Суть Времени 2012 № 9 (19 декабря 2012) - Сергей Кургинян

Маяковский писал о том, что, видя свою фамилию в поэтической рубрике, он радуется: «Это мой труд / Вливается в труд моей республики». Но он радовался этому сразу по двум причинам.

Во-первых, потому что понимал высокое качество своего труда. Понимал, что в чистую воду моря под названием «труд моей республики» вливалась чистая вода из реки по имени «Маяковский».

И, во-вторых, потому что гордился чистотой моря труда. Гордился тем, что он как гражданин республики, являющейся «весной человечества», может плыть в ее чистых, общенародных, трудовых водах. Для осуществления полноценного труда, труда, являющегося служением и достойного разного рода званий, включая звание Героя, нужны оба этих условия. Да-да, именно оба! И тут не столько дело в героях труда, сколько в труде как таковом.

Конечно, Маяковский — гений, то есть герой. В отличие от других, такими гениями не являвшихся, он не получил звания героя. Но его это не волновало. И он об этом прямо писал: «Сочтемся славою — ведь мы свои же люди, — / пускай нам общим памятником будет / построенный в боях социализм».

Нет труда вообще. Есть социалистический и капиталистический труд. В прежнее время были Герои Социалистического Труда. Теперь, наверное, должны быть Герои капиталистического труда. Так ведь? Но по очень понятной причине говорится просто о «Герое Труда». Причем говорится так же, как об иных традициях советского времени. Мол, онтологии нет как нет, а знаки прельстительны.

Знаете, как это называется? Культ карго.

Этот культ исповедовали туземцы. Они прельщались знаками, которыми был полон загадочный для них мир белого человека. В основном — самыми элементарными знаками, каковыми были вещи, имевшие непонятное предназначение, но притягательные в качестве амулетов.

Если в подлый перестроечный период существенная часть наших сограждан поклонялась западным вещам как притягательным амулетам, то теперь в виде таких амулетов начинают выступать некоторые знаки, заимствованные из советского периода. Причем речь идет о знаках, беспощадно отсекаемых от связанной с ними социальной бытийственности.

Вкратце перечислю основные из этих знаков, используемых по принципу карго (еще раз подчеркну, что теперь по этому принципу используется уже советская знаковая система).

Знак № 1 — народные дружины. Не забыли еще госпожу Слиску, которая хотела задействовать этот амулет для нашего спасения от тотальной криминализации?

Знак № 2 — «Моральный кодекс строителя коммунизма». Коммунизма нам не надо. И строить мы его не хотим. Но «Моральный кодекс» вполне себе ничего.

Знак № 3 — советский интернационализм, обеспечивающий мирное сосуществование народов с разной верой и национальной культурой. Наплевать на то, что подобное можно было обеспечить только за счет мощной сверхидеи, на которой, как на потолке, сияли люстры разных вер и национальностей. Сверхидеи не хотим, но интернационализм нравится.

Знак № 4 — Герой Труда.

Да мало ли еще этих знаков, используемых именно по принципу карго?

Позитивный культ советского карго для меня неизмеримо лучше охаивания советского прошлого. Но, радуясь все новым элементам этого карго, я отдаю себе отчет в том, что карго не способно преодолеть «ситуацию Ч». И напротив, вполне может стать источником усугубления такой ситуации. Что можно один за другим восстанавливать знаки, смиряясь с их оторванностью от онтологии (то есть социальной бытийственности), и продолжать катиться в нынешнем катастрофическом направлении. Осекаясь при произнесении слова «катастрофа» (чур меня, чур!).

А потому давайте все же завершим наше онтологическое исследование. Оно же — разговор о главном, каковым для нас для всех, конечно же, является труд.

Я уже говорил о том, что в случае Владимира Маяковского огромная река его трудового поэтического творчества вливалась в море всеобщего благого труда. Но в это же море может вливаться и маленький ручеек какого-нибудь другого труда. Например, труда обыкновенного пекаря или плотника.

Для того чтобы пекарь или плотник были счастливы (подчеркиваю — не довольны, а счастливы), необходимы все те же два условия.

Первое — ручеек их труда должен вливаться в чистое море всеобщего труда, и они должны в этом море плыть как граждане великого и благого государства.

Второе — их ручеек должен нести в море чистую воду высококачественного труда. И тут неважно, что это всего лишь ручеек. Важно, что ты достойно служишь великому общему делу. И обладаешь за счет этого тем качеством жизни, определяемым словом «быть», без которого количество жизни, определяемое словом «иметь», — это суррогат жизни. То есть жизнь, лишенная счастья и пытающаяся компенсировать отсутствие счастья разного рода материальными удовольствиями.

Кстати, компенсировать отсутствие счастья можно не только материальными, но и иными удовольствиями. Культурными и даже духовными. Но это все равно будут всего лишь компенсаторные суррогаты. Потому что счастье — это возможность плыть вместе с другими в чистом море всенародного труда. И ощущать себя чистым ручейком труда, втекающим в это великое море.

Каждый, у кого этого нет, лишен счастья. Нельзя быть счастливым в «зоне Ч», сформированной перестроечным взрывом, уничтожившим идеальное как таковое. Или очень серьезным образом это самое идеальное повредившим. Потому что море общего труда в этом случае никогда не будет благим и чистым. И плавать ты должен будешь в море скверном, смердящем. Это не пустая риторика, а неотменяемый факт нашей жизни.

Говорят, что в СССР были пустые прилавки и стояли очереди за товарами первой необходимости. За той же колбасой, например. Да, это было так. И, конечно, плохо, что это было так. Потому что очереди отнимают силы и унижают человеческое достоинство. А также потому, что с интересующей нас сейчас точки зрения необходимо не только противопоставлять тогдашнюю духовность скудной жизни — нынешнему бездуховному изобилию. Я-то, конечно, убежден, что это-то и есть главное. Но моя статья представляет собой не изложение определенных убеждений, а анализ ситуации, порожденной Посланием Путина. Осуществляя такой анализ, я должен говорить не о приоритете духовной жизни в условиях материального недостатка — но над бездуховной жизнью в условиях материального благополучия. Осуществляя такой анализ, я должен обсуждать, чем обладали советские граждане именно в материальном плане. И чем тогдашнее их материальное бытие отличается от нынешнего бытия граждан Российской Федерации.

Сосредотачиваясь на анализе определенных аспектов материального — и именно материального — бытия советских людей, я не снижаю градуса обсуждения. Я всего лишь перехожу на ту территорию, где можно говорить о предельно масштабных проблемах, не будучи обвиненным в бесчувственности: «Вам бы все о духе поговорить, а нас материальные проблемы за глотку держат».

Я понимаю, что они держат за глотку. Но понимают ли те, в чью глотку вцепилась костлявая рука сугубо материальных проблем, куда именно все катится? И какие неочевидные опаснейшие регистры имеет эта самая материальная проблематика?

Советские люди худо-бедно питались нормальными продуктами. И с голоду не умирали ни в хрущевскую, ни в брежневскую эпоху.

Способно ли постсоветское общество в полной мере осознать, что значит нормальные продукты? Нормальная колбаса, нормальный хлеб, нормальные фрукты? Это ведь о-го-го какая проблема!

В постсоветское время обитатели нашего политического Олимпа постоянно рычали о том, что наконец-то наступила «нор-р-рмальная жизнь». В последние годы этот номер особенно часто исполнял Дмитрий Медведев.

Но и сам Медведев, и его семья ТОГДА ели действительно нормальные продукты, а теперь едят продукты «нор-р-рмальные». То есть исключительно вредные, патологически вредные. Они едят их, даже если им их привозят прямиком из Франции или Голландии. А те граждане, которые не имеют возможности постоянно привозить продукты прямиком из данных «обустроенных» (до чего же пакостное словцо!) стран первого мира, тем более не могут питаться нормальными продуктами. Этим гражданам сбагривают иноземные продукты, опасные для жизни.

Когда вы видите фрукты, на которых нет ни одного пятнышка, на которые не покусился ни один червячок или жучок, что вы испытываете? Если вы находитесь под гипнозом криков о том, что наступила нор-р-рмальная жизнь, вы радуетесь: «Вот ведь, наконец, можно качественными фруктами питаться. Счастье-то какое!». Но если вы не под гипнозом, то вы понимаете, почему на эти нор-р-рмальные фрукты не посягают червячки, жучки и прочие живые твари. Потому они на них не посягают, что, в отличие от вас, обладают неиспорченными инстинктами, говорящими им: «Не ешь эту пакость, она опасна для жизни». У вас же этого инстинкта нет. Но разум-то есть! И он должен вам сказать, что если жук или червяк это не ест, то жук или червяк это не ест почему-то. И понятно, почему именно.