Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий

Алексей думал всю ночь. А утром, не дожидаясь, пока проснется сын, пошел по улицам, выбирая направление наугад.

Он шел и проговаривал про себя желание. Последнее. Настоящее. Взрослое. Без идиотизма. Чтобы на всю оставшуюся жизнь. Он тщательно подбирал слова. Оттачивал формулировки. И знал, что, как только будет готов, стоит повернуть и зайти в любую дверь.

Дверь оказалась тяжелой и богатой. Он толкнул ее, лишь мельком взглянув на вывеску – герб, золоченые буквы. Общественная приемная какого-то депутата. Не обращая внимания на секретаршу, сразу двинулся во вторую комнату. И совсем не удивился, встретившись с взглядом знакомых глаз – светло-коричневых, с оранжевыми искрами.

Строгий костюм, скучный галстук, портрет президента, трехцветный флажок. Черт не сделал попытки встать навстречу или поздороваться. Он просто сидел и молчал. Лишь переступил копытами под столом.

Алексей сел напротив и изложил все пункты своего желания. Он не зря повторял все это в голове много раз – получилось четко, по-деловому и в однозначных формулировках.

Черт выслушал, но ничего не ответил. Продолжал смотреть внимательно и как будто немного насмешливо.

– Я знаю цену, – сказал Алексей. – И знаю, кто будет платой.

Черт молча протянул руку.

Алексей Петрович любил смотреть на закат. Альпы красивы всегда, но именно в это время, когда солнце скрывалось за пиками Бернины, от гор поднимался туман и каждая вершина приобретала алый нимб.

Он сидел на веранде и любовался этим зрелищем, зная, что в гостиной шеф-повар сервирует легкий и полезный ужин. Потом он медленно ел, тщательно пережевывая, перед уютно потрескивающим камином, переодевал тапки и шел наверх, в кабинет. Там садился за стол и теребил перстень, размышляя. Поздним вечером ему всегда хорошо писалось.

Впрочем, и в этот раз роман не сдвинулся с мертвой точки. Алексей Петрович так и не смог сформулировать, что же он хотел сказать в своей книге. Главном труде своей жизни. Книге, которая должна пережить его, не оставившего потомков. Книге, которая станет его наследием, его прощальным подарком человечеству.

Только она даст хоть какой-то смысл тем жертвам, что он принес. Оправдать смерти самых близких людей. Ведь не может же быть, что все они умерли только для того, чтобы сейчас пожилой Алексей Петрович кушал здоровую пищу, дышал свежим воздухом и любовался горными пейзажами? Нет, наверняка у него есть предназначение, миссия создать что-то, что перевернет сознание масс, принесет счастье миллионам.

Но книга не писалась. А призраки приходили.

Приходила мама. Рассказывала, каково это: жить с разумом, в котором закрыты почти все двери. Каково бродить по длинным извилистым лабиринтам в поисках забытого слова, утраченного движения, оборванной логической связки. Рассказывала про черта, который неизменно появлялся в конце любого маршрута и показывал, бесконечно показывал один и тот же фильм – как сын меняет мать на Луноход. И давал выбор – идти к новому просмотру этого кино или вниз с восьмого этажа. И каждый раз, приходя к Алексею Петровичу, мама просила прощения у своего Лешки.

Заглядывала и Олька. Она не говорила ничего. Просто показывала. Как от удара в живот блюешь желудочным соком и спермой насильников. Как хрустит маникюр вместе с пальцами от щипцов для колки орехов. Как шипит и пузырится кожа от прикосновения раскаленных шампуров. И куда их можно загнать так, чтобы человек умер не сразу.

Вероника приходила реже. Она садилась на краешек стола и распахивала халатик. Ее налитые груди не вызывали у Алексея Петровича никакого желания, потому что ниже было кровавое месиво. Вероника рассказывала медленно и подробно. Как разрезают промежность – по живому, когда нет времени на анестезию. Как выдавливают ребенка из живота, разрывая родовые каналы. Что ощущаешь, когда легкие наполняются кровью и околоплодной жидкостью. И как перестает биться сердце, хотя мозг еще все понимает.

Сашка приползал на руках, волоча за собой перебитые ноги. Он не вспоминал про тот день, когда отец попал в приемную депутата, а он сам попал под грузовик и больше не смог открыть ни одну дверь, даже в больнице. Он не рассказывал, как один за другим отказывали все внутренние органы, не справляясь с травмами. Он лишь жалел, что так много времени потратил на домашку и сидение на уроках в школе, хотя мог посмотреть все пятьсот серий аниме «Наруто» и полностью пройти «Ассасинс крид».

– Но ведь все не зря, папа? – спрашивал он. – Я же не зря умер, да? Могильные черви съели мои глаза, зато теперь у тебя отличный вид на Альпы.

Коньяк не спасал, каким бы дорогим он ни был. И если глохли воспоминания, если уходили призраки, если Алексей Петрович проваливался наконец в алкогольное забытье, то начинались сны. Сны про ад. Настоящий, не фигуральный. И с каждой новой ночью он чувствовал, что адский жар все ближе.

В этот вечер не пришел никто. И бутылка курвуазье так и осталась не вскрытой – Алексею Петровичу хотелось сохранить ясность мысли. Он поднялся, прошел по коридору в восточное крыло дома. Там, на втором этаже, была дверь, которую он не открывал ни разу.

Ручка поддалась легко. Петли не скрипнули. За дверью оказалась комната, как две капли воды похожая на рабочий кабинет Алексея Петровича, – тот же массивный палисандровый стол, те же шкафы и торшеры, даже статуэтки, выполненные на заказ, имели здесь братьев-близнецов.

В итальянском дизайнерском кресле сидел, развалившись, старый знакомый. Шевелюра его поседела, кожа приобрела благородный горный загар, а ухоженные руки украшали массивные часы и золотые перстни. Лишь под столом, казалось, все осталось как раньше – мохнатые ноги, копыта и хвост.

Черт не стал размениваться на приветствия. Он грустно улыбнулся и спросил:

– Так чего же ты хочешь?

Алексей Петрович сглотнул слюну, неожиданно наполнившую рот. Он готовился к этому разговору двадцать лет.

– Покоя.

– Думаешь, ты не заслужил счастья, но заслужил хотя бы покой?

Алексей Петрович недоуменно уставился на черта.

Тот лишь махнул рукой, мол, забудь. Потеребил перстень, размышляя, и резюмировал:

– Итак, воспоминания о прошлом перестанут тревожить тебя. Нет, конечно, никакой амнезии. Ты все будешь помнить, но грусть и тоска уйдут. Никаких призраков. Никаких тревожных снов. Вообще никаких неприятных эмоций. Будет спокойно. Ты избавишься от нее.

– От кого?

– От совести, конечно. Именно она тебя мучит. Разве нет?

Алексей Петрович подумал и кивнул.

– Что еще? – спросил черт.

– Этого достаточно.

– Ну что ж, как скажешь. А что получу я?

Конечно, Алексей Петрович думал об этом. У него не осталось ни одного близкого человека. Никого, кто был бы ему дорог. А все, что у него есть, – счета, драгоценности, акции, виллы, яхты, – все это черт не возьмет. Оставался лишь один вариант.

– Ты получишь меня, – хрипло произнес Алексей Петрович.

И тут черт рассмеялся:

– Ну нет! Ты у меня и так уже есть. Я получил тебя еще в обмен на Луноход. Предложи что-то еще.

Алексей Петрович растерялся. План разговора, отрепетированный годами, рушился на глазах. Он еще раз мысленно перебрал свои активы и всех знакомых. Ну не повара же ему предлагать, в самом деле? Наконец сдался:

– А чего хочешь ты?

– Время, – сразу же ответил черт. – Все твое время. То, что осталось тебе до конца жизни.

– Не так уж и много… – пробормотал Алексей Петрович.

– Тем проще тебе заключить сделку.

– Все мое время до конца жизни… Ну, предположим. А после? Покой?

– После смерти – покой, – согласился черт. – Никаких адских мук, котлов и всего такого. Полный, настоящий покой. Ну как? По рукам?

Тикали часы. Синхронно, на обеих руках. Алексей Петрович думал.

Потом он вздохнул и протянул ладонь. Черт ответил на рукопожатие.

Посетитель поднялся со стула, не в силах более скрывать торжествующую улыбку. У Алексея Петровича похолодело в спине, и морозные иголки прошли по всему позвоночнику до самого кончика хвоста.