Ветер богов - Богдан Сушинский

— Значит, с этой минуты я свободна?

Задумавшись, генерал не расслышал ее. Подполковник Имоти стоял где-то у нее за спиной и тоже безмолвствовал.

— Простите, господин генерал, — напомнила о себе Александровская. — Что дальше? Меня освободят?

— Засем освободят? — вскинул желтокожие тощие ручонки Судзуки, — Теперь вас расстреляют, засем освободят?

— Рас-стре-ляют?! — побледнела Александровская.

— Конесна, расстреляют. Генерал Семенов долзен знать, цто террористка Лукина расстреляна. Все должны знать, генерал Семенов…

— Мать-заступница, так вам что, нужна была всего лишь имитация расстрела? Так бы и сказали. Что ж вы, подполковник? — осуждающе метнула взгляд на Имоти.

— Я был уверен, что вы догадаетесь, о каком «расстреле» идет речь, — неуверенно подыграл ей подполковник.

Александровская взяла со стола генерала пачку сигарет, и Имоти обратил внимание, что руки ее перестали дрожать, а лицо вновь начало приобретать былую надменность.

Имоти знал, что Александровская была дочерью русского полковника, осевшего некогда в Порт-Артуре, и в шестнадцать лет уже выполняла задания японской разведки. Затем разведшкола в Японии, первая заброска на Сахалин, потом кратковременные командировки в разные страны мира и, наконец, Монголия… Он многое знал об этой русской аристократке. Единственное, что до этой минуты было неизвестно ему, — каким образом генерал Суд-зуки собирался выводить ее из этой игры. Но вот теперь все прояснилось.

— Правильна, нузна имитация, — в последний раз улыбнулся Судзуки. — Вас «расстреляет» подполковник Имоти. Завтра на рассвете. А сегодня вы получите деньги, которые мы вам обещали за операцию, сегодня получите…

— Пальнем холостыми — и весь спектакль, — успокоительно заверил ее Имоти.

Вечером подполковник появился в камере Александровской и положил на нары, рядом с ней, обхваченную резиночкой пачку иен.

— Японская разведка всегда выполняет свои обязательства перед агентами. Как бы ни сложились обстоятельства. Вы готовы засвидетельствовать это?

— Перед кем?

— Да хотя бы перед Богом. Так готовы?

Террористку немного удивила сама постановка вопроса, однако возразить было нечего: японская разведка действительно выполнила свои обязательства перед ней. Факт.

— Сколько здесь?

— Как было условлено. Плюс небольшая сумма, которой компенсируем неприятности, связанные с сексуальными развлечениями.

— Да хватит уже об этом, — презрительно поморщилась террористка.

— И с имитацией расстрела.

— Когда я решалась на это задание, об имитации расстрела речь не шла, — сухо напомнила Александровская. — Так что все справедливо.

— Обстоятельства меняют не люди, а боги. Люди только жалуются на них да иногда пытаются исправлять оплошность Всевышнего. Тем более, что сия оплошность уже оплачена.

— Вы, как я поняла, из русских? — только теперь оценивающе осмотрела террористка мощную, бычью фигуру подполковника.

— Сейчас это уже не имеет значения, — подполковник знал о сексуальной неутомимости и ненасытности этой дамы. Японская разведка всегда учитывала подобные особенности при выборе задания. А специализировалась Елизавета Александровская в основном по исполнению приговоров в отношении тех людей, которые мешали японской разведке или же пробовали затевать двойную игру.

— Зря вы так, подполковник. Если мне как смертнице предложат на выбор: вино или мужчину, — я предпочту мужчину, — кокетливо пригрозила ему Елизавета.

— Вы забываете, что на рассвете должны казнить вас, а не меня, — улыбнулся Имоти уже знакомой мстительной улыбкой. — В этот раз ваш черед.

Шея Александровской по-змеиному вытянулась, пачка с деньгами шлепнулась на пол.

— Я отлично поняла, что вы имеете в виду, подполковник, — угрожающе прошипела она.

— Не сомневаюсь в этом.

Неофициальная кличка, которую дали ей в зарубежном отделе японской разведки, переводилась на русский как «взбесившаяся самка». Где бы она ни приводила в исполнение приговор — в Сингапуре, Болгарии, Югославии, куда прибывала как вдова белогвардейского офицера, — везде, при любых обстоятельствах она вначале старалась переспать со своей жертвой, а уж потом, доведя ее до седьмого блаженства, мастерски убить ударом отравленного кинжала.

Так что пытка, которую избрал для нее полковник Исимура после покушения на Семенова, выглядела не случайной. Намек. А еще — жалкая попытка удовлетворить ее сатанинскую страсть палача.

— Может, все же останетесь, подполковник? — продолжала Елизавета витать над Имоти, словно гюрза над парализованной ядом жертвой.

— Давайте ограничимся короткой инструкцией.

— Почему вы не сказали: «В другой раз»? Почему не сказали этого, подполковник? — с надеждой и страхом вопрошала Александровская, предчувствуя что-то неладное. — Потому что другого раза не будет?

— Ваши эмоции и предчувствия, мадам Александровская, меня не интересуют. «Казнь» будет происходить так: мы отведем вас в подвал тюрьмы. Вас поставят к стенке. Я лично скомандую трем солдатам: «Пли». Как только прозвучат холостые выстрелы, вы упадете, притворившись убитой. Врач, не осматривая, подпишет заключение о вашей смерти. Но вместо вас похоронят другую женщину. Потом мы организуем утечку информации через врача и расстреливавших солдат. Люди Семенова ознакомятся с заключением врача и смогут доложить генералу, что террористка казнена.

— Трудно бы мне пришлось, если бы вы не разъяснили мне тонкости всей этой процедуры, подполковник, — отблагодарила его Александровская своей едкой иронией. — В последний раз предлагаю подарить эту ночь вам. Больше такого случая не представится.

— Мне казалось, что вы потребуете предсказать вашу судьбу после расстрела.

Когда на рассвете подполковник явился за ней, Елизавета Александровская лежала поперек нар, упершись головой в стенку и свесив оголенные ноги на пол, и самодовольно улыбалась. В томной позе ее прочитывался откровенный вызов подполковнику. Вызов с нотками мести. Для этого у террористки были все основания. Имоти уже знал, что из четверых сменившихся у ее камеры персональных часовых троих она сумела соблазнить.

Уходя на «казнь», она могла чувствовать себя вполне удовлетворенной. У нее было все, чего она желала, — мужчины, деньги, много денег… Которые позволят ей скрыться от японской разведки. Александровская понимала: война завершается и вскоре Япония рухнет вслед за Германией. Самое время бежать и где-нибудь на год-два затаиться. Не в Китае, естественно, в Европе. Лучше всего — во Франции. У нее был свой канал, своя «тропа в Париж».

Этих троих, соблазненных русской красавицей, невозмутимый Имоти как раз и отправил расстреливать свою искусительницу, сумевшую к тому времени рассовать деньги по самым интимным местам туалета. В этом заключалась его месть, на которую подполковник тоже имел право.

В тот момент, когда Имоти скомандовал свое «пли», «взбесившаяся самка» еще верила, что патроны у солдат действительно холостые. Перед выводом из камеры она не забыла дважды напомнить подполковнику, чтобы лично проверил.

— О чем вам печалиться, мадам? — успокоил ее Имоти. — Вы умели прожигать свою жизнь, как никто из нас. Искренне завидую.

Зато передавая ее тело могильщикам, он приказал лейтенанту проследить, чтобы ни одной иены у расстрелянной изъято не было. Ни одной. И на том свете «взбесившаяся самка» должна была удостовериться, что свои обязательства перед агентами японская разведка выполняет свято, как величайшую заповедь Господню.

35

Замок венчал небольшое плоскогорье и казался вечным и неприступным. Его мощные стены вселяли в генералов воинственный дух средневековых рыцарей, а таинственная тишина залов ограждала от взбудораженного, насквозь простреливаемого мира.

В свое время, когда Гитлер был еще уверен, что основной ставкой его станет «Бергхоф», замок Клессхайм, по тому же замыслу, должен был превратиться для него в такую же резиденцию для приемов, как для Сталина — Московский Кремль. Не привлекая особого внимания к этому каменному творению древних мастеров, он приказал понемногу свозить туда картины и гобелены, восстановить украшенные причудливой лепниной камины; все чаще пытался проводить там встречи с послами и политическими деятелями. Будь его воля, он вообще перенес бы столицу рейха сюда, в Берхтесгаден. Однако же его воли хватало теперь далеко не на все.

Когда-то французы были шокированы, узнав из писем Наполеона, — прочитанных ими уже после смерти императора, — что почти до последних дней своих он оставался… корсиканцем. Что же касается французов, то они для него были не более чем пушечным мясом, благодаря которому он попытался завоевать Европу. Париж, как и вся Франция, понадобился этому величайшему из авантюристов только потому, что для его полководческих замыслов Корсика оказалась слишком крохотной и бесталанной.