Нездешний - Дэвид Геммел

Священников Истока преследовали и убивали — новые хозяева объявили их орден вне закона. Но ведь Исток всегда проповедовал непротивление, мир, гармонию и уважение ко всякой власти. Чем могли угрожать захватчикам его служители?

Крестьянские общины подвергались огню и разрушению. Кто же будет осенью собирать урожай?

Этот кровавый разгул ошеломлял Даниаль — она никогда не поверила бы, что такое возможно. Ее саму насиловали трижды — один раз вшестером. Ее не убили только потому, что она пускала в ход все свое актерское мастерство и притворялась, будто ей это приятно. Солдаты каждый раз оставляли ее избитую, поруганную, но с неизменной улыбкой на лице. Нынче чутье подсказало ей, что она так просто не отделается — завидев издали всадников, она собрала детей и спряталась с ними в кустах. Эти солдаты не насиловали — они только убивали и жгли.

Двадцать вооруженных мужчин остановились, чтобы перебить кучку мирных жителей.

— Мы потушили, Даниаль, — сказал Кулас. Взобравшись на повозку, она нашла там одеяла и провизию, которой захватчики пренебрегли. С помощью ремешков она соорудила из трех одеял заплечные мешки для детей и повесила себе через плечо кожаные фляги с водой.

— Пошли, — сказала она, и они вчетвером зашагали на север.

Они не успели отойти далеко, когда послышался стук лошадиных копыт. Даниаль запаниковала: место вокруг было открытое. Девчушки расплакались, но юный Кулас извлек из своего мешка длинный кинжал.

— Отдай сейчас же! — вскричала Даниаль. Она отняла у мальчика клинок и зашвырнула подальше, приведя Куласа в ужас. — Это нам не поможет. Слушайте меня. Что бы со мной ни делали, ведите себя тихо. Понятно? Не кричите и не плачьте. Обещаете?

Из-за поворота появились двое всадников. Первым ехал темноволосый воин той разновидности, которую Даниаль изучила слишком хорошо: с жестким лицом и еще более жесткими глазами. Второй ее удивил: худощавый аскет, хрупкий и не злой на вид. Даниаль откинула назад свои длинные рыжие волосы и расправила складки зеленого платья, выдавив из себя приветливую улыбку.

— Вы шли с теми беженцами? — спросил воин.

— Нет. Мы сами по себе.

Молодой человек с добрым лицом осторожно слез с лошади, поморщившись, будто от боли.

— Не надо лгать нам, сестра, — сказал он, протягивая к Даниаль руки, — мы не враги. Мне жаль, что тебе пришлось вынести столько.

— Ты священник?

— Да. — Он опустился на колени и раскрыл объятия детям. — Идите ко мне, детки, идите к Дардалиону. — Они, как ни странно, послушались, и девочки подошли первыми. Он обнял своими тонкими руками всех троих. — Сейчас вы вне опасности — большего я не могу обещать.

— Они убили бабушку, — сказал мальчик.

— Я знаю, Кулас. Зато ты, Крилла и Мириэль остались живы. Вы долго бежали — теперь мы вам поможем. Отвезем вас на север, к гану Эгелю.

Он говорил мягко и убедительно, простыми, понятными словами. Даниаль поражалась благодетельной силе, исходящей от него. В нем она не сомневалась, но взор ее все время обращался к темноволосому воину, так и не сошедшему с коня.

— Ты-то уж верно не священник, — сказала она.

— Нет. Да и ты не шлюха.

— Почем ты знаешь?

— У меня на них глаз наметанный. — Он перекинул ногу через седло, спрыгнул наземь и подошел к ней. От него пахло застарелым потом и лошадью — вблизи он был не менее страшен, чем любой из тех солдат, с которыми она сталкивалась. Но страх перед ним был каким-то отстраненным — словно смотришь представление и знаешь, что злодей, какой бы ужас он ни наводил, со сцены не соскочит. В нем тоже чувствовалась власть, только угрозы в ней не было. — Ты правильно сделала, что спряталась, — сказал он.

— Ты следил за нами?

— Нет. Я прочел это по следам. Час назад мы сами прятались от того же отряда. Это наемники, они не настоящие Псы.

— Не настоящие? Что же еще надо сотворить, чтобы заслужить почетное звание настоящих?

— Эти простаки оставили вас в живых. От Псов вы так легко не ушли бы.

— Как это случилось, что такой, как ты, путешествует вместе со священником Истока?

— Такой, как я? Быстро же ты судишь, женщина. Вероятно, мне следовало бы побриться.

Она отвернулась от него к Дардалиону.

— Поищем место для лагеря, — сказал священник. — Детям нужно поспать.

— Теперь всего три часа пополудни, — заметил Нездешний.

— Им нужен особый сон, поверь мне. Давай сделаем привал.

— Пойдем-ка со мной. — Нездешний отошел с ним футов на тридцать от дороги. — Что это тебе взбрело в голову? Мы не можем посадить их к себе на шею. У нас только две лошади, а Псы рыщут повсюду. Псы либо наемники.

— Я не могу их бросить — но ты поезжай.

— Что ты сделал со мной, священник? — взревел Нездешний.

— Я? Ничего.

— Околдовал ты меня, что ли? Отвечай.

— Я не умею колдовать. Ты волен делать что хочешь, исполнять любые свои причуды.

— Я не люблю детей. И женщин, которым не могу заплатить, тоже.

— Нам нужно найти тихое место, где я мог бы облегчить их страдания. Сделаешь ты это для нас перед отъездом?

— О каком отъезде ты толкуешь?

— Я думал, ты хочешь уехать, избавиться от нас.

— Как же, избавишься тут. Боги — будь я уверен, что ты меня околдовал, я убил бы тебя, клянусь!

— Не делал я этого. И не стал бы, даже если бы умел.

Бормоча вполголоса проклятия, Нездешний вернулся к Даниаль и детям. При виде его девчушки уцепились за юбку Даниаль, вытаращив глазенки от страха.

Он подошел к своей лошади и дождался Дардалиона.

— Ну, кто хочет проехаться со мной? — Не получив ответа, Нездешний хмыкнул. — Я так и знал. Пошли вон к тем деревьям — там и устроимся.

Немного времени спустя Дардалион уже рассказывал детям старинные волшебные сказки, убаюкивая их своим мягким голосом, а Нездешний лежал у костра, глядя на женщину.

— Хочешь меня? — внезапно спросила она.

— Сколько это стоит?

— С тебя я ничего не возьму.

— Так я не хочу. Глазами ты лжешь не столь успешно, как ртом.

— Что это значит?

— Это значит, что я тебе противен. Я не обижаюсь — я не раз спал с женщинами, которым был противен.

— Не сомневаюсь.

— Вот это по крайней мере честно.

— Я не хочу, чтобы с детьми приключилось что-то худое.

— Ты думаешь, я способен причинить им зло?

— Да, думаю.

— Ты ошибаешься, женщина.

— Не считай меня глупее, чем я есть. Разве ты не уговаривал священника бросить нас? Ну, что скажешь?

— Это так, но...

— Никаких “но”. Без помощи нам не выжить. По-твоему, бросить нас в беде не значит причинить зло?

— Женщина, у тебя язык как бритва. Я ничего тебе не должен, а у тебя нет права придираться ко мне.