Тихий океан - Герхард Рот

Старик, шаркая, притащился в дом, и, пока женщины упаковывали яйца, Ашер осмотрел его ногу. Старик уже снял повязку и только прикрывал рану тряпочкой.

— Намного лучше, — заверил его Ашер.

Он выпрямился и увидел, что Катарина с голубиным яйцом в руке стоит рядом и внимательно рассматривает ногу старика.

25

Дома Ашер решил вместе с женой и дочерью поехать в город. Приближалось Рождество, а он и без того в ближайшие дни собирался вернуться.

— Ты уже решил для себя, что будешь делать? — спросила у него Тереза.

Она сидела на скамейке в уголке, Ашер стоял в кухне. Дочка не стала слушать их разговор и убежала на крыльцо, как только дятел возобновил свой стук.

— Нет, — признался Ашер.

— Я понимаю, — сказала жена.

— Мы могли бы снять дом, мы бы в нем жили, а я к тому же принимал бы больных, — предложил Ашер.

— А нужен ли тут врач? — усомнилась Тереза, помолчав.

— Нужен, я сам видел.

Они снова приумолкли.

— Может быть, еще раз попробуем начать все сначала? — произнес Ашер.

— А дочь?

— Школьный автобус останавливается у магазина. Нам нужно провожать ее только до автобуса.

Тереза задумалась. Ашер смотрел на нее: когда она задумывалась, у нее на лице появлялось напряженное выражение.

— Когда ты все решишь для себя, мы как-нибудь разберемся, — заключила она.

Вернувшись спустя две недели, Ашер первым делом направился к доктору, который жил в бывшем здании школы.

— Со школой произошло то же, что и с домами, — сказал тот, — они тоже предназначались для чего-то другого. Вы обращали внимание на огромные кухни? Прежде на каждой ферме было вдоволь батраков и батрачек, вот они-то и толклись в кухне денно и нощно. А сейчас на каждой ферме только хозяин со своей семьей, да его тракторы и комбайны. Правда, им бы не помешали более современные спальни для детей. А вот кухни могли бы быть и поменьше. Кстати, меня часто о вас спрашивали, — добавил он.

Когда Ашер сказал, что у него сложилось впечатление, будто на него никто особо не в обиде, врач ответил:

— Знаете, они привыкли терпеть самых разных людей. Если кто-то сидел в тюрьме, то потом возвращается домой и живет с остальными под одной крышей. Те, кто раньше его знал, притворяются, будто ничего не произошло. Если он где-то работает, все рады, что он согласился помочь. То же самое и с душевнобольными: коль скоро они работают, пусть живут, никто их не трогает. Конечно, они грубые, бывает, шутят над беззащитными и чудаками, иногда опускаются до хулиганства, но привыкли терпеть самых разных людей.

26

В деревню он вернулся на автобусе. По пути они притормозили на заправке, под светящейся сине-белой вывеской. Обычно он не замечал заправочные станции, даже когда на заправках останавливалась его жена, они казались ему само собой разумеющейся деталью пейзажа. Еще не стемнело, но проносившиеся мимо машины шли уже со включенными фарами. Он возвратился из города, где зима выдалась совсем бесснежной, и потому ему особенно бросились в глаза широко раскинувшиеся поля и луга, покрытые тонким слоем снега, на котором выделялись одинокие темные, голые деревья. Они поехали дальше, и он вскоре увидел пелену тумана, окутавшего равнину, точно белый газ. Кое-где над этой пеленой возвышались верхушки деревьев, потом она снова рассеивалась, чтобы опять сгуститься на земле, словно над утренним озером.

Перед тем как опять уехать в деревню, Ашер отправил свои инструменты и маленькую аптечку поездом. Цайнер пообещал забрать их на станции и отвезти к нему домой. Кое-где, снова глядя из окна автобуса, он замечал не снятые предвыборные плакаты, один раз даже на перевернутом стенде. Казалось, будто это последнее напоминание о спортивных соревнованиях или цирковом представлении, спортсмены или циркачи поехали дальше, оставив после себя следы, которые никто не потрудился уничтожить, потому что они никого уже больше не интересовали. Когда почтовый автобус остановился у трактира, Цайнера не оказалось. Ашер взял свой багаж, подождал и через площадь направился к доктору.

27

Когда он позвонил, доктор как раз собирался уезжать, а поскольку тот предложил отвезти его домой, Ашер сел в машину…

В сенях громоздились посылки, которые он отправил железнодорожной почтой, печь в кухне затопили, а вскоре пришел и Голобич, чтобы подбросить дров и сообщить ему, что у Цайнера сломался мотор, но они позвонили в трактир в Гляйнштеттене, чтобы сын вдовы забрал его на машине.

— А вы знаете, что колодец замерз? Если вам нужна вода, придется спуститься к соседу, я оставил для вас канистру в сенях.

— Хорошо. Передайте сыну вдовы, чтобы он меня больше не ждал.

Ашер сунул ему деньги в карман, а Голобич притворился, что ничего не заметил.

Старый сосед с сыном как раз выгружали железобетонные трубы. Заметив приближающегося Ашера, они с еще большим рвением принялись за дело, но едва он к ним обратился, как они положили трубы на землю и ответили на все его вопросы. Старик был среднего роста, с бородой, и почти все время улыбался. На нем был серый рабочий халат, черная шляпа с широкой зеленой лентой; сын был коренастый, с широким, круглым лицом и большими руками. Он провел его в дом и разрешил налить канистру. Тем временем в дверь постучали. Вошли двое из добровольной пожарной дружины, чтобы предложить билеты на бал пожарных. Старший из них, маленький человечек, у которого явно не хватало зубов, был пьян, шатаясь, бродил по кухне и, наконец, положил билеты на стол. Он был в униформе, в то время как другой, тихий толстяк, пришел в рабочем комбинезоне. Он предложил Ашеру купить большой плакат с крупными красными буквами, а когда тот отказался, пьяный схватил его за грудки и принялся объяснять, как он будет тушить дом соседа. Внизу в лощине есть пруд, примерно в двухстах метрах от дома. Они, мол, протянут по лощине рукав и подсоединят к нему насос. Важно знать, что именно горит. Если, например, загорелась хозяйственная постройка, то сначала нужно спасать жилой дом. Нужно следить, чтобы огонь не перекинулся на другие здания, поэтому самое разумное — предоставить горящую хозяйственную постройку ее судьбе и попытаться отстоять остальные. Толстый пожарный тем временем продал крестьянину два билета, Ашер тоже купил у него билет на бал, однако пьяный хотел продать старику еще два.

— Они ничего не купят, — сказал молодой крестьянин.

— Ах, так? А если дом загорится? Тогда разве не будете Бога благодарить, что у вас поблизости пожарная дружина? — горячился он, размахивая руками, а потом вдруг спросил у юноши, не он ли застрелил под Рождество лису.

Он-де об этом слышал. Крестьянин нырнул в соседнюю комнату и вернулся с очень красивой лисьей шкурой. Она доставала пожарному от подбородка до пяток, хвост у нее был большой и пушистый. Пожарник накинул ее на шею как боа и принялся расхаживать по кухне, вновь начав распинаться о пожаре. Между тем вернулись старый крестьянин с женой. Стараясь не смотреть на пожарного, старушка стала поливать белую примулу в горшке на подоконнике. «Она цветет и зимой», — сказала она, заметив, что Ашер за ней наблюдает.

Ашер с полной канистрой воды стоял у плиты и кивал. Старушка села за стол и продолжала ворчать, что вот, мол, трактор-то по-прежнему стоит у ворот, словно заставляя сына вновь взяться за работу. Пьяный пожарный тем временем обнял старого крестьянина, который только что вернулся из амбара. Униформа пожарника тотчас покрылась белыми пятнами муки. Кепка у него сползла на одно ухо, и только когда сын крестьянина купил у него еще один билет, он снял с себя лису, положил на кресло, перекинув через спинку, и ушел вместе со вторым пожарным. Ашер немного позднее тоже отправился восвояси.

На кухонном столе стоял микроскоп. В сундучке он обнаружил еще стекла с препаратами, которые, разобрав все вещи, стал разглядывать, с удивлением осознавая, что в городе ни разу о них не вспомнил. Он потерял к ним всякий интерес. Он рассматривал лягушачью кровь, радиолярии, губки, морской планктон, красные водоросли, морские водоросли, мшанок и частички растений, однако ощущал, что процесс разглядывания его больше не увлекает. В свое время, после большого перерыва впервые рассматривая препараты и воскрешая в памяти знания, он почувствовал прежнее любопытство. Но теперь он созерцал препараты, словно прощаясь. Может быть, когда-нибудь ими заинтересуется дочка, подумал он. Он убрал стекла в сундучок, запер его на замок, закрыл микроскоп и полистал гистологический атлас. Однако он больше не хотел видеть эти иллюстрации на страницах книги отрешенными от тех, других картин, что открывались ему под микроскопом. Он испытывал большое желание с кем-нибудь сейчас поговорить. Он подумывал пойти в магазин, но потом решил, что не стоит: было уже темно, вдруг он там никого не застанет? Он сложил в рюкзак лекарства и часть медицинских инструментов. Завтра он пойдет в Вуггау. А потом в Хаслах, а потом в Санкт-Георген, а потом в Томбах. Ему показалось, будто он должен наверстать что-то давно упущенное. В кладовке он нашел початую бутылку сливовицы, и тут ему пришло в голову согреть чаю и выпить с чем-нибудь покрепче. Он налил в чашку кипятку, положил чайный пакетик и стал ждать, пока заварится чай. Потом он размешал в чашке сахар, подлил сливовицы и выпил.