За Отчизну (Часть 3) - Сергей Царевич

- Ваше преподобие, я вижу, что, к сожалению, вы не совсем ясно себе представляете, кто перед вами стоит. Поэтому прошу разрешения вашего преподобия познакомить вас с моим дражайшим кузеном Штепаном Скалой, также бакалавром ин артибус, возлюбленным учеником Яна Гуса и доверенным самого пана Яна Жижки. Это еще не все: он не кто иной, как сынок некого Тима Скалы, которого в свое время ваше преподобие отправили в пекло. При первых же словах Шимона отец Гильденбрант побагровел и, словно подброшенный неведомой силой, подскочил с кресла. Несколько секунд он не мог произнести ни звука и лишь не сводил неподвижного взгляда со Штепана. Но, когда Штепан, усилием воли овладевший собой, с брезгливостью процедил: "Гад!", отец Гильденбрант взорвался. Он исступленно закричал, в бешенстве топая ногами: - Стражу! Сейчас же связать эту сатанинскую ехидну! Боже, боже, кто бы мог подумать!-и, схватив колокольчик, принялся неистово звонить. Шимон стоял, опершись о стену, и злорадно хихикал. В комнату, топоча сапогами, с шумом вбежала стража. - Вот, кузен, некогда я вам предсказал, что и ваш Ян Гус и вы пойдете дорогой вашего батюшки! - Эй, люди! Взять этого проклятого таборитского шпиона. В башню его! Комнату обыскать! Да смотрите, чтобы другой еретик не сбежал!-продолжал яростно вопить отец Гильденбрант. Десяток дюжих стражников скрутили Штепану руки и, избивая его кулаками, рукоятками мечей и алебард, поволокли из комнаты отца Гильденбранта. В коридоре мимо Штепана промелькнуло перекошенное от страха лицо Горгония. Когда же Штепана вытащили во двор, он услышал крик Шимона: - Гром и молния! Тысяча проклятий! Второй еретик успел скрыться!.. Эй, Губерт! Поставь на всех дорогах конные дозоры, он далеко еще не ушел. Догнать его, немедленно догнать!

Глава III

1. БАШНЯ ЗАМКА РАБИ

Камера, в которую бросили Штепана, находилась на самом верху башни и имела четыре шага в длину и четыре шага в ширину. Маленькое окошечко, заделанное толстой решеткой, приземистая, окованная железными полосами дверь, охапка соломы на каменных плитах пола. Целые дни он проводил у окна. Перед ним расстилался вид на скучный замковый двор. Далее - стена. За стеной виднелись холмы, покрытые сплошными лесами. По двору ходили солдаты, челядь, какие-то священники. Его одиночество нарушалось только два раза в день, когда хмурый бородатый тюремщик приносил еду и питье. Но вот однажды в неурочный час загремел засов, дверь открылась, и в его каморку вошел Шимон: - Рад тебя видеть, кузен, в добром самочувствии. Ты даже как будто поправился. Видимо, покой, хорошая пища и избыток сна повлияли на твое здоровье. Штепан молчал. Шимон оглянулся, поискал глазами куда бы присесть, и, не найдя ничего, засмеялся: - Да, не богато живешь, кузен! Гостю даже присесть не на что. Впрочем, табориту и полагается жить в бедности. Не правда ли?.. Однако, - сказал Шимон тюремщику, - принеси все же нам пару табуретов... Усевшись на табурет, Шимон, не переставая улыбаться, продолжал: - Надеюсь, любезный кузен не очень в претензии, что его доставили в этот кабинет. Но нам надо с тобой кое о чем поговорить, и в твоей воле или стать счастливым человеком, или... пойти вслед за своими наставниками Яном Гусом, Иеронимом Пражским и Микулашем из Гуси. - Ты подлец, Шимон, но не думай, что среди таборитов ты найдешь подобных себе! Шимон залился хохотом: - Ах, Штепан, ты еще ребенок! Но мы быстро из тебя сделаем взрослого мужа. Не сомневайся в этом. Штепан медленно приближался к Шимону с искаженным, побледневшим лицом и сжатыми кулаками. Шимон невольно поднялся с табурета: - Ну, ну, не забывайся, Штепан, ты не дома и не в Таборе... Тебе лучше быть поспокойнее, а то ты можешь нажить себе неприятности... - Убирайся вон!-вне себя от гнева закричал Штепан. - Я удаляюсь, кузен. Вижу, что говорить с тобой, как с разумным человеком, бесполезно. Дверь захлопнулась, и вновь Штепан остался наедине со своими мыслями. Так блестяще начавшаяся его работа для Табора в самый серьезный момент была прервана. Он даже не успел сообщить в Табор плоды своей деятельности. В каземат вошли трое - тюремщик и два человека с молотом и наковальней в руках. Один из них поставил на пол наковальню и безучастно бросил: - Правую ногу сюда! В это время его товарищ снял с пояса тяжелые кандалы и надел их на правую ногу Штепана. Несколькими сильными ударами молотка была расплющена заклепка. - Теперь левую! Через несколько минут руки и ноги Штепана оказались закованными в железные кандалы. Окончив работу, посетители ушли, и Штепан заметил, что вместо обычного обеда на окне стоит глиняная чашка с водой и кусок черного сухаря, Ночью его чуткий сон был внезапно нарушен легким толчком в бок. Штепан привстал на соломе и открыл глаза. Перед ним с фонарем в руке стоял тюремщик. Впервые Штепан услыхал его голос, низкий и угрюмый: - Следуйте за мной. При слабом свете фонаря они спустились с башни и прошли через длинные, мрачные коридоры замка. Шаги гулко отдавались в каменных сводах среди тяжелой, зловещей тишины. Миновав несколько совершенно одинаковых пустых комнат, они оказались в просторном помещении со столом посередине, на котором стояли два подсвечника. За столом сидели несколько человек; почти все они были в черной одежде священников, с поблескивавшими на груди серебряными распятиями. На столе, напротив отца Гильденбранта, занимавшего центральное место за столом, стояло серебряное распятие и лежала толстая книга в кожаном переплете. У дверей стояла вооруженная стража. - Бакалавр Штепан Скала, вы знаете, перед кем вы стоите? - негромко и внушительно произнес отец Гильденбрант. - Нет, не знаю, - спокойно ответил Штепан. - Вы находитесь перед лицом комиссара инквизиции святого престола и перед представителем его милости германского императора и короля венгерского и чешского Сигизмунда.-Отец Гильденбрант глазами указал на внушительного мужчину в богатой рыцарской одежде, глубокомысленно охорашивавшего свою окладистую каштановую бороду. - Бакалавр Штепан Скала! Вы, предавший душу дьяволу и погрязший в ереси гуситов, коварством и сатанинской хитростью под чужим именем прокравшийся в стан верных католиков как соглядатай и мошенник, заочно осуждены и будете сожжены на костре. Но святая церковь - милосердная мать своих детей, а не грозный судья. Раскаяние и отречение от дьявольской ереси даст вам возможность надеяться на милость господню, святого отца и императора. Вы меня поняли? - строго спросил отец Гильденбрант. - Да, понял, - прозвучал в комнате ответ. - Если вы поняли, так что же вы нам ответите? - вое суровее и тверже становился голос инквизитора. - Ничего, - невозмутимо сказал узник. - Бакалавр Штепан Скала!-услышал Штепан знакомый голос с краю стола и, повернув туда голову, встретился с сильно постаревшим, но хорошо памятным ему мерзким лицом Яна Противы. - Я хорошо вас помню и по Праге и по Констанцу. Вы всегда были близки к исчадию дьявола архиеретику Яну Гусу и сейчас говорите так, словно в вас вселился смердящий во грехах дух того ересиарха, да будет проклято во веки веков его имя! - Аминь! - почти хором отозвались все сидящие за столом. - Штепан Скала! - возвысил голос отец Гильденбрант.-Мы не станем тратить на вас время: вот список вопросов, на которые вы нам дадите ответ добровольно или не добровольно, как сами пожелаете. Один из сидевших за столом священников встал и, взяв со стола исписанный лист бумаги и подсвечник, подошел к Штепану и приблизил к его глазам бумагу. Первое, что прочел Штепан, была фраза, написанная красивым готическим шрифтом по-немецки: "Что и когда писал главарь бунтовщиков Ян Жижка из Троцнова польскому королю?" - Уберите бумагу, я ничего не знаю. - Так, превосходно! - оскалил длинные желтые зубы отец Гильденбрант. Вижу, что бакалавр все забыл, придется ему помочь кое-что вспомнить, а кое-что, - выразительно произнес инквизитор, - заставить навеки забыть! Господин управляющий замком, возьмите этого Злодея на свое попечение и вместе с палачом займитесь им, а завтра доложите нам результаты. Из темноты выступил высокий человек, а с ним двое слуг. Штепана увели в башню. Всю ночь горел багровый свет в узеньком окошечке в нижней части одной из башен, и часовой, до самого рассвета размеренно шагавший у подножия башни, слышал глухие, сдавленные звуки, доносившиеся из-за решетчатого маленького оконца, проделанного в стене на одном уровне с землей. Когда заглушенные каменными плитами стоны переходили в крик, часовой останавливался, а затем, снова вскинув на плечо тяжелую алебарду, продолжал все так же размеренно и бесстрастно вышагивать вокруг башни. Штепан лежал навзничь на соломе и тяжело дышал. Лицо было в запекшейся крови, глаза полузакрыты. По временам его дыхание перемежалось тихим стоном. Заметив наклонившееся над ним злорадное лицо Шимона, Штепан, обессиленный за ночь пытками, закрыл глаза. Шимон покачал головой и с циничным смешком подмигнул тюремщику:

- Сразу видать, что побывал ночку в лапах у Вальтера Рыжего! Но в суровом лице тюремщика Шимон не встретил поощрения своей насмешке на него с немым укором и презрением глядели угрюмые серые глаза. С плохо скрытой досадой Шимон вышел из каземата, на ходу сухо бросив: - Присматривай за ним! Как поправится - скажешь мне. Спустя секунду Штепан услышал, как грохнула дверь, и вслед за этим-над своей головой шепот: - Пусть пан бакалавр выпьет, это ему сейчас очень нужно. В рот Штепана полилась густая влага. Тепло стало медленно разливаться по измученному телу. Штепан открыл глаза. Рядом стоял на коленях тюремщик с кружкой в руке и внимательно глядел ему в лицо. - Спасибо, друг, - прошептал Штепан, и в то же время в голове его пронеслась мысль: "Где я уже видел это лицо? До чего мне знакомы эти серые глаза и этот глуховатый голос!" И вдруг с поражающей ясностью перед ним всплыли далекие воспоминания: Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус и его "добрый ангел" тюремщик, молодой шваб Роберт. Ну конечно, это он! - Роберт? - тихо спросил Штепан. - Да. Но откуда пан знает мое имя? - Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус... - Боже великий! Так это вы тот молоденький студент, что так часто передавал мне для покойного мистра записки? Штепан ослабел, он не в силах был говорить, только чуть заметно кивал головой. Его стало знобить. Видимо, начиналась горячка. Голова стала как раскаленная. Страшные кошмары непрерывно преследовали его. И только когда жар спадал, он, с трудом поднимая веки, узнавал свой каземат и неотлучно дежурившего у его изголовья Роберта... При утреннем свете лицо отца Гильденбранта казалось серым и безжизненным. Глаза глядели устало и тускло, морщинистая кожа на щеках обвисла и напоминала измятую тряпку. Пан Вилем Новак стоял перед комиссаром святейшей инквизиции, гордо подняв седую голову, и нервно покашливал. - Вам, пан Новак, было поручено допросить разоблаченного шпиона и закоренелого еретика бакалавра Штепана Скалу. Выполнили ли вы наш приказ? - Нет, не выполнил и не собираюсь и впредь выполнять. Я нахожусь на службе у пана Яна Крка как управляющий. - Значит, вы ничего не можете доложить о допросе еретика? - Ничего, кроме того, что он вынес все пытки и не произнес ни слова, не считая не совсем лестных выражений по адресу вашего преподобия и наисвятейшего отца... кажется, императора Сигизмунда он также упоминал... Глаза отца Гильденбранта загорелись недобрым огоньком: - Мне очень жаль, сын мой, но я боюсь, что у вас для управляющего слишком мягкое сердце и не в меру твердый язык. - Пусть об этом судит пан Ян Крк! - запальчиво отрезал Новак. - Я немедленно выезжаю в Дрезден и лично донесу пану Яну обо всем, что творится в его замке, и скажу об этом мое мнение! - угрожающе закончил пан Вилем. Отец Гильденбрант улыбнулся: - Да, конечно. Мы постараемся, чтобы пан Ян Крк узнал и наше мнение о вас, притом как можно скорее. Ступайте, сын мой! - закрывая глаза, усталым голосом закончил беседу инквизитор. В дверях пан Вилем столкнулся с входящим Шимоном, кинул на него презрительный взгляд и брезгливо плюнул. Бойко, захлебываясь от удовольствия, Шимон подробно доложил о допросе, пытках, но закончил свою речь тем, что "проклятый еретик" ничего не открыл. - Ну что ж, - пожимая плечами, проговорил недовольно инквизитор, - поручаю его тебе: добейся нужных нам признаний. Но не бросай лимон, пока его весь не выжмешь. Пусть еретик отдохнет после сегодняшней ночи, потом же, во имя божие, добивайся своего. О том, что он твой кузен, можешь вовсе забыть. - Я и так об этом всерьез никогда не думал, - поспешил заверить Шимон.