Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина - Леонид Млечин

За три дня до праздника офицеры спецсвязи получали списки с адресами и развозили подарки по дачам, квартирам.

В первый же день моего вступления в должность начальника хозяйства сотрудники Девятого управления КГБ сразу предложили обратить особое внимание на обеспечение подарками. Все было четко расписано, кому, чего и сколько положить. Своего рода табель о рангах. На первом месте — члены политбюро.

Каждому из них полагалась задняя часть туши лося* оленя, марала, три бочонка с охотничьей колбасой, десять уток, десять килограммов свежей рыбы и три палки копченой колбасы. Кандидатам в члены политбюро — по тому же перечню, но без лося и поменьше.

Прекрасно помню, в списках на получение даров природы значился первый секретарь МГК, кандидат в члены политбюро Б.Н. Ельцин, и он ни разу не отказался...»

Жизнь союзного министра при советской власти тоже не была так уж плоха. Ельцин получил дачу в правительственном поселке Успенское и вместе с семьей прожил там два года. Из прислуги там была только сестра-хозяйка, которая убирала и готовила. Сам Ельцин пересел на «Чайку», а для нужд семьи тоже мог вызвать черную «Волгу».

Но за провиантом ездить приходилось уже самим — в так называемую столовую лечебного питания, которая на протяжении многих десятилетий снабжала советскую номенклатуру продуктами хорошего качества. На улице Грановского, там, где располагалось Четвертое главное управление при Минздраве СССР, существовала столовая, которую посещали кремлевские чиновники.

Но уже в 70-е годы там почти никто не обедал, только пенсионеры союзного значения приходили с судками за готовыми обедами.

Номенклатура получала в этой столовой по талонам продукты — любые: готовые, полуфабрикаты и сырые. В основное здание на улице Грановского пускали только самих чиновников. Членам семьи разрешалось отовариваться в двух филиалах.

Каждый прикрепленный ежемесячно вносил в кассу семьдесят рублей и получал взамен маленькую белую книжечку с отрывными талонами на обед и ужин — на каждом талоне стояло число.

Все продукты были сгруппированы в обеденные и ужинные комплексы — от пирогов с капустой до конфет и фруктов. Например, на один ужинный талон можно было взять полкило сосисок — в оболочке, а не в целлофане, полкило настоящей «Докторской» колбасы и кусок сыра, а на два обеденных — зеркальных карпов или парной говяжьей вырезки, которую советские люди старшего поколения не видели много лет, а молодежь вообще никогда.

Как министру Ельцину полагалась не одна книжечка, а две, что позволяло брать двойное количество продуктов и не только кормить семью, но и угощать гостей...

Исчез домашний врач, у которого не было других пациентов, кроме Ельцина. Но вся система здравоохранения для начальства по-прежнему была в распоряжении семейства Ельциных.

Потом, когда Борис Николаевич станет баллотироваться в народные депутаты, он демонстративно пойдет записываться в районную поликлинику. И довольно критически отзовется о Четвертом главном управлении:

«Медицина — самая современная, все оборудование — импортное... А врачи, боясь ответственности, поодиночке ничего не решают. Обязательно собирается консилиум... К этим безответственным консилиумам в Четвертом управлении я относился с большим подозрением. Когда я перешел в обычную районную поликлинику, у меня вообще перестала болеть голова, стал чувствовать себя гораздо лучше...»

Борис Николаевич лукавил. Он прекрасно знал разницу между районной поликлиникой и той, что на Мичуринском проспекте. И свою семью, кстати, все-таки не оставил без квалифицированной медицинской помощи. Поход в районную поликлинику был предвыборным ходом, не более того. И отказ от служебной машины, когда Коржаков станет возить его на «Москвиче», и обещание уничтожить привилегии, как мы теперь знаем, тоже были частью борьбы за голоса избирателей.

Когда Ельцин ездил на общественном транспорте и заходил в районную поликлинику, это было ловким политическим ходом. Но он имел огромное значение для людей. Ельцин подтверждал убежденность людей в том, что так оно и должно быть, что высшие руководители не имеют права на какие-то привилегии. Поэтому умелый ход в политической борьбе произвел такое сильное впечатление.

Правда и другое: сброшенный с высокой должности, растоптанный и отвергнутый, лишенный многих привилегий, Борис Николаевич действительно посмотрел на жизнь высокого начальства иными глазами.

Горе многому учит. Как известно, за одного битого двух небитых дают. Когда идешь на подъем, оглядываться вокруг и относиться к окружающему критически чрезвычайно трудно. Поток увлекает, засасывает, испытываешь удовольствие от этого. А вот когда выпадаешь из потока, оказываешься на берегу или даже на дне, тут многое открывается, личные переживания подталкивают к критическому анализу. И Ельцин произносил слова, которые в тот момент, вероятно, соответствовали настроениям опального политика:

— Пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, не могу мчаться на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка. Потому что стыдно.

Ни до, ни после Ельцин не отказывался от привилегий, связанных с высоким постом, принимал их как должное и оделял ими своих приближенных. '

Но ему открылась несправедливость советской системы, когда человеку на высокой должности положено все, а человеку без должности — ничего. И когда судьба зависит не от знаний, умения, опыта и таланта, а единственно — от воли высшего вождя. Два чувства отныне стали руководить Ельциным — желание вернуть утерянные власть и положение, расквитаться с обидчиками и стремление изменить несправедливую систему.

Почти целый год Ельцин прожил в состоянии тяжелого психологического стресса.

Работа в Госстрое его не интересовала. Он давно отошел от строительных дел, жил уже другими интересами.

Его непосредственным начальником был председатель Госстроя Юрий Петрович Баталин, кстати, выходец из Свердловска. Он сменил Игнатия Новикова, который когда-то учился вместе с Брежневым и которого новая власть отправила на пенсию из-за недостатков, обнаруженных при строительстве Атоммаша.

Баталин отнюдь не был рад появлению в своем ведомстве опального Ельцина. Вероятно, опасался, что это бросает тень на весь Госстрой. Самого Баталина высоко ценил глава правительства Николай Рыжков.

Годом раньше Госкомитет по делам строительства (фактически обычное министерство) был преобразован в Государственный строительный комитет СССР — постоянный орган правительства по руководству строительным комплексом страны. Он занимался и строительством, и промышленностью стройматериалов. В подчинение Госстроя был передан и Государственный комитет по архитектуре и градостроительству, который должен был следить за разнообразием архитектурных решений.

Главная задача состояла том, чтобы обеспечить к 2000 году каждую семью отдельной квартирой или индивидуальным домом. Пока не получалось. Государство не успевало, а кооперативное строительство сокращалось. Местная власть не хотела выделять землю под кооперативные дома, строители отказывались от сотрудничества, потому что требования к кооперативам были жестче, а привычные десять процентов квартир они не получали.

«После длительных заседаний у председателя комитета Баталина, — вспоминал Суханов, — Ельцин возвращался к себе с жуткой головной болью. К тому же стало известно, что Баталин получил сверху команду — собирать на Ельцина компромат. Это было несложно «расшифровать»: в глаза бросилась резкая перемена отдельных руководителей и в первую очередь — замов Баталина...

«Ледниковый период» отчуждения складывался из невидимых штрихов, тонких психологических нюансов и лишь изредка прорывался откровенной враждебностью. Но все это замечали, и Борис

Николаевич, как губка впитывающий в себя действительность, сильно переживал». -

Настроение Ельцина зависело от каких-то мелочей, на которые он прежде не обращал внимания. К Первому мая он получил поздравления от Александра Яковлева, Рыжкова и Лукьянова. Для него это было событие. Он прикидывал: что это означает? Неужели наверху к нему меняется отношение?

Одна из секретарей Ельцина в Госстрое потом рассказывала: «Зайдешь, бывало, а он весь согнутый сидит — значит, судьба по нему еще раз стукнула. Потом голову поднимет — взгляд тяжелый, как будто головная боль мучает. Может что швырнуть в таком состоянии. В такой момент лучше на глаза не показываться. Но даже и через двойную дверь было слышно, как бушует один в кабинете — бьет кулачищем по столу, по стене, стены дрожали — такой грохот стоял».