Город, который спал - Евгения Привезенцева

К тому моменту, как она поняла, что теперь не только не мерзнет, но и не хочет есть, прошло три дня.

Ее больше не клонило в сон, зато появилось удивительное чувство времени. Правда, точка отсчета немного сбилась. Она могла с точностью до пяти минут сказать, сколько времени прошло с того момента, как она упала в обморок на озере. Это было легко проверить – в городе осталось достаточно много часов, их можно было найти в каждом доме, правда, времени на такие поиски уходило прилично. Все будильники, настенные часы Ная стаскивала в одну из квартир своего дома. Некоторые она сразу отключала, чтобы сберечь заряд батареи.

Она могла часами бродить по городу, разглядывая монументальные архитектурные изыски вроде двадцатиэтажного дома, имитирующего своей формой колонну с капителью, или каменных лабиринтов подземных рынков. На некоторые балконы Ная забраться не могла, и тогда она начала использовать оставленные в городе мини-граверы, которые нашла еще в первые недели после эвакуации. Иногда она застывала на одном месте на несколько часов, наблюдая, как медленно ползущие тени съедает закат. Ей тогда казалось, что у нее перестает биться сердце и дышит она через раз.

Однажды она всерьез задумалась, а не поехала ли у нее крыша. Потом сказала себе: «Если даже и так, ну и пусть». И больше к этому вопросу не возвращалась.

К тому моменту, как все Наины часы разрядились, ей они уже были не нужны. Она сама себе была и часами, и компасом, и детектором воды.

А вот когда закончилось все топливо для граверов, это уже было посерьезнее.

В тот день, когда она в полутрансе стояла на перекрестке и смотрела вверх, на тающие в утреннем свете верхушки небоскребов, у нее появились крылья. Огромные, кожистые, по краям из них кое-где торчали одинокие перья, похожие на воробьиные.

Одно крыло было развито чуть меньше другого, кожаная перепонка на нем провисала. Крылья, которые должны были поднимать свою владелицу вверх, придавливали ее к земле. Ная поплелась к ближайшему зданию, вползла по лестнице на пятнадцатый этаж, спотыкаясь и цепляясь крыльями за перила, протиснулась через ставшую неожиданно узкой дверь на балкон и с мрачной улыбкой прыгнула вниз. И только развернув крылья у самой земли, пронзительно и хрипло рассмеялась. Краем глаза, уворачиваясь от пытающихся сбить ее столбов, она заметила радужные всполохи, разряды, прокатившиеся по камню мостовых. Тогда она подумала, что ей это только показалось.

Через неделю крылья выправились и равномерно покрылись сероватым пушком. Она облетела все районы, побывала на всех балконах, на которые раньше не могла забраться, но ни разу не взлетела выше самого крупного здания в городе. Это было не нужно. Им обоим это было не нужно.

Через триста лет город начал выстраивать защиту. От тех, кто мог захотеть вернуться. Было еще рано.

Крыши небоскребов разрастались, между верхними этажами по воздуху прокидывались арки, похожие на ажурные мостики из детских сказок. Трехмерная паутинка как будто стягивала дома, чтобы они не убежали в разные стороны. Ная представляла себе, как дома будут бродить вокруг, словно овцы в стаде. Работка для неслабого пастуха. Некоторые арки обвивали кольцами другие, некоторые были сплетены как будто из нескольких четырехгранных жгутов. Она могла поспорить, что материалом был искусственный гранит, камень, из которого был выстроен практически весь город.

Она часами наблюдала, как город накрывает себя ажурным куполом. Снега на улицы попадало все меньше, зато постепенно становилось теплее. Вокруг нее как будто выстроилась каменная тепличка. Только в одном месте снег продолжал сыпаться через щель между арками. На мостовой уже выросла белая горка метров пятнадцати в высоту. Наткнувшись на нее, Ная начала рисовать на снегу ногтями. Они здорово отросли, первые пару лет она обгрызала их, потом бросила. Получились настоящие звериные когти, крепкие, заостренные, с такими хоть выходи на охоту, если бы было на кого. Теперь она нашла им применение. Она рисовала деревья, людей, город. Наброски получались неровными, детскими, и она почти сразу же их стирала. Как-то она нарисовала собаку, огромного сенбернара выше нее ростом. Этот рисунок она оставила, но, когда вернулась через пару дней к исполинскому сугробу, его уже не было. А через месяц она встретила на улице снежно-белого щенка сенбернара.

После этого они уже вместе приходили к горке снега, тихонько садились рядом и смотрели наверх, туда, где, когда прекращался снегопад, проглядывало небо. И они видели кусочек дня, косые лучи солнца, которые доставали только до верхних арок.

Однажды Ная скорее почувствовала, чем заметила, как маленькая арка тянется закрыть дыру между домами, но расстояние было слишком велико. Тогда она нашла обломок парапета и втащила его по лестнице наверх. Это заняло у нее три дня – камень был слишком тяжелым, чтобы просто взлететь с ним. Ная приладила обломок так, чтобы он был поближе к маленькой арке, а, когда пришла на следующий день к сугробу, отверстия в куполе уже не было.

Как-то раз, когда наступила ночь, и Нае стало скучно, она начала представлять себе других существ, крылатых, как она, суетливо перелетающих между высотками или так же, как она сейчас, сидящих на балконах. Вот тогда она впервые увидела, как город начинает переливаться. Сначала цветные всполохи – раньше она думала, что ей они только мерещились. Потом по улицам прокатилась волна бирюзовой, слегка светящейся дымки, и каменные ниши, трещины в мостовых, оконные проемы наполнились мерцающим перламутром. Город улыбался ей. И Ная поняла, что ему нравятся ее мечты.

С этого дня город начал видеть сны.

Через тысячу лет она заметила, что начала сереть. Не то чтобы ее волновал оттенок собственной кожи, но темно-серая, с пятнышками и чуть темноватыми мраморными прожилками вен… Это уж слишком. Она металась между домами, сбивая крыльями колонны и рявкая на грани ультразвука в разлетающиеся стеклянными брызгами окна. Ленивая истерика оборвалась, когда Ная со всей дури начала бить кулаками по ближайшей стене. Она замерла и медленно приложила ладони к камню. Потом подняла голову и огляделась вокруг. Это был цвет города.

Она пила вино, вытащенное из запасов на складе, бутылки пустели одна за другой, а она не чувствовала опьянения. В очередной раз. Смешно. У нее и смех изменился. Стал низким, обволакивающим. Наверное, таким смехом соблазняют. Разве люди это делают смехом? Может быть, и им.

– Ты не можешь напиться, любимая. Ведь ты из воздуха и камня. Камни не пьянеют.

Нервно дернула крылом. Разве люди, когда нервничают, шевелят крыльями?

– Ты ведь любишь летать, полетай… Мне так нравится это.