Учебник рисования - Максим Кантор

— Ведь чем портрет хорош? В душу художник заглядывает, в самую что ни на есть глубину естества! А то вывесят на стене квадратики — и поди догадайся, что у квадратика внутри? Верно говорю? Ведь правда?

— Так и есть, — сказал Павел.

— То-то и оно. А здесь все как на ладони! Глаза! Вот что меня подкупает — глаза! Зеркало, так сказать, души человеческой. Смотрю в глаза нашей Юленьки, и вот здесь, — спикер приложил руку к левой стороне двубортного пиджака, — теплее становится. Все в глазах у нее читаю. Гордая! Неукротимая!

— Вы хорошо знакомы? — спросил Павел. Он, впрочем, знал, что Мерцалова по долгу службы ходит на такие приемы, где без Басманова не обойдешься.

— Кто Юлию Мерцалову не знает? Нет таких! Одно слово — красавица! И пользуется заслуженным уважением, — сказал Басманов, улыбнулся умильно, сверкнул коронками. — Характер каков! С чего начинала! С бедности несусветной! — Спикер скорбно покачал головой, припоминая обстоятельства жизни Мерцаловой. — Как бедно люди жили, как бедно! И пошла вперед, не сдалась. И выше, и выше! Уважаю!

Басманов положил свою морщинистую руку на плечо Павла, дружески сжал.

— Одобряю ваш выбор: помощница и друг, не так ли? Если кто и достоин быть рядом — так это она. — Старый варан помолчал и некстати добавил: — Когда в Париже бываю, всегда стараюсь у ее первого мужа пообедать. Официантом работает на рю Жакоб, славный человечек. В ресторане «Навигатор» не бывали? Кухня первостатейная. Зайдете, на меня сошлитесь, Алешка вас обслужит по высшему разряду. Что это я? — опомнился Басманов. — Вам же протекция не нужна! Прямо на Юленьку и ссылайтесь! Алешка Мерцалов, официант. Запомнили? — Басманов склонил лицо старого варана к Павлу. — А то как бывает? Попадешь в чужой город, родни нет, словом перекинуться не с кем. А тут — родная душа.

Все, что говорил этот человек, было издевательством, Басманов всегда кривлялся, всегда унижал собеседника. Однако очевидно было, что он говорит правду, непонятно лишь было — зачем эту оскорбительную правду говорить сейчас.

— Вам надо, чтобы я с мужем Юлии познакомился? — спросил Павел.

— С первым мужем, — поправил Басманов, — с остальными вы знакомы. Со вторым и третьим знакомы, так вы уж и с первым познакомьтесь. Чай, он вам не чужой. Тоже, — заметил Басманов и сверкнул коронками, — тоже своего рода династия. Тоже, можно сказать, семья.

Павел не нашелся что сказать в ответ на грубость. Старый варан улыбался золотым ртом и говорил:

— А в семье что хорошо? Все друг дружке помогают. Взаимовыручка. Государство, оно обманет, оно у нас гадкое такое — вы все верно нарисовали. А семья не подкачает.

И спикер значительно поднял палец.

— Голенищев вам выставку устроил, это вы грамотно родственника использовали. Тут не придерешься. Если уж одна семья, так должен помочь. А Маркина охватили? Поучаствовал диссидент?

Я должен дать ему пощечину, подумал Павел, вот это как раз тот случай, когда положено давать пощечину.

— А Тушинский? — спросил спикер озабоченно. — Владислава Григорьевича задействовали? С его влиянием. С его хваткой.

— Замолчите, — сказал Павел, — немедленно замолчите.

— Понимаю, — заволновался спикер, — не муж, а любовник, помогать не обязан. Так ведь — все не чужой!

Павел протянул руку и схватил Басманова за галстук

— Закрой свой поганый рот, — сказал ему Павел.

Тогда Герман Федорович изобразил всем своим складчатым лицом испуг и отшатнулся, сказав:

— Что ж я, не понимаю, что ли? Совсем, думаете, из ума выжил? Раз старый любовник, так не считается, вроде как и не было ничего. Не было — и все. — Басманов повторил те слова, которые Юлия Мерцалова обычно говорила сама. — Не было — и баста. Закрыта тема.

И Павел выпустил из руки галстук спикера. А спикер сказал ему так:

— Не надо у старого просить. Надо помощь у нового просить. Вы к новому любовнику обращались?

Павел не ударил Басманова. Он испытал странную слабость, и, если бы захотел поднять руку — не смог бы. Он спросил:

— Что?

— Обратитесь, говорю, за поддержкой к любовникам своей дамы. К старым не хотите, понимаю, — так вы к новым идите.

— У Юлии нет любовников, — сказал Павел. Не ударил спикера, не прогнал.

— У Мерцаловой уже много лет есть любовник, — сказал Басманов весело, — это вы. А кроме вас и другой еще есть. Помоложе, побойчей.

Павел не понял услышанного. Слова услышал, а смысл не понял. Посмотрел на собеседника и опять спросил:

— Что?

— Скажу прямо: женщина красивая, но любовникам не завидую. Одни переживания. А чего же вы хотите? Парень себя потерял. Он к вам ревнует. Вы к нему.

— Что?

— Ох, она его измучила. То позовет, то прогонит.

Это не со мной происходит, думал Павел, с кем-то другим. Нет, не со мной.

— Кто он? — и голос прозвучал нормально, вот что странно.

— Вы его не знаете. А может, знаете.

— Кто?

— Интересный дизайнер. Валентин Курицын.

— Курицын?

— Курицын.

— Она — с Курицыным?

— Три года уже. Снимают квартиру для свиданий.

— Снимают квартиру, — и Павел представил гордую Юлию, идущую на тайное свидание с юрким человечком.

— Гнездышко в центре — удобно. — Басманов покачал головой: дескать, вот что вытворяют люди в Москве. Столичные, знаете ли, нравы.

— С Курицыным, — сказал Павел. Про дизайнера он никогда раньше не думал.

— Улица Фадеева, дом шесть, — охотно сказал Басманов, — мне по роду службы знать положено. И не спрашиваешь, все равно бумаги на стол кладут. Бюрократия.

Мои картины, картины мои. Сотни часов, что я стоял с кистью.

— Дом шесть, квартира тридцать один. Маленькая квартира, туда только кровать помещается. Ну, иногда, конечно, они у вас в доме устраиваются. Курицыну у вас нравится. — Словоохотливый Басманов сообщил это Павлу по-дружески, так рассказывают друзьям подробности футбольных матчей.

Мои картины, мои холсты. Много холстов. Я написал очень много картин. С двенадцати лет я рисую каждый день. Я написал деревья и дома, людей и толпы, ворон, собак, небо и ветер. Я научился так писать цвет, чтобы он волновал. Я научился так рисовать, чтобы передать взгляд. Многие художники боятся создавать мир — они рисуют только фрагмент целого. Например, один рисует только натюрморты. И не хочет знать, что есть дома. А другой рисует только портреты, боится больших фигур. А некоторые боятся рисовать людей — рисуют квадраты. Я не боялся. Я много работал и нарисовал целый мир — я сделал его своим трудом.

— Маленький, с блестящими глазками?

— Характерный молодой человек.

— Как такого любить? — спросил Павел Басманова. А кого еще было спросить? И он спросил Басманова: — Как любить Курицына? — И Павел сказал себе: не может она целовать Курицына. Не может любить такого. Клевета.

— Думаете, он хуже вас? Возможно, и хуже. — Басманов задумался. — Но тоже художник. Оформитель, между прочим. Да не переживайте вы так: может быть, это и не любовь вовсе. Так, увлечение.

— Увлечение? — Что ни слово, то хуже. Картины мои, ультрамариновое небо над кривыми деревьями.

— Разыгрываете меня, старика. Бессердечная молодежь. Веселые люди. — Басманов погрозил Павлу пальцем. — Все бы вам над стариком смеяться. Не хотите же вы сказать, что вообще ничего не знаете?

— Чего — не знаю?

— Про Баринова не знаете?

— Я знаю Василия Баринова.

— Владелец газеты «Бизнесмен». Уверен, что вы знакомы. Великолепный журналист. Мое мнение: лучший на сегодняшний день.

— Она — с ним тоже?

— Ну, не прикидывайтесь. Не делайте изумленных глаз — не верю!

— С Бариновым?

— Не каждый день. Баринов человек занятой. Зовет ее иногда к себе в кабинет.

— Ее — в кабинет?

— Условия производства. Но кабинет — удобный. Там кушеточка имеется. — Басманов подмигнул.

— Приходит к нему в кабинет. Приходит, да?

— Баринов — темпераментный человек. И Мерцалова — страстная женщина. Многие ценят. Ну, что глаза вытаращили? Спросите Балабоса. Вы же миритесь с фактом, что она любовница Ефрема Балабоса?

— Нет, — сказал Павел, — нет, — а потом сказал: — Я не знал.

— Не верю я вам, — досадливо сказал Басманов, — дурачите меня.

— Не знал, — повторил Павел.

— День открытий. Не собирался вас огорчать.

— Но как же, — и ничего сказать Павел не смог.

— Полагаете, можете заменить женщине весь мир?

— Балабос, — сказал Павел. — Банкир Ефрем Балабос.

— Позвольте, — сказал Басманов, — деньги брать с Балабоса вы согласны. А вот такую мелочь — жалеете. Где логика, молодой человек?

— Я не брал денег, — сказал Павел.

— Не будем вдаваться в детали, — великодушно сказал Герман Федорович Басманов, — не будем мелочными. Сегодня не брали, завтра возьмете. Поверьте, для нее это не так драматично, как для вас. Возможно, для нее это не является изменой. Если есть отношения с Балабосом и с Щукиным — то потому, что имеется избыток душевных сил.