Итальянец - Артуро Перес-Реверте

Елена протягивает руку к сумке, собираясь ее закрыть, и делает над собой усилие, изображая заинтересованность.

– А что именно?

– «Да здравствует мой хозяин»[27]. По-моему, удивительная вещь.

– Это не простая проза для иностранного читателя.

– Именно поэтому она меня и привлекает. Просто невероятно, как он видоизменяет язык, какие смелые, буквально разящие наповал образы использует… На английском это звучало бы весьма необычно.

– Помнишь, я говорил тебе, что он – пламенный поклонник Джойса? – вставляет Гобович.

Елена смотрит на офицера чуть внимательнее.

– Мне нравится Джойс, – говорит она.

– Он переведен на испанский?

– Пока нет, насколько я знаю.

Уилсон удивляется:

– Вы читали его на английском?

– Да.

– Она прекрасно на нем говорит, – подтверждает Гобович.

– Я преданный поклонник «На помине Финнеганов», – улыбается Уилсон. – И нахожу, что «Улисс» производит бо́льшее впечатление, если читать его здесь, на Гибралтаре… По-моему, Джойс замечательно прочувствовал эти места, хотя никогда здесь не был.

– Однако образ Молли Блум не слишком удачный, – высказывается Елена. – Она никак не могла так хорошо говорить на гэльском.

– Это интересно. – Уилсон замирает. – Почему вы так думаете?

– То, что ее отец офицер, я считаю ошибкой Джойса, незнанием среды. Я не верю, что такой человек мог дослужиться до майора; и вряд ли он женился бы на испанке – уж скорее на коренной уроженке Гибралтара.

– О-о, это великолепно… Продолжайте, прошу вас.

– В любом случае, гораздо убедительнее звучало бы, если бы у Молли был не чистейший дублинский выговор, а андалузский акцент.

Уилсон удивленно поднимает брови:

– Простите?

– Некоторая шепелявость.

– Слушайте, это потрясающе. Вы мне позволите это использовать?

– Пожалуйста, пользуйтесь. Вы писатель?

– Иногда пытаюсь им быть, – отвечает он шутливо. – В настоящий момент я солдат Его Величества Георга Шестого.

Елена указывает на его галуны:

– Учебно-образовательный корпус, как я вижу.

Уилсон смотрит на нашивки, будто видит их в первый раз.

– О-о, это название само себе противоречит… Образованных солдат не бывает.

– Джек пишет стихи, и у него хорошо получается, – уточняет Гобович между двумя затяжками. – Он сотрудничает с альманахом «Поэтри Лондон».

– От случая к случаю, – Уилсон стучит пальцами по обложке только что купленной книги. – А какова в вашем магазине ситуация с испанской поэзией?

– Разумеется, ее много, и она весьма разнообразна.

– Замечательно. Обязательно надо будет зайти посмотреть… Антонио Мачадо? Луис Сернуда?

– Конечно.

– Гарсия Лорка?

– Тоже.

– Я думал, он запрещен – он ведь республиканец.

На лице Елены появляется подобие грустной улыбки.

– Его реабилитировала собственная смерть.

– Понимаю. Вы, испанцы, уж очень…

Он умолкает в нерешительности и хмурит брови, подыскивая нужное слово.

– Парадоксальные? – подсказывает Елена.

Англичанин оживляется:

– Именно так.

Елена твердой рукой берет сумку, застегивает ее и вешает на руку.

– Вы даже не представляете себе, до чего мы можем дойти в нашей парадоксальности.

Летом 1982 года я опубликовал серию из трех статей об отряде «Большая Медведица» под названием «Троянский конь на Гибралтаре». А позднее – пространный репортаж в аргентинском журнале «Люди». Той же зимой я поехал в Венецию по семейным делам; я сложил вырезки в папку и привез их в книжный магазин на улице Корфу. Там, сидя около прошлогодней бутановой печки, я ждал, когда Елена Арбуэс их прочтет, а ее лабрадорша, расположившись на ковре, не сводила с меня преданных черных глаз.

– Написано очень хорошо, – сказала Елена, закончив чтение. – Все именно так и происходило, и я благодарна вам за то, что вы нигде не упомянули мое имя. Но есть одна серьезная ошибка… Женщина, которую вы имеете в виду, – не я.

Я растерялся. В репортаже я говорил о женщине, которая жила в доме на испанском побережье, около городка Ла-Линеа, и сотрудничала с Десятой флотилией. Она вышла замуж за итальянца, уточнял я, но дальше этого не пошел. Для меня было очевидно, что речь могла идти только о Елене Арбуэс. Она слушала мои объяснения внимательно и терпеливо, и при этом улыбка не сходила с ее лица. А затем покачала головой:

– Вы перепутали меня с испанкой Кончитой Перис-дель-Корраль, женой итальянского разведчика Антонио Рамоньино… Они жили, как и я, вблизи от берега; но чуть подальше, в доме, который назывался Вилья-Кармела.

– Вот так раз. А я думал, это ваш дом.

– Нет, вовсе нет. Этот дом служил чем-то вроде оперативного штаба, и оттуда наблюдали за бухтой. Там разрабатывались операции, которые потом осуществляли с «Ольтерры», и там же скрывались водолазы, которые после атак на Гибралтар вынуждены были плыть до испанского берега.

Она умолкла и задумалась. Посмотрела на фотографии на стене: на ту, где она с мужем, и на ту, где два водолаза стоят рядом с майале на палубе подводной лодки. Мне уже было известно, что та лодка называлась «Шире».

– Я тогда этого не знала, – добавила она через минуту, – но именно в Вилья-Кармелу я звонила в ту ночь, когда притащила Тезео с берега к себе… Антонио Рамоньино и капитан-лейтенант Маццантини за ним и пришли.

– Но вы же познакомились с Кончитой Перис?

– Нет, мы никогда не виделись. Они все держали в большом секрете и с нами предпочитали не общаться.

– Я сожалею о своей ошибке, – сказал я.

Она снова улыбнулась, что-то вспомнив:

– Не беспокойтесь, все наоборот. Мне нравится, поскольку это лишь доказывает, что все держалось в строжайшей тайне. Что Тезео и его товарищи защищали меня, насколько это было возможно… В каком-то смысле защищают по сей день, несмотря на то, что их уже нет в живых.

Она взглянула на стенные часы с маятником, которые показывали половину первого. Потом протянула мне папку с вырезками.

– Сохраните их, – попросила она.

– Спасибо.

Собака встала с коврика, и хозяйка поднялась вслед за ней.

– В это время мы с Гаммой всегда гуляем… Она