кардинала, Сигизмунд со злостью подумал: "Ну и черт с вами и вашим святым престолом! Мне все равно, что себе паны на щиты налепят, лишь бы меня своим королем признали и таборитам шею свернули А дальше попы пусть сами с панами насчет церковных земель спорят". Но, придав своему подвижному лицу выражение смирения, император развел руками и промолвил: - Мы не знаем на свете ничего более важного и святого, чем полное искоренение чешской ереси. И мы посвятим этому всю свою жизнь. Но святейший престол, без сомнения, знает, что одним благословением победы не добьешься, нужны деньги. - И то и другое будет дано в избытке. - Ну что ж, тогда я полагаю, мы поняли друг друга.-Последние слова он произнес, уже вставая из-за стола. - В библиотеке нас ожидают представители панов католиков и чашников. Если ваше преосвященство пожелает, мы вместе пройдем к ним и ободрим их несколькими дружескими словами. Император вместе с кардиналом прошли в обширную полутемную библиотеку и застали там большую группу мужчин в широких плащах с капюшонами. Это были тайно съехавшиеся представители чешского панства, желавшие уточнить свои отношения с императором и папой Мартином V. Под плащами в полумраке библиотеки поблескивали богатые, полированные, как зеркало, позолоченные, посеребренные латы; кое у кого виднелись вороненые, отливавшие синевой доспехи. Окинув беглым взглядом послов, Сигизмунд встретил несколько знакомых ему лиц. Вот надменное с бритым подбородком и длинными седыми усами лицо пана Микулаша Дивучка. А рядом- круглое, как арбуз, лицо с узенькими глазками, носом картошкой и большими, опущенными вниз усами и с добродушнейшей, веселой улыбкой. - Ого! Сам пан Петр Штеренберкский! - не утерпел Сигизмунд, увидев самого жестокого врага таборитов. Сигизмунд милостиво потрепал по плечу своего верного рыцаря и прошел далее мимо встречавших его поклонами панов Яна Опоченского, Путы Частолавицкого, Гинка Червеногорского и, наконец, самого Ченка Вартемберкского, как всегда бодрого, с горделивой улыбкой на краснощеком, полном лице. Сигизмунд, отвечая на приветствия, уселся в кресло, поместив рядом с собой кардинала Бранду. Весело оглядев присутствующих, Сигизмунд начал: - Ну, господа, за дело! Вы, паны-католики, так же как и до сих пор, сражайтесь и помните: ваши должники будут - мы и святейший престол. Вы же, господа паны, что присоединились к чаше в злую минуту поражения, носите эту личину усердно, пока вам не будет дан знак водрузить снова святой крест. И тогда за вашу верную службу закреплю навеки за вами те церковные земли, что вы успели занять, а святейший престол в лице его преосвященства кардинала Бранды отпустит вам совершённый вами тяжкий грех... Вы ждали нашего и святейшего престола слова - вы его имеете. Идите, господа, и пусть каждый исполнит свой долг. Но тут поднялся кардинал и, картинно откинув свою пурпурную мантию и выставив вперед ногу в фиолетовом чулке, произнес: - Да позволит ваше величество сказать мне благородным панам несколько напутственных слов как представителю святейшего отца Мартина Пятого. Сигизмунд с любопытством обернулся: - Извольте, ваше преосвященство. Буду рад услышать вашу речь! - Дети мои! Буду говорить с вами совершенно откровенно. До сих пор святой отец не имел основания быть довольным вашим усердием: за три года войны ни одной победы. Ни одной победы! - повторил кардинал с ударением.-Плохо, дети мои, очень плохо и позорно! Святой престол призывает вас одним ударом покончить с дьявольской ересью, подрывающей основы вашей и святой церкви власти... Как только кардинал закончил, император поспешил добавить: - Его высокопреосвященство выразил мои собственные мысли. Повелеваем тебе, пан Ченек, - возвысил свой жиденький тенорок Сигизмунд. - собрать всех прибывших сюда панов и обсудить сообща план своих действий против еретиков. После вечерни доложишь план нам и одновременно его преосвященству, как легату его святейшества. Император поднялся и в сопровождении кардинала, раздававшего направо и налево благословения панам, медленно выплыл из библиотеки. Тайная встреча императора и кардинала Бранды с представителями чешского панства окончилась. Дома кардинала встретил клирик и почтительно доложил: - Там ваше преосвященство ожидает какой-то монах-доминиканец. Говорит, что прибыл из Рима через Чехию и имеет к вам дело. - Монах из Рима? Наверно, от кардинала Юлиана Чезарини! Он ведь мне писал, что посылает ученого монаха. Интересно! Зови его, сын мой. Не сняв своего парадного кардинальского платья, кардинал уселся в кресло. Через минуту дверь растворилась, и клирик впустил в кабинет молодого человека, невысокого, худощавого, гладко выбритого, в коричневой рясе доминиканца. Вошедший остановился у входа и смиренно склонил голову, сложив руки на животе. - Подойдите сюда, сын мой, - любезно, но важно поманил монаха кардинал. Монах подошел под благословение; не говоря ни слова, вручил кардиналу пакет и снова застыл в прежней позе. Бранда вскрыл конверт и быстро пробежал глазами письмо. - Итак, вы - брат ордена доминиканцев Леонард, бакалавр богословия? Монах скромно склонил голову: - Да, ваше преосвященство. - Превосходно. Его преосвященство кардинал Юлиан Чезарини пишет мне очень похвальные о вас, сын мой, отзывы и говорит, что главное он передает мне устно через вас. Что сказал его преосвященство? Монах, не меняя позы, отвечал на хорошей латыни коротко, но отчетливо: - Его преосвященство очень интересуется успехами вашего преосвященства, позицией императора, планом предстоящего крестового похода, а главное-отношениями императора с панами-чашниками и планом войны панов-католиков и панов-чашников против чешской ереси. Кардинал с удовольствием выслушал молодого представителя римской курии. Он ему положительно нравился: сдержан, спокоен, умен и скромен. Серьезное, спокойное лицо, но в то же время очень решительное. - Откуда родом, брат Леонард? - Родом я из Дрездена, но жил в Чехии, в Польше, в Гейдельберге. Приходилось бывать и в Риме. - Вы немец? - Да, ваше высокопреосвященство. - Но что делал брат в Чехии? - Я учился в Каролинуме, там же достиг степени бакалавра ин артибус. После же Кутногорского декрета пришлось оставить Прагу и перебраться в Гейдельбергский университет, где я и удостоился степени бакалавра богословия. - Как поживает мой друг кардинал Юлиан? - Как всегда, его преосвященство с великим усердием трудится к вящей славе святой католической церкви и святейшего престола. Незадолго перед моим отъездом из Рима у его преосвященства было глубокое душевное беспокойство. - Да? Но что же случилось? - Орфей, которого ваше преосвященство хорошо знает, захворал желудком, но, благодарение богу, скоро выздоровел и вновь стал игрив и весел. И в день моего последнего посещения дома его преосвященства он радостно приветствовал меня громким лаем и даже совершенно нормально помахивал хвостом. Но эта неприятность сторицей окупилась большой радостью для сердца его преосвященства-Клеопатра подарила его преосвященству шесть изумительных котят ангорской породы... - Да что вы говорите! Шесть ангорских котят? Изумительно! Но вы, вероятно, часто бывали у кардинала, раз так хорошо и до мелочей знакомы с его жизнью? Монах скромно потупился: - Его преосвященство имел ко мне отеческое расположение, коего я не заслужил, и действительно мне приходилось нередко проводить целые дни в доме его преосвященства. - Вполне ли благополучно вы совершили столь небезопасное путешествие? - Из Рима через Ломбардию, Тироль, Австрию я с сопровождающим меня клириком братом Санктусом проехал совершенно благополучно. Не могу сказать того же о Чехии: оставив своего спутника в Будеёвицах, я направился в замок Пржибенице, где намеревался встретиться с господином Рожмберком, но там меня поджидало великое испытание: надо мной стряслось такое несчастье, что только великая милость божия и благословение святейшего отца сохранили мне жизнь. - О! Это интересно! В какую же беду вы угодили? - Не застав там господина Рожмберка, я остановился у тамошнего бургграфа фон Кунца, но на следующее утро на замок напали проклятые табориты и внезапным штурмом взяли его. Никакими словами невозможно описать, что там происходило! Сам бургграф, епископ Герман и почти все защитники замка были перебиты. Меня тоже было захватили еретики, но поистине чудом мне удалось ускользнуть и спрятаться, а затем, когда все успокоилось, переодевшись в платье убитого таборита, я незаметно оставил замок при содействии преданного нам слуги покойного господина фон Кунца. Благодаря совершенному знанию чешского языка я благополучно достиг Нюрнберга и даже сохранил самое ценное, что у меня было,-письмо его высокопреосвященства, спрятанное так искусно, что даже самый тщательный обыск не обнаружил его. Другое же письмо попало в руки еретиков. Кардинал с интересом слушал рассказ монаха и только иногда покачивал своей большой головой. - Оказывается, вы, дорогой брат, обладаете недюжинным самообладанием в минуту опасности и редкой находчивостью. Ведь если бы вы попались в руки таборитам... - ...я, конечно, не имел бы чести и счастья беседовать с вашим преосвященством. - А что вы собираетесь делать дальше? - После того как я выполню приказ его преосвященства и хорошо усвою план предстоящего крестового похода и другие связанные с ним вопросы, я попрошу указаний для дальнейших действий у вашего высокопреосвященства. Кардинал был польщен. - Завтра я уезжаю в Австрию и не хочу, чтобы о вас здесь слишком многие знали, особенно император-он не любит присутствия посланцев из Рима. Так что вам я тоже не советую здесь засиживаться. Сегодня вечером вы получите подробный план будущего крестового похода от одного из рыцарей наместника императора, герцога Бранденбургского Фридриха Гогенцоллерна. А что касается плана действий чешских панов-сейчас ко мне должен явиться пан Ченек Вартемберкский. Из его доклада вам все станет ясным. В ожидании прихода пана Ченка кардинал и брат Леонард провели добрых два часа в непринужденной беседе за флягой старого кипрского, развлекаясь новыми великосветскими сплетнями из жизни Ватикана, сопровождавшимися остроумными и меткими суждениями кардинала о событиях и людях его времени. Суровый и сдержанный на язык Бранда, когда хотел, мог превращаться в веселого и любезного собеседника. Но с приходом пана Ченка кардинал вновь стал холодным и сдержанным легатом наисвятейшего отца папы Мартина V. - Прежде всего, нас интересует, к кому себя в настоящий момент причисляет пан Ченек: к чашникам или к добрым католикам? - с язвительной полуусмешкой на устах поинтересовался Бранда. - Я пришел, ваше высокопреосвященство, не богословские споры разводить, а лишь уговориться о совместных действиях против еретиков, - невозмутимо отпарировал пан Ченек. - Я и не собираюсь вас в чем-либо упрекать, пан Ченек,-строго возразил Бранда,-но мы желаем знать, под каким знаменем паны намереваются участвовать в предстоящем святом деле искоренения чешской ереси. - Его высокопреосвященство кардинал Юлиан Чезарини полагает полезным, чтобы до решающего момента паны-чашники не нарушали союза с трижды проклятым еретиком, исчадием сатаны Яном Жижкой и его соумышленниками, скромно и почтительно вставил свое слово брат Леонард. Пан Ченек одобрительно взглянул на монаха: - Таково и наше мнение. Первый удар нанесут паны католического союза Прахенского, Пльзенского и Бехиньского краев, готовящие восстание в юго-западной Чехии под руководством отца Гильденбранта. Центром предполагается сделать замок Раби, владелец которого пан Ян Крк из Ризмберка также участвует в заговоре. В это же время войско крестоносцев обрушится на еретиков с востока, юго-востока и с запада. И, когда Ян Жижка растеряется от одновременных ударов ландфрида и крестоносцев, мы смертельно поразим войско еретиков с тыла - Что ж, план как будто дельный,-в раздумье заметил кардинал, рассеянно рассматривая свой наперсный крест. - Ну, а вдруг восстание почему-либо не приведет к желаемому успеху? Что тогда?-При этом кардинал исподлобья бросил пытливый взгляд на пана Ченка. Пан Ченек довольно бесцеремонно выпил полный бокал вина и, усмехаясь, отрезал: - Тогда мы будем выжидать другого, более удобного момента, сохраняя союз с еретиками.-И пан Ченек с лукавым огоньком в глазах наблюдал, какое впечатление произвели его слова на кардинала и брата Леонарда. - Осмелюсь думать, ваше преосвященство, что, по моему скромному разумению, пан Ченек рассуждает мудро. На войне никогда нельзя быть уверенным в будущем, как бы вероятным оно ни казалось. А сохранить военную силу панов-чашников нам очень полезно, - осторожно, но серьезно обратился монах к кардиналу, задетому за живое словами пана Ченка. - К великому сожалению, это так,-вздохнул кардинал.-Пока что все наши планы рассеивались как дым, и нас еретики били. Брови пана Ченка резко сдвинулись, он с шумом поставил бокал и раздраженно разгладил седые усы: - Если бы император Сигизмунд и католическое духовенство не ожесточили так против себя весь народ Чехии, мы давно бы покончили с ересью. Вы, с позволения сказать, нагрешили, а нам, чешским панам, приходится ваши грехи расхлебывать. - Пан Ченек, не забывайте, где вы находитесь и с кем говорите! - слегка возвысил голос кардинал и пристукнул своим огромным перстнем по столу. - Я нахожусь в месте, где ваше высокопреосвященство чувствует себя в безопасности от таборитов, и говорю с нашим союзником, которому мы нужны как воздух, - хладнокровно отрезал пан Ченек. - Но не следует нам терять время в бесплодных пререканиях. Принимает ли ваше высокопреосвященство план действий чешского панства? - План принимаем и одобряем. Но требуем полного послушания святейшему престолу и полного отчета перед ним в каждом своем шаге. - Мы тоже это принимаем, - поднимаясь, заявил пан Ченек.-Его величество император одобрил наш план, и мы немедленно начнем его осуществлять. - Благословляю вас, сын мой, от имени его святейшества, - милостиво произнес кардинал. Когда за паном затворилась дверь, кардинал со злостью плюнул: - Какая скотина! Хитрая и наглая лиса! Заграбастал на севере Чехии все наши земли и богатства и готов служить всякому, кто их ему оставит. Но мы еще сосчитаемся с тобой, пан Ченек! Придет еще время! -тихо и с ненавистью пробормотал кардинал. - Но паны-чашники все же достаточно сильны, чтобы ими пренебрегать,-заметил брат Леонард. - К сожалению, это так. И поэтому мы их терпим. - Кардинал медленно поднялся и нервно потер руки.- Завтра же, сын мой, вы отправитесь в замок Раби и передадите письмо отцу Гильденбранту, инквизитору. Он давно уже трудится над искоренением чешской ереси, и сейчас он будет мозгом готовящегося там восстания. Он вас посвятит во все, что происходит в Чехии, потому что у него в руках сходятся нити со всех концов королевства. С ним вы обсудите дальнейшее... Уже поздно вечером к кардиналу вошел молодой рыцарь от герцога Бранденбургского. Кардинал небрежно его благословил и ткнул свою жесткую руку для поцелуя: - Вы, барон, принесли мне план? - Его светлость шлет вашему преосвященству свой привет и почтение и передает вот это.-И барон изящным движением вручил кардиналу объемистый свиток. Кардинал, ничего не отвечая, развернул свиток и начал читать. Дойдя до середины, он протянул свиток брату Леонарду: - Возьмите это и внимательно прочитайте, потом мне расскажете... Я приказал отвести вам и вашему спутнику комнаты. Вы ночуете в этом дворце. Вместе поужинаем и потолкуем о деле. Завтра же оба в путь: я - в Вену, вы - в замок Раби. Пока же вы изучите досконально этот план крестового похода, а вечерком мне расскажете, и мы его вдвоем обсудим. Я приготовлю письмо отцу Гильденбранту. Вы свободны, сын мой. Я что-то устал... Подойдя к кардиналу для принятия пастырского благословения, брат Леонард, бережно прижимая к груди свиток с планами похода, почтительно отвесил земной поклон и оставил кардинала Бранду в одиночестве.