Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий

Две секунды до сотки. Хотя, казалось бы, куда теперь спешить. Руки дрожали, и картинка в лобовом стекле дергалась, как в плохо настроенном телевизоре.

Роддом на Сурикова. Розовое трехэтажное здание с облупившейся краской. Усталый охранник.

Тело Вероники еще не вывезли из операционной. Она так и лежала там, на каталке, накрытая простыней, сквозь которую проступали кровавые пятна. Алексей взялся за краешек, чтобы приоткрыть лицо. Вспомнить, почему он так долго был с ней.

Все те же ресницы – смешные и пушистые. Тоненькая синяя жилка на виске. Родинка на переносице. Сережки, которые он подарил ей на первую годовщину. Ее улыбка. Их первый неловкий поцелуй. Все ведь было. Было по-настоящему. И была она, любовь. Любовь, которая пошла к черту.

К черту. Все к черту.

Подошла пожилая медсестра. Вздохнула. Тихо прошептала:

– Бедная девочка… Как она мучилась… Ужас… Просто ужас…

Алексей вернул на место простыню и обернулся:

– Где ребенок?

Ему показали. Он смотрел на растопыренные пальцы, редкие волосики в засохшей крови, вглядывался в сморщенное личико, перекошенное недовольной гримаской. И спрашивал себя, чувствует ли он что-то к этому существу.

– Заберете? Или откажетесь? – спросила медсестра с тайным страхом.

– Конечно заберу, – ответил Алексей. – Когда можно будет? И напишите список, что ему нужно сейчас. Съезжу куплю.

Он глянул на часы. Полчаса до закрытия. Кто ж знал, что в городе всего один приличный магазин для малышей. «Дьябло» рычал, ускоряясь и тормозя, мелькали перекрестки, улицы, повороты. А руки по-прежнему дрожали. Красный свет. Сплошная. К черту…

На съезде с моста он метнулся влево, на встречку, увидел кирпич, крутанул руль вправо – и «Дьябло» обрел крылья. Бордюр сработал как трамплин, машину подкинуло – и на полной скорости Алексей врезался в бетонную стелу с надписью «Свердловский район».

Потом говорили, что его спасло только то, что он был не пристегнут, – от удара его просто выкинуло наружу. Лицо посекло стеклом, две трещины в ребрах и пара сильных ушибов – легко отделался. «Ламборгини» же размазало всмятку. Восстановлению это оранжевое чудо техники не подлежало. А страховка – ну разве думал он когда-то о страховке?

Тогда его накрыло. Он лежал там, на грязной клумбе рядом с останками мечты, и ревел, как дитя. Не мог успокоиться даже после, когда его поднимали люди в синих отблесках мигалок, когда ощупывали врачи, а помятый лейтенант дал ему хлесткую пощечину, призывая прекратить истерику.

В памяти мало что осталось – какие-то обрывки, детали. И лишь одна мысль врезалась в сознание. Четкая, как молния.

Он больше никогда не будет связываться с чертом.

– Ты домашку сделал?

– Ага.

– Точно?

– Ага.

– А если проверю?

Молчание.

– Саш, а если я проверю?

– Ну проверь.

Алексей ткнул в закладку с электронным дневником. Так… Тройка по геометрии, двойка по физике. Завтрашние уроки…

– Алгебру сделал?

– Ага. Показать?

– Ладно, верю. А историю?

Молчание.

– Саш, там надо контурные карты сдать. Сделал?

Молчание.

Алексей зашел в комнату сына. Тот валялся на кровати с джойстиком в руках.

– Блин, чего у тебя так пахнет? Ты бы не копил мусор, сколько раз говорил!

– Ага.

– Так что там с контурными картами?

Сашка поставил игру на паузу. Посмотрел на отца:

– Я их не буду делать.

– Почему?

– Не хочу.

– Надо.

– Зачем?

– Я тебе уже много раз говорил зачем.

Сашка сжал губы. Отвернулся к игре:

– Ну а я много раз говорил, что не буду.

– Саш…

– Отстань, а? Чего ты ко мне цепляешься?

– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы, когда ты закончишь школу, перед тобой было максимум возможностей.

– Нет. Ты хочешь, чтобы я был как ты. – Его глаза сжались в щелочки. Он повернулся к отцу и добавил тихо, но внятно: – Таким же неудачником.

Алексей достал бутылку коньяка и нацедил себе в чашку на три пальца. Губы дрожали. Он едва сдержался. Он, обещавший себе, что никогда не поднимет руку на сына. И слишком часто в последнее время это обещание дает трещину.

Может быть, Сашка прав? И он действительно неудачник? Ведь чего он добился в жизни? Способен прокормить себя и сына. И хотя айтишники нынче в цене, денег едва хватает. Но зато… Зато не бегает к черту на поклон.

Он пробовал ходить в церковь. Пробовал молиться. Смотрел на иконы – и видел лишь доски, расписанные ремесленниками. Картинки, за которыми не было ни Бога, ни духа. Видел злобных старух, шипящих, едва сделаешь что-то неправильно. Попрошаек, профессионально зарабатывающих на милостыне. Пришел на исповедь, думал покаяться, попросить прощения за все грехи. Но, стоя перед батюшкой, не смог выговорить ничего, лишь слезы катились по щекам. Впрочем, поп их не видел.

С психологом получилось удачнее. На сессиях он как будто засовывал два пальца в душу – и его рвало. Слова выходили из него, как блевотина. Он смог рассказать про маму, про Ольку, про Веронику. Но не про черта. Психолог так и не понял, почему он винит себя. И разговоры перетекали на более существенное и злободневное – как ему справиться с переходным возрастом сына.

Он выходил, вдохновленный новыми методиками, и пробовал всё. Всё, что советовал специалист. Но раз за разом срывался.

– Саш, ложись спать.

– Ага.

– Не «ага», а прямо сейчас.

– Ну сейчас… Доиграю катку и лягу. Пять минут.

– Ты мне про пять минут час назад говорил.

– Я не хочу спать.

– Хочешь. Тебя по утрам не добудиться.

– Ну я же встаю.

– Встаешь, а потом тебя в школе тошнит от недосыпа, и ты отпрашиваешься с уроков.

– Отстань.

– Какой, блин, «отстань»?! Спать ложись! Немедленно!

Сашка повернулся и зло, хлестко отчеканил:

– Ну чего ты пристал? Это моя жизнь! Отвали! Иди к черту!

Алексей дернулся. К черту? Глаза застила пелена, он размахнулся и ударил сына по губам.

Джойстик отлетел в сторону. Сашка вскочил, прижав ладонь ко рту. Сквозь пальцы засочилась кровь.

Он хотел что-то сказать, но вместо этого оттолкнул отца и бросился в прихожую. И, пока Алексей приходил в себя от только что совершенного, Сашка сунул ноги в ботинки, накинул куртку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью.

Через три дня Сашку привел участковый. Сын смотрел исподлобья.

Алексей немного выждал, собрался с духом и зашел к нему в комнату.

– Прости, что не сдержался, – произнес он, глядя на подсохшую корочку на губе сына. – Моя вина.

Тот только хмыкнул в ответ. Но взгляд слегка потеплел.

– Где был?

Сашка помолчал, но все-таки снизошел до ответа:

– Мир не без добрых людей. Приютили.

Алексей кивнул и принялся опять, с самого начала, рассказывать, почему он требует от него то, что требует. Как всегда это делал с самого раннего детства, пока Сашка не усваивал, почему надо мыть руки, чистить зубы, пить горькие лекарства или питаться не только конфетами и мороженым.

Сын сидел со скучающим видом, а потом вдруг сказал:

– Фигня это все. Про учебу, упорство, работу и так далее. Ну, буду я пахать, как ты хочешь, добьюсь плюс-минус того же, что ты. И что? Разве это жизнь?

Алексей поперхнулся. Покачал головой:

– А иначе никак. Иначе нельзя.

– Можно, – отмахнулся Сашка. – Просто найти нужного человека в нужное время. Парень, у которого я ночевал, – он мне рассказал про такого. Про того, кто может исполнить любые желания…

Алексей не стал делать этого дома. Он дождался, когда Сашка уснет. Вышел на пустырь за домом. И долго, во весь голос орал в темноту. Нужно было прокричаться.

Понятно, к кому хочет пойти Сашка. И не важно, что попросит сын. Важно то, чем сможет заплатить. Точнее, кем. Мать умерла, никого из родных не осталось, кроме отца. Близких друзей нет, девушки тоже нет, это точно. Так и кого же он отдаст, когда назовут цену?