Альбуций - Паскаль Киньяр

Рабы, желавшие стать людьми, провинциалы, стремившиеся стать гражданами, плебеи, умиравшие с голоду, подняли три революции, залив Рим кровью. Первая закончилась при Гракхах. Вторая пришлась на правление Мария. Третья бросила вызов Цезарю. Я привожу здесь слово в слово истории о женщине, покончившей жизнь самоубийством, о вольноотпущеннике, что предъявил судье четыре бесполезные таблички, о рабе, осужденном на пытку за спасение своего господина, о другом рабе, распятом за отказ стать насильником, и, наконец, об оружии, заговорившем на могиле. В виде исключения я перескажу и роман Папирия Фабиана, поскольку нахожу его замечательным.

ОТЕЦ, УБИВАЮЩИЙ СЛОВОМ

DEMENS QUOD MORI FILIAM COEGERIT1

Во времена гражданских войн некая женщина приняла сторону своего мужа, сражавшегося против врагов, среди которых находились ее отец и брат. Армия, где воевал ее супруг, была разгромлена, сам он убит в бою, и женщина пришла к отцу. Но тот отказался впустить ее в дом. Дочь спросила его:

— Quemadmodum tibi vis satisfaciam? (Чем я могу загладить свою вину пред тобою?)

— Morere! (Умри!) — И отец повернулся к ней спиной. Женщина повесилась тут же, у дверей дома. Сын обвинил отца в безумии.

Альбуций писал:

— Utrae meliores partes essent, soli videbantur judicare di posse (Решение, которая из сражавшихся сторон была достойнее, зависело от капризной воли богов). Что же до тебя, даруй прощение своей дочери, если ты милосерден, подчинись эдикту — если ты ей враг, природе — если ты отец, справедливости — если ты судья, ее брату — если сам ты озлоблен.

На это отец отвечал сыну:

— Ее убило не мое слово. Скорбь о погибшем супруге толкнула ее на смерть.

Но сын возразил:

— Твое лицо пылало от гнева. Ты говорил с необузданной яростью. Ты обращался не к своей дочери. Ты убивал своими словами живую душу.

Отец стоял на своем:

— Я хотел, чтобы она постигла всю тяжесть своей вины.

Сын:

— Но она молила тебя о помощи.

Отец:

— Она говорила не опуская глаз.

Сын:

— Она смотрела на твои руки, не смея сжать их, на твою грудь, желая прильнуть к ней лицом.

Отец:

— Я хотел наказать ее ожиданием. Я бы дрогнул при третьей ее мольбе. Ты же не просил меня за нее. То, в чем я отказал супруге моего врага, я даровал бы твоей сестре.

ПАТРОН

PATRONUS. OPERAS REMISSAS REPETENS1

Во времена гражданской войны между Цезарем и Помпеем некий патрон, осужденный на смерть самим Помпеем, укрылся в доме одного из своих вольноотпущенников. Он прячется у него на сеновале. Вольноотпущенник кормит и оберегает его. В награду он просит освободить его от барщины и хозяйственных услуг, которые обязан оказывать своему господину, как то: строительство моста, помол зерна, поденные работы, мощение дорог. Патрон соглашается, записав сей договор на четверной буксовой табличке. Будучи восстановлен в правах на свое имение (Цезарь уже в Египте и продвигается вверх по Нилу), патрон требует от вольноотпущенника обычных услуг. Он ссылается на жестокость гражданских войн и на закон «Per vim», по которому любые акты, написанные под страхом смерти, утрачивают силу.

— Согласно проскрипциям, меня должны были казнить. Согласно четырем табличкам, написанным под принуждением, меня лишили звания патрона.

— Но я спас тебе жизнь. Я спрятал тебя на своем сеновале. Ты был наг, наступала зима: я дал тебе одежду и два шерстяных одеяла. Ты был голоден: я кормил тебя и поил молоком моих коз. Ты обезумел от страха и потерял сон: я послал к тебе служанку, чтобы ее руки и ее лоно усладили твои ночи. И тогда ты пожелал вознаградить меня. Ты благодарил меня со слезами на глазах. Затем ты попросил восковые таблички. Ты взял в руку стиль. И по своей доброй воле ты составил наш договор, записав его на этих табличках и скрепив печатью своего перстня.

— Вокруг царила жестокость. Время было жестокое. Цезарь был жесток. Погода и та была жестока: дул ветер, валил снег. Я написал этот акт под страхом этих жестокостей.

— Ты был добр к своему рабу. Ты освободил меня. Ты был добр к вольноотпущеннику: изгнанный, разоренный, преследуемый, ты попросил у меня убежища. Разве я предал тебя? Разве просил денег? Разве хоть в чем-то нарушил свой долг повиновения и долг гостеприимства?

— Nihil est venali misericordia turpius (Нет ничего подлее, чем торговать своею жалостью). Ты продал мне свою жалость за четыре буксовые таблички.

РАСПЯТЫЙ РАБ

CRUX SERVI VENENUM DOMINO NEGANTIS1

Некий человек — пожилой годами, хворый, лишенный зрения, мучимый болями в животе и бессонницею — решил умереть. Он повелел одному из своих рабов достать ему яду и указал место, где тот мог раздобыть этот яд. Раб, любивший своего господина, дважды отказывался исполнить его приказ. Тогда хозяин заставил другого раба принести ему отраву и перестал наконец кричать от боли. Тело его предали огню.

Затем вскрыли завещание. В этом завещании хозяин приказывал наследникам своим распять непослушного раба. Того схватили. Раб потребовал, чтобы его дело разбирали трибуны.

— Я взываю к закону Корнелия. Я отказался поднести хозяину напиток, несущий смерть.

— Ты ненавидел своего хозяина. Ты испытывал удовольствие, глядя, как его пожирает неизлечимая болезнь. Ты продлевал его мучения.

— Я любил моего хозяина. Я продлевал его жизнь.

— Господин любил своего раба. Он любил его столь сильно, что уготовил ему ту же участь, какую готовил себе самому. В то время как ему готовили яд, он приказал сбить крест для раба-ослушника.

— Etiam ubi remedium est mori, scelus est occidere (Даже когда смерть избавляет от мук, убийство — преступление).

— Если приказы хозяев будут оспариваться их рабами, а после их смерти — трибунами, что же тогда станется с гражданской иерархией и исполнением завещаний?!

БЕЗУМНЫЙ ОТЕЦ

DEMENS QUI SERVO FILIAM JUNXIT1

Некий тиран созывает народ к ступеням храма. Он объявляет, что отныне рабам дозволено убивать своих хозяев и насиловать их жен. Знатные горожане спешат обратиться в бегство — кто в лодке, кто в повозке, укрывшись под хворостом, кто ночью, среди стада. Все рабы насилуют своих бывших хозяек, и лишь один из них щадит дочь своих господ. Он ласкает ее, однако не лишает девственности. Она влюбляется в него. И теперь сама хочет отдаться ему, но он отказывает ей в этом, ограничиваясь лишь поцелуями и услаждая девушку взглядом и рукою.

Проходит время, тирана убивают заговорщики, знатные граждане возвращаются в город. Они распинают рабов, которыми некогда владели. И только раб, отказавшийся насиловать дочь своих хозяев, избегает этой кары. Напротив, он получает свободу. Девушка выходит за него замуж. Но ее брат противится этому, он силою приводит сестру в суд и требует распять раба. Перед всеми собравшимися он во всеуслышанье желает бесплодия своей сестре.

— Soror, opto tibi sterilitatem!

Присутствующие делают знак, отвращающий беду, услышав формулу проклятия. Брат же объявляет, что допустил бы раба, полученного сестрою в приданое, в ее постель, но что имя ее детям должен дать только свободный гражданин. А человек, женившийся на его сестре, — раб в вольноотпущеннике, который насилует ее и, следовательно, заслуживает распятия в соответствии с решением, принятым вернувшимися в город знатными гражданами.

Он воскликнул:

— Этот человек принудил ее к разврату, однако сберег ее девственность, ибо желал заполучить помимо ее тела и весь дом. — И он добавил: — Раб ждал, когда девушка созреет и станет пригодной для сношений. Закройте же изображения предков! Он насилует не свою любовницу. Он насилует свою жену. О бессмертные боги, пусть они оба идут либо в постель, либо на крест! (Будь проклят этот брак, более позорный, нежели любая супружеская неверность!)

Эта контроверза заканчивалась следующим изречением — если не дореволюционным, то по крайней мере дохристианским:

— Si voles invenire generi tui propinquos, ad crucem eundum est (Если хочешь найти родителей своего зятя, ищи их на кресте).

Явившийся в суд отец отвечал на это так:

— Катон и тот женился на дочери земледельца.

И тут Альбуций создает замечательный пассаж: «Ни один человек не рождается ни свободным, ни рабом. Только случай впоследствии навешивает на людей этот ярлык...» Таким образом, Альбуций Сил формулирует на маленькой буксовой табличке крошечную декларацию прав человека времен Августа: «Neminem natura liberum esse, neminem servum: haec postea nomina singulis impossuisse fortunam...» (Люди не рождаются ни свободными, ни рабами, ни равными, ни неравными в правах и обязанностях. Социальные различия воплощаются лишь в названиях. Свобода заключается в том, чтобы человек как можно меньше был рабом другого человека. Реализация естественных прав каждого человека имеет лишь одно ограничение, а именно: он обязан подчиняться законам общества, в котором живет, и властям, что подчиняют его обществу).