Черная книга - Орхан Памук

Поэт рассказывал о стоящем под вечер на горизонте солнце апельсинового цвета и галеонах посреди недвижного пепельно-серого моря; у галеонов, несмотря на отсутствие ветра, надувались паруса, и они двигались, оставаясь на том же месте (поэт хотел показать, что в те далекие счастливые времена люди еще не знали времени); далее следовало описание возвышающихся белых мечетей, каждая из которых была как мираж, что никогда не исчезнет с морского берега, и белоснежных минаретов: Галип догадался, что набрел на Стамбул мечты и жизни хуруфитов, который с XVII века и по сей день остается тайной. Он понял, что истинные хуруфиты прожили свой золотой век в Стамбуле. И еще он понял, что годы его счастья с Рюйей остались позади. Золотой и счастливый век хуруфитов, видимо, был недолог. Потому что, как прочитал Галип, сразу после золотого века, когда тайну было легко разгадать, наступили времена всеобщей смуты, тайна стала исчезать, и все люди, так же как хуруфиты из пустых деревень, чтобы поглубже запрятать смысл некоторых понятий, стали готовить эликсиры из крови, яиц, экскрементов и волосков, с которыми связывали надежды, а кое-кто, чтобы упрятать тайны, стал из своих домов в укромных уголках Стамбула рыть подземные коридоры. Эти оказались самыми удачливыми и уцелели; другие участвовали в янычарских бунтах и потому были схвачены и повешены на деревьях, и когда намыленные петли сжимались на их шеях, буквы на их искаженных лицах трже искажались; ашуги с сазами ходили по ночам в обители на окраинах города, чтобы шепотом поведать тайны хуруфитов, но наталкивались на стену непонимания. Все это подтверждало, что золотой век тайных уголков Стамбула и далеких заброшенных деревень, к несчастью, закончился.

Дойдя до последней страницы старинной книги стихов, края которой были изгрызены мышами, а в некоторых углах приятной на ощупь бумаги разрастался влажный зеленоватый грибок плесени, Галип увидел приписку, указывающую, что более подробные сведения на эту тему можно найти в другом издании. На последней странице между аккуратными строками стихов и датами набора и сдачи в печать, а также адресами типографии и издательства наборщик мелкими буквами вписал длинное корявое предложение, из которого следовало, что выпущенная в Хорасане, недалеко от Эрзурума, «Тайна хуруфитов и ее забвение» — седьмая книга серии и написана она Ф. М. Учунджу, о котором с похвалой отозвался стамбульский журналист Селим Качмаз.

Галип лихорадочно стал рыться в ворохах бумаг, журналов и газет в поисках указанной книги. В конце концов он нашел ее среди газетных вырезок начала шестидесятых годов, неопубликованных полемических статей и странных фотографий. Была глубокая ночь, и стояли пугающая безнадежная тишина, какая бывает, когда объявляется чрезвычайное положение и на улицах города вводится комендантский час.

Внешне книга напоминала часто издаваемые в те годы патриотами-военными книжки типа «Почему мы два века не можем догнать Запад?» или «Как нам выбраться из нищеты?». И посвящение в ней было типичное для книг, издаваемых в провинциальных городах Анатолии на деньги авторов: «Слушатель военного училища! Только ты можешь спасти Родину!» Однако, начав листать ее, Галип понял, что перед ним совершенно иное сочинение. Он поднялся с кресла, перешел к столу Джеляля и, поставив локти с двух сторон книги, начал внимательно читать.

«Тайна хуруфитов и ее забвение» состояла из трех глав. Первая называлась «Тайна хуруфитов» и открывалась описанием жизни Фазлаллаха, основателя учения хуруфи. М. Ф. Учунджу внес в рассказ светскость, описал личность Фазлаллаха не только как суфия и мистика, но и как мыслителя, философа, математика, лингвиста. Насколько он был пророком, спасителем, праведником, мучеником, настолько же, а может, и больше, он был гением, тонко думающим философом; и весьма своеобразным человеком. Поэтому толкование идей Фазлаллаха, как это делают западные ориенталисты, с помощью пантеизма, пифагоризма или кабалистики, означает не что иное, как убийство Фазлаллаха западной философией, против которой он выступал на протяжении всей своей жизни. Фазлаллах был абсолютно восточным человеком. По мнению М. Ф. Учунджу, Восток и Запад разделили мир пополам, и половины эти кардинально расходились в оценке таких понятий, как добро и зло, белое и черное, ангел и дьявол, отрицали взгляды друг друга, находились в неизменном противостоянии. Вопреки желаниям фантазеров, не было никакой возможности сблизить эти два мира, сделать так, чтобы они жили в согласии. Один из двух миров всегда господствовал; один всегда был господином, а это значит, что другой вынужден был быть рабом. В подтверждение этой нескончаемой войны близнецов был приведен ряд исторических событий, полных особого смысла: от гордиева узла (автор писал: «то есть шифра»), разрубленного ударом меча Александра Македонского, до крестовых походов, от двусмысленных букв и цифр на волшебных часах, посланных Гаруном ар-Рашидом Карлу Великому, до перехода Ганнибала через Альпы, от победы ислама в Андалусии (целая страница была посвящена количеству колонн в мечети Кордовы) до завоевания султаном Мехмедом Фатихом Византии и Стамбула, от падения Хазарского каганата до поражения османов сначала у Доппио (Белая Церковь), а потом в Венеции.

Ф. М. Учунджу считал, что все эти исторические события указывали на важный момент, о котором в завуалированном виде давно писал в своих произведениях Фазлал-лах: периоды столкновения Запада и Востока не случайны, они закономерны. В этих столкновениях побеждал тот из двух миров, который в данный исторический момент видел мир полным тайн и двусмысленных загадок. А те, кто видел мир простым, однозначным, не имеющим тайн, были обречены на поражение и, как неизбежный результат поражения, — рабство. Вторую главу под названием «Забвение тайны» Ф. М. Учунджу посвятил подробному описанию того, как была забыта тайна. Тайна воплощала сущность самого бытия: это могла быть «идея» античной философии, «бог» христиан и неоплатоников, индийская «нирвана», «птица Симург» Аттара, «любовь» Мевляны, «скрытое сокровище» хуруфитов, «ноумен» Канта или то, что раскрывало преступника в детективном романе. А значит, считал Ф. М. Учунджу, забвение цивилизацией тайны следует понимать как лишение основы мышления.

Далее Ф. М. Учунджу приступал к самой главной для хуруфитов теме: буквы и лица. Он, как и Фазлаллах в своем «Джавидан-наме»', считал, что скрывающийся Всевышний проявляется на человеческом лице, долго исследовал линии на человеческом лице и связал эти линии с арабскими буквами. После несколько наивных рассуждений о длинных стихах поэтов-хуруфитов Несими, Рафии, Мисали, Рухи Багдатлы и Гуль Баба автор приходил к логичному выводу, в дни счастья и побед лица у всех нас осмысленны, как мир, в котором мы живем. Этот смысл нам раскрыли хуруфиты, видящие тайну в мире и буквы на наших лицах. Забвение учения хуруфи означает, что пропадают буквы на наших лицах и тайна в мире. Теперь наши лица пусты, нет возможности читать их, как раньше, наши брови, носы, глаза, взгляды, выражения лиц бессмысленны. Галипу хотелось встать и рассмотреть в зеркале свое лицо, но он продолжал внимательно читать.

Когда искусство фотографии попыталось запечатлеть лица артистов, то результат получился пугающий: лица арабских, турецких, индийских кинозвезд выглядели странной топографической картой, заставляющей думать о невидимой поверхности луны; на них была пустота. Именно она делает несчастных, одиноких людей, заполняющих улицы Стамбула, Дамаска или Каира, похожими друг на друга, как призраки; мужчины с одинаково сдвинутыми бровями отпускают одинаковые усы, а.женщины, одинаково покрывающие головы, одинаково смотрят перед собой, шагая по грязным мостовым. Видимо, надо создать новую систему, чтобы придать смысл нашим лицам, изобрести новый метод, который позволит читать на лицах латинские буквы. Вторая глава кончалась сообщением, что попытка создания такой системы будет сделана в третьей главе под названием «Разгадка тайны».

Галипу понравился этот Ф. М. Учунджу, который употреблял двусмысленные слова и играл ими с детской непосредственностью. Было в нем что-то напоминающее Джеляля.

Долгая партия в шахматы

Гарун ар-Рашид время от времени, переодевшись, бродил по Багдаду: он хотел знать, что думает народ о нем и его правлении. И вот сегодня вечером…

Недавно в руки моего читателя, который не пожелал назвать своего имени, неведомыми путями, благодаря случайному стечению обстоятельств, попало письмо, проливающее свет на темные моменты одного из периодов нашей истории, называемого переходом к демократий. Из письма видно, что оно было написано диктатором того времени одному из своих отпрысков, находящемуся за рубежом; привожу это письмо полностью, не меняя стиля паши.