За Отчизну (Часть 3) - Сергей Царевич

- Сразу видать, что побывал ночку в лапах у Вальтера Рыжего! Но в суровом лице тюремщика Шимон не встретил поощрения своей насмешке на него с немым укором и презрением глядели угрюмые серые глаза. С плохо скрытой досадой Шимон вышел из каземата, на ходу сухо бросив: - Присматривай за ним! Как поправится - скажешь мне. Спустя секунду Штепан услышал, как грохнула дверь, и вслед за этим-над своей головой шепот: - Пусть пан бакалавр выпьет, это ему сейчас очень нужно. В рот Штепана полилась густая влага. Тепло стало медленно разливаться по измученному телу. Штепан открыл глаза. Рядом стоял на коленях тюремщик с кружкой в руке и внимательно глядел ему в лицо. - Спасибо, друг, - прошептал Штепан, и в то же время в голове его пронеслась мысль: "Где я уже видел это лицо? До чего мне знакомы эти серые глаза и этот глуховатый голос!" И вдруг с поражающей ясностью перед ним всплыли далекие воспоминания: Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус и его "добрый ангел" тюремщик, молодой шваб Роберт. Ну конечно, это он! - Роберт? - тихо спросил Штепан. - Да. Но откуда пан знает мое имя? - Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус... - Боже великий! Так это вы тот молоденький студент, что так часто передавал мне для покойного мистра записки? Штепан ослабел, он не в силах был говорить, только чуть заметно кивал головой. Его стало знобить. Видимо, начиналась горячка. Голова стала как раскаленная. Страшные кошмары непрерывно преследовали его. И только когда жар спадал, он, с трудом поднимая веки, узнавал свой каземат и неотлучно дежурившего у его изголовья Роберта... При утреннем свете лицо отца Гильденбранта казалось серым и безжизненным. Глаза глядели устало и тускло, морщинистая кожа на щеках обвисла и напоминала измятую тряпку. Пан Вилем Новак стоял перед комиссаром святейшей инквизиции, гордо подняв седую голову, и нервно покашливал. - Вам, пан Новак, было поручено допросить разоблаченного шпиона и закоренелого еретика бакалавра Штепана Скалу. Выполнили ли вы наш приказ? - Нет, не выполнил и не собираюсь и впредь выполнять. Я нахожусь на службе у пана Яна Крка как управляющий. - Значит, вы ничего не можете доложить о допросе еретика? - Ничего, кроме того, что он вынес все пытки и не произнес ни слова, не считая не совсем лестных выражений по адресу вашего преподобия и наисвятейшего отца... кажется, императора Сигизмунда он также упоминал... Глаза отца Гильденбранта загорелись недобрым огоньком: - Мне очень жаль, сын мой, но я боюсь, что у вас для управляющего слишком мягкое сердце и не в меру твердый язык. - Пусть об этом судит пан Ян Крк! - запальчиво отрезал Новак. - Я немедленно выезжаю в Дрезден и лично донесу пану Яну обо всем, что творится в его замке, и скажу об этом мое мнение! - угрожающе закончил пан Вилем. Отец Гильденбрант улыбнулся: - Да, конечно. Мы постараемся, чтобы пан Ян Крк узнал и наше мнение о вас, притом как можно скорее. Ступайте, сын мой! - закрывая глаза, усталым голосом закончил беседу инквизитор. В дверях пан Вилем столкнулся с входящим Шимоном, кинул на него презрительный взгляд и брезгливо плюнул. Бойко, захлебываясь от удовольствия, Шимон подробно доложил о допросе, пытках, но закончил свою речь тем, что "проклятый еретик" ничего не открыл. - Ну что ж, - пожимая плечами, проговорил недовольно инквизитор, - поручаю его тебе: добейся нужных нам признаний. Но не бросай лимон, пока его весь не выжмешь. Пусть еретик отдохнет после сегодняшней ночи, потом же, во имя божие, добивайся своего. О том, что он твой кузен, можешь вовсе забыть. - Я и так об этом всерьез никогда не думал, - поспешил заверить Шимон.

2. МЛАДА

Млада и Милка были близкие и нежные друзья, и Милка к тому же являлась верной хранительницей всех тайн Млады. Ежедневно они отправлялись вдвоем на прогулку в лес, что, между прочим, было строго запрещено Младе ее отцом. Там, в лесной чаще, Млада, сойдя с седла, ласково обнимала упругую блестящую шею Милки и поверяла ей на ухо все секреты, какие могут быть у шестнадцатилетней девушки. Милка же в ответ поводила чуткими шелковистыми ушами, косила на Младу выпуклые черные глаза и, вытянув шею, старалась дотянуться мордой до соблазнительного пучка свежей травы. Невнимание друга нимало не обижало Младу, и тогда она, взяв в руки повод, брела по лесной чаще, отыскивая удобное место, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Млада любила эту лесную чащу, тихую и величественную, где под сенью могучих дубов или стройных и гордых сосен и нарядных елок так хорошо было лежать на мягкой хвое и прошлогодних листьях, глядеть на синеющее над головой небо, следить за плывущими по нему облаками и мечтать о самых чудесных вещах, которые могли зародиться в девичьей голове. На этот раз Млада заехала в лес гораздо дальше обычного. Ее отец сегодня выехал в Дрезден, к своему господину пану Крку. Он категорически запрещал Младе выезжать дальше замкового рва, но строптивая Млада находила особенное удовольствие гулять одной и всегда удалялась как можно глубже в дремучий лес, окружающий замок. Сидя на упавшем дереве, Млада глядела на свою маленькую беленькую лошадку-подарок отца-и, поглаживая ее, спрашивала: - Как ты думаешь, Милка, знает ли дядя Роберт, что ходит с ключами каждый день в башню, кто там сидит? Если он знает, то уж мне-то он скажет. Была у Млады еще одна тайна. Совсем недавно она сделала поразительное открытие: здесь, в лесу, в яме живет "зеленый дед". Млада видела его уже два раза. Как-то в поисках родника она наткнулась на яму, похожую на большую нору, и в ней увидела спящего человека, худого, как палка, и оборванного, словно нищий. Она испугалась и тихонько ушла от этого места. Но спустя несколько дней любопытство заставило ее вновь отправиться в это самое место, предварительно захватив с собой небольшой запас вкусных вещей. Она была убеждена, что всякий разбойник, пусть даже самый что ни на есть страшный, всегда может быть ублаготворен лакомствами. Привязав к молоденькому дубку Милку, Млада осторожно, от страха еле дыша, но подталкиваемая непреоборимым желанием раскрыть "тайну", тихонько ступая по траве, подошла к знакомой яме и вздрогнула: из ямы на нее глядели два настороженных глаза. - Кто ты, барышня? - услышала она глухой низкий голос. - Я - Млада, - робко и заискивающе пролепетала она,-и принесла вам покушать. - Спасибо тебе, Млада. Как раз впору, а то я уже от голода еле ногами шевелю. А откуда ты узнала, что мне нужна пища? - Так, - сказала Млада. - Я подумала, что вам приятно будет покушать вкусных вещей. Дед недоверчиво и пытливо продолжал смотреть на Младу, протягивавшую ему со страхом в широко открытых карих глазах мешочек. Но, не встретив ничего, кроме доброжелательства в ее лице, обитатель ямы превозмог осторожность и, протянув руку, взял у Млады мешочек. - Я вам завтра еще принесу, - решилась сказать она уходя. - Слушай, Млада, - раздался у нее за спиной голос "зеленого деда". - За еду я тебя не забуду до самого последнего часа, но, если в тебе есть сердце, никому обо мне не говори. Млада обернулась, взглянула еще раз на "зеленого деда" и скорее почувствовала, чем разумом поняла, что действительно об этом человеке не следует никому говорить. - Вы - моя тайна. Я никому ее не открою, - быстро проговорила Млада и побежала к Милке. Млада жила в боковом крыле замка с отцом и старой служанкой Агнессой, которая присматривала за ней с тех пор, как пан Вилем взял свою дочь из монастыря св. Людмилы, где она, по обычаю того времени, получила вполне достойное дочери небогатого рыцаря воспитание и образование. Вернувшись с прогулки, Млада за обедом спросила старую Агнессу: - Как ты думаешь, Агнесса, почему никто не говорит, что за человек сидит в башне? Старуха наклонилась к самому уху Млады и принялась нашептывать: - Только, ради бога, молчите, барышня! Я таки выведала все: сидит там страшный таборит, убивший своей рукой сотни женщин и детей. Говорят, он сам их поджаривал на медленном огне. Толкуют, что это сын самого Жижки... Млада в неописуемом волнении слушала ее с открытым ртом и с поднятой в замершей руке ложкой. - Та-бо-рит! - повторила она слова Агнессы. И тут же решила про себя: "Надо обязательно посмотреть главного таборита. Сегодня же попрошу Роберта". Она знала, что тюремщик с ней ласков, и надеялась на успех. Роберт сидел на большом камне, заменявшем скамейку, у дверей в башню. - Дядя Роберт, - начала Млада, умильно глядя на угрюмого немца, - у вас совсем чулки порвались... Роберт искоса бросил взгляд на свои рваные и залатанные чулки и не нашел что возразить. - Да, изрядно сносил. Беда, купить не на что. - Подождите минуточку, - пробормотала Млада и помчалась домой. Скоро она вновь была у башни и торжественно вручила Роберту сверток: - Возьмите, Роберт, это папины чулки. Совсем еще хорошие, без единой дырочки. Тюремщик был очень доволен, и не знал, как лучше отблагодарить Младу. А она скромно присела рядом и, помолчав, тихонько, с чуть заметным лукавством спросила? - А если я о чем-то попрошу доброго Роберта, он мою просьбу выполнит? - Говорите, фрейлен. - Я хочу своими глазами посмотреть на живого таборита. Ведь он мне зла не причинит? - Какого таборита? Млада заметила, что Роберт удивлен и встревожен ее вопросом. Но она уже смелее продолжала: - Да того, что сидит в башне наверху. Роберт издал неопределенный мычащий звук и рассеянно стал отколупывать от стены кусочки камня: - Наверно, вы, барышня Млада, не совсем понимаете, о чем просите. Вы знаете, что есть приказ об этом не говорить? И приказ отдается, чтобы его исполнять. Млада обиженно надула губы и замолчала. Роберт искоса бросил взгляд на девушку - весь ее вид выражал крайнее страдание от незаслуженной обиды. Роберту стало неловко от своей чрезмерной строгости. Он снова громко откашлялся и извиняющимся голосом добавил: - Не дай бог, если бы кто узнал, что я с вами об этом говорю, тогда мне несдобровать. - Вы всегда такой боязливый? - ворчливо буркнула Млада, отвернувшись от собеседника. - Небось я не побоялась сказать отцу, что вы заболели, когда, выпив лишнего, заснули на сторожевой башне... Весь этот день Млада не могла приняться ни за одно из своих обычных занятий. Игла колола ей пальцы, и шитье падало из рук. Взяла вязанье-и спустила всю пятку. Бросила рукоделье и пошла побродить по двору-наскучило и это. Найдя скамью за углом башни, села в тени, чтобы поболтать с кем-нибудь из девушек, прислуживавших в замке. Мимо нее прошел, высоко подняв голову, Шимон Дуб и, едва поклонившись, скрылся за углом. По-видимому, он там кого-то встретил, так как Млада невольно услышала их разговор. Из первой части разговора Млада ничего не поняла. Но зато последние фразы заставили ее задуматься. - Ну как Штепан? - понизив голос, спросил собеседника Шимон. - Роберт-тюремщик говорит, что он все еще слишком слаб после первого допроса. Но придется взглянуть самому - мне что-то не нравится вид этого тюремщика, хотя он и шваб. - А относительно пана Новака ты написал пану Крку? - Послано самое решительное предупреждение - такого человека нельзя держать управляющим замка. И вообще он мне тоже кажется подозрительным... Млада слушала слова Шимона, широко раскрыв глаза. Она поняла, что ее отцу грозят новые невзгоды. Поспешно вскочив с места, чтобы не быть застигнутой в невольном подслушивании, она несколькими легкими прыжками отскочила прочь от угла. Миновало еще несколько недель. Замок к этому времени был уже занят усиленным гарнизоном солдат, присланных ландфридом. Но отца Млады все еще не было. В ее душе стало расти смутное беспокойство о нем. Не раз ей в голову приходили случайно услышанные слова Шимона об отце. В замке заметно было оживление. Видимо, прибыл Новый отряд воинов. Агнесса была встревожена и, увидев входившую Младу, разразилась упреками: - Что за наказание с вами! Как уехали со двора еще с утра, так до сих пор никто не видел, где вы были. А знаете, что толкуют? Не сегодня-завтра опять тут воевать начнут. Вишь, сколько вояк собралось! Млада ничего не ответила, наскоро пообедала и вышла во двор. Из башни вышли Шимон и Роберт. Шимон грозно размахивал перед лицом Роберта тростью и, искривив злобно рот, сыпал угрозами: - Хоть я не управляющий замка, но скажу тебе, что завтра же ты отдашь ключи другому! Вздумал обманывать нас?.. Не на таких напал! Ты еще, негодяй, расскажешь, за сколько тебя купил еретик, чтобы ты его выдавал за больного! Млада подошла к Шимону и вежливо присела: - Могу ли я поинтересоваться? Мне показалось, что этот грубый тюремщик чем-то огорчил пана Шимона. - Этому олуху поручили заключенного, так он его откармливает, словно борова, а нам всем врал, что бездельник болен. Завтра же мы его выгоним пусть берет копье и идет в войско, если ему здесь надоело! Млада пожала плечами и отошла прочь. Вечером в каземате горел светильник. Штепан сидел на соломе, прислонясь спиной к стене. При каждом его движении слабо позвякивали кандалы. Роберт с обычным сумрачным видом сидел на корточках у соломенного ложа узника. Штепан горячо и серьезно беседовал с тюремщиком. - Что мы убиваем всех немцев - это клевета наших врагов. В нашем таборитском войске есть немцы, что бросили своих панов и попов. Разве мало среди немцев бедняков в деревнях и городах? И разве мы их обижаем? Сам Ян Желивский, когда мы изгнали из Праги немецких патрициев, настоял перед общиной, чтобы оставили одну церковь специально для немцев, где бы на немецком языке говорили проповеди. Тебя, как и других немцев, наши враги нарочно пугают, чтобы вы боялись переходить на сторону Табора. При первом удобном случае смело переходи к нам, Роберт, и тебе не придется больше, как теперь, скрывать свои мысли. Роберт поднялся, вздохнул глубоко и с горечью проговорил: - Я, конечно, послушаю вас, пан Штепан. Завтра мне велено уходить из замка с немецким отрядом, а куда - нам пока не говорят. - Не слыхал, кто займет твое место? - Какой-то немец, по имени Генрих, из людей пана Шимона. - Генрих?.. А каков он собой?-Штепан даже привстал на своем ложе. - Такой миловидный, словно переодетая девица, но, кажется мне, изрядный прохвост. - Он! Ясно, что он! - с досадой сказал Штепан. - Все это дело рук моего кузена Шимона. Уходя, Роберт уже в дверях обернулся к Штепану: - Может быть, мне удастся еще задержаться на несколько дней, так как вчера Шимон куда-то отослал Генриха, и говорят, что он вернется только через неделю. Последующие дни внесли в жизнь Штепана значительные изменения. Во-первых, Роберт был оставлен тюремщиком вплоть до возвращения Генриха, а во-вторых, Штепан уже не скучал больше в одиночестве. Однажды к нему в темницу втолкнули компаньона, тоже закованного в цепи. Штепан с интересом рассматривал нового товарища по несчастью. Вновь прибывший мрачно смерил взглядом лежавшего Штепана: - Как здоровье пана бакалавра? - Благодарю, достойный пан Вилем. А что случилось с паном? - До сегодняшнего дня был управляющий, а теперь узник, как и вы. - Смею ли спросить пана Вилема, какая этому причина? Пан Вилем тяжело опустился рядом на солому: - Проклятые кандалы так трут руки... - Ничего, пан скоро привыкнет... Так что ж с паном приключилось? - Слово чести, я и сам хорошо не понимаю. После того как я отказался допрашивать пана бакалавра, у меня с этим черным длинным попом и его дружком, негодяем Шимоном, вышел крутой разговор обо всем, что делается в замке. На следующий день я выехал в Дрезден, чтобы все это дело доложить пану Крку и напомнить ему о подписанном договоре насчет вечной дружбы с паном Яном Жижкой. Приехал, доложил и прибавил от себя, что, по моему мнению, в замке хозяйничают самые подлые клятвопреступники и заговорщики. Пан Ян Крк только промычал что-то невразумительное, чмокнул языком и представил меня важному советнику императора декану Иоганну Назу. - Доктор Наз? Знаю такого, - мрачно заметил Штепан. - Вот, вот... Прошло еще несколько дней, и я заметил, что пан Крк изменил к худшему свое отношение ко мне. Однажды вызывают они оба меня к себе, и этот преподобный Наз говорит: "Вот вам, пан Вилем, письмо, запечатанное и очень важное. Вы его передадите прямо в руки отцу Гильденбранту. Кстати, пан Вилем силен в грамоте?" "Как кот в астрологии",-отвечаю я. "Вот и прекрасно! -говорит доктор Наз.-Но только вы должны его преподобию добавить на словах, чтобы изложенный в письме приказ пана Яна был немедленно и безоговорочно выполнен". Перед отъездом ко мне явился некий шляхтич и, отрекомендовавшись паном Сезимой Коцовским, заявил, что пан Ян Крк поручил ему сопровождать меня с его слугами в замок Раби и там остаться. "Очень, - говорю, - рад обществу пана Сезимы". По дороге же пан Сезима в наших беседах все старался сводить разговор на богословие: не согласен ли я, что под двумя видами причастие истинно, а под одним ложно... Я же ему отвечал, что привык закусывать, запивая вином, а не всухомятку, но что отцам церкви виднее. На это пан Сезима сказал, что я имею склонность к чаше. Истинно, отвечаю ему, я всегда имею склонность к чаше, но только полной до краев добрым старым вином, а не пустой. Так мы с паном Сезимой и ехали вместе. Но, скажу по чести, друзьями не сделались. Уж больно напоминает он мне фальшивый грош. Братец же его Гынек Коцовский тоже должен был прибыть в замок с отрядом немцев. И, клянусь святым Войтехом, не пойму я, что замышляют паны Крки, что собрали в замок такой гарнизон и столько навезли пушек, ядер и пороху! Явился, значит, я к отцу Гильденбранту, а у него там Шимон и еще какие-то попы. Вручаю письмо. Его преподобие читает письмо и как-то криво усмехается. Кончил читать-дает его другому попу, тот читает и тоже кривится. А я, как мне было сказано, объявляю еще ту самую устную добавку. Гляжу, все мои попы не выдержали и ржут, словно кони. "Пусть пан Вилем будет спокоен - приказ пана Крка тотчас будет выполнен. И пусть пан Вилем сам познакомится с письмом, которое он привез с собой". Дают мне письмо, начинаю его читать кое-как, по складам, и вижу, что там написано: "Пан Вилем Новак должен находиться неотлучно при захваченном злодее- еретике бакалавре Штепане Скале-как в сем, так и в ином мире, поскольку он, пан Новак, к еретикам-таборитам чувствует столь нежное сострадание и склонность". В ту же минуту на меня набросились солдаты, так что я и меч не успел выхватить, обезоружили, заковали в кандалы, а потом и сюда втолкнули... Что пан на это скажет? - горестно уставился на Штепана пан Вилем. - Могу сказать одно: чему вы удивляетесь? Разве вы не знаете, что чувство чести и порыв доброго сердца у них считается тяжким преступлением? - Знаете, пан Штепан, что меня угнетает больше всего? То, что эти проклятые попы даже не дали мне увидеться с дочкой. Прямо сатанинская жестокость, не правда ли? Штепан чувствовал симпатию к этому бесхитростному, честному рыцарю. В этот момент весь облик несчастного пана Вилема-его сгорбившаяся фигура, измятое, местами порванное платье, всклокоченные волосы и закованные в тяжелые кандалы руки и ноги - вызывал жалость и сочувствие. -Да, несчастная моя Млада...-в тяжелом раздумье проговорил пан Вилем.-Что теперь се ожидает?.. И все потому, что я бедняк, кроме герба, меча и чести не владеющий ничем по милости панов, безжалостно меня обобравших. И они же теперь решили меня погубить! - Против угнетения сильными слабых мы, табориты, боремся, - серьезно промолвил Штепан. Пан Вилем был крайне изумлен: - Как? Разве вы не хотите, отняв земли у всех панов и церкви, сами завладеть ими, а шляхту и горожан сделать своими рабами? Штепан только засмеялся: - Мы лишь хотим, чтобы все жили по-братски, не угнетали друг друга и не поедали плоды труда своего ближнего. Мы воюем против угнетения народа римской церковью и панами. - Ах, вот как! Я всегда и сам почитал блаженной памяти мистра Яна Гуса и восхищался его проповедями, да все некогда было обо всем этом как следует подумать. Целые дни беседовали пан Вилем и Штепан, благо их не беспокоили. - Пан Штепан, - спросил как-то пан Вилем, - а где же ваш бородатый спутник? Неужели его тоже схватили? На бледном лице Штепана показалась едва уловимая лукавая усмешка: - Думаю, что не очень далеко. Каждую ночь я слышу мне одному понятный крик совы. Это означает, что мой Шутник скрывается где-то здесь, неподалеку. Но как мне дать знать ему о себе - не могу придумать. - К несчастью, это действительно невозможно: в замке остались заклятые враги Табора. У меня самого есть думы, которые преследуют меня день и ночь: как спасти от будущих бед Младу и как доказать пану Яну Жижке, что он во мне не ошибся, - как можно скорее предупредить его о здешнем заговоре и о готовящемся восстании. После длительного молчания Штепан с некоторой неуверенностью предложил: - Я, кажется, кое-что придумал. Совершенно ясно, дочери вашей грозит весьма печальная судьба, ее надо во что бы то ни стало спасти. А также долг совести нашей - предупредить Яна Жижку заблаговременно об измене и предательстве, не говоря о многом ином. У меня тут есть единственный верный человек-наш тюремщик... - Немец Роберт?.. У него с моей Младой большая дружба. Вы ему доверяете?-спросил пан Вилем. - Да, Роберт для меня сделает все, что в его силах. Да и к вам он, кажется, тоже расположен. Теперь слушайте, что я вам скажу: через Роберта, пока он еще здесь, вы прикажите вашей дочери немедленно выехать из Раби в Табор... Да, да, именно в Табор, и не делайте, пожалуйста, таких больших глаз. Вы сами говорили мне, что у вас нет родных, а принять к себе в настоящее время вашу дочь из ваших знакомых едва ли кто решится. Только в Таборе она будет действительно в безопасности, поверьте мне. С рей же вы сможете письмом предупредить Яна Жижку о заговоре. - Уезжать Младе нужно, хотя бы и в Табор, это Правильно. Но как же она поедет одна в столь дальнюю дорогу? - Иного выхода нет. Из двух опасностей надо выбирать меньшую. - Эх, и зачем вы отправили к пану Ченку моего Павла! С ним бы я послал спокойно Младу" хоть в самое пекло. - Ничего не поделаешь-дело шло о жизни Яна Жижки... А вы меня сразу узнали? - Я? Ну конечно! И не так я, как моя дочка. Но я ей сразу же запретил даже думать, что вы - это вы. - Павел взялся выследить, кого Ченек подкупит и отправит к Яну Жижке-чтобы убить его. Вот почему он уехал с письмом инквизитора к Ченку. - Значит, будем действовать через Роберта. - Он скоро должен прийти. Наконец показался Роберт с глиняной миской в руках. - Роберт, именем покойного мистра Яна Гуса заклинаю тебя помочь нам! - Приказывайте, бакалавр! Все, что в моих силах, выполню. - Ты должен или привести сюда дочь пана Вилема, Младу, или, если это будет невозможно, передать ей от нас письма - мы напишем их на платках - и приказать ей от имени пана Вилема, не медля ни дня, ни часа, переодеться в платье пажа и ехать в Табор к Яну Жижке, вручить ему письма и сказать, что ее отцу грозит смерть. Понятно? Роберт понимающе кивнул своей лохматой головой и тотчас покинул камеру. Не больше чем через десять минут он уже снова был в тюрьме и вручил Штепану два платочка, вышитых шелком, и свинцовый карандаш: - Барышня сначала горько заплакала, но потом велела сказать, что завтра же на заре она выедет в Табор. - Ну, давайте готовить письма! Роберт вышел за двери, чтобы предупредить, если кто-нибудь явится в башню, а оба узника начали писать письма Яну Жижке: одно от пана Вилема, второе от Штепана. Наконец оба письма были отправлены. Штепан сказал весело пану Вилему: - А теперь пусть меня казнят! Я свое сделал. Только бы Младе благополучно доехать до Табора. Пан Вилем молча сжал свою седую голову. Млада и "зеленый дед" встретились как старые друзья. Пока старик уничтожал очередной паек, принесенный Младой, девушка молчала, о чем-то сосредоточенно думая. Старик окончил обед и, вытирая рукавом рот, спросил Младу: - Что-то сегодня Млада задумчива-не приключилось ли с ней чего? - Да, приключилось, и очень серьезное дело. Млада откровенно рассказала старику до мельчайших подробностей об аресте ее отца и о заключенном в замке бакалавре. - Мне не удалось попасть в башню и попрощаться с ними, а завтра на заре я отправляюсь в Табор. - Эх, дочка, и почему ты мне обо всем этом раньше не сказала! - с сокрушением воскликнул старик. - Мы с тобой уже давно были бы в Таборе. Завтра тронемся в Табор. Дорогу я туда найду с закрытыми глазами. Млада была рада, что у нее появился компаньон. - Дедушка, а мы их спасем? - поставив ногу в стремя и обернувшись к старику, спросила Млада. - Как бог свят! - категорически заявил старик. По дороге домой Млада забежала к подружке Ружене и попросила ее подтвердить, что она просидела весь вечер у нее, Ружена с укоризной погрозила ей пальцем, но пообещала: - Ладно уж, так и быть, совру, чтобы выручить тебя. Но, право, не думала я, что у тебя здесь завелся любезный. Кто ж это? - Потом скажу! - смеясь, шепнула Млада и, наскоро расцеловавшись с подругой, побежала домой. Агнесса уже спала. Млада, осторожно ступая, стала готовиться в дорогу. Достала из шкафа костюм пажа, что подарил ей отец для охоты. Зайдя в кладовую, наполнила два дорожных мешка всякой снедью и напитками. Приготовила для дороги небольшой изящный самострел с полным колчаном стрел и длинный, узкий кинжал. Не забыла прихватить дорожный топорик, кремень с кресалом и широкий шерстяной плащ. Наконец она достала небольшую серебряную шкатулку и, открыв ее, вынула несколько золотых монет и колечко с браслетом. Все это она бережно зашила в пояс. Утром она объявила Агнессе, что едет на свою обычную прогулку и чтобы та не беспокоилась, если она поздно вернется, потому что она намерена навестить знакомую монахиню в монастыре св. Клары, что в миле от замка. Когда все было уложено, она попросила старушку помочь ей нагрузить на Милку мешок с припасами. - Это для моей доброй матери аббатисы Луизы гостинец, - объяснила она назначение мешка, обняв Агнессу. Млада медленно выехала через двор и, проезжая мимо башни, приостановилась. Посмотрев, нет ли кого поблизости, махнула в воздухе рукой. Привратники знали ее хорошо и открыли ворота, Млада еще раз оглянулась на замок Раби и тронула Милку. Скоро она и "зеленый дед" сидели рядом и обсуждали, как поскорее доехать до Табора. В ту же ночь они вдвоем двинулись на восток: высокий, слегка сгорбленный старик в оборванной одежде и с взлохмаченной головой шел, опираясь на длинную палку, а рядом на белой лошадке ехал молодой паж в голубом берете и сером плаще. В эту ночь Штепан и пан Вилем напрасно ожидали обычного привета Шутника крика совы.