Туман войны - Алексей Колентьев

Как ни странно, но на этот раз чутье Барнета не обмануло, и он лично решил прибыть на борт «Энтерпрайза», чтобы поймать Тэлли на горячем, так сказать. По крайней мере, именно это он старался показать всем, кто не входил в число посвященных в истинную подоплеку его визита к берегам Колумбии. На самом же деле толчком к столь живому интересу к данному проекту Минобороны послужила встреча с одним из главных спонсоров всех предвыборных кампаний сенатора — Робертом Мак-Кинли. Этот преклонных лет денежный туз лишь десять лет назад снизошел до личной встречи с сенатором, а до этого общался с ним сначала через длинную цепочку посредников, потом пришел черед адвокатов и личного помощника — Ангуса Миггса. И только в декабре восемьдесят первого Николас Барнет был приглашен на закрытую встречу, которую Мак-Кинли организовал в своем частном поместье в Вермонте.

Трехэтажный особняк главы корпорации «Global World Research Inc.» посетили еще семеро дорого одетых господ и одна довольно молодая дама в строгом деловом костюме, чей акцент говорил о том, что она родом из ЮАР. А точнее, из одного влиятельного семейства с английскими корнями, сделавшего себе имя и состояние на торговле оружием. Когда все переместились из столовой в библиотеку, где в окружении сотен старинных томов, располагавшихся на уходящих под потолок полках, стоял овальный стол с десятком кресел с высокими резными спинками и вычурными подлокотниками в виде голов химер, сенатора не пригласили сесть вместе со всеми, а отвели к стоявшему поодаль табурету и вежливо попросили подождать. Барнет был влиятельным человеком и далеко не трусом по натуре, но в этом месте витали эманации настоящей Власти. Не той, что творит судьбы одного государства, а той, по чьей воле можно заново перекроить политическую карту мира. Николас понял, что это тот самый шанс вознестись так высоко, что даже президент с его овальным кабинетом и кучкой олигархов мелкого пошиба будет записываться к нему на прием за год вперед. Правда, и падение с такой высоты будет однозначно смертельным.

После недолгого ожидания в библиотеку вошли восемь мужчин и одна женщина. Вопреки мизансцене, обычной в дорогих и не слишком голливудских фильмах, женщина не была в этом собрании главной. Напротив, за все последующие встречи Сабина Витт — так звали главу южно-африканской оружейной корпорации «Calarius Arms» — ни разу не произнесла ни слова. Более того, женщина, уткнувшись носом в черную, с золотой символикой своей компании, папку, даже не взглянула на сенатора. Барнет привык, что на любом мало-мальски значимом светском приеме или в кулуарах деловых переговоров все так или иначе стремились свести с ним короткое, пусть даже «шапочное» знакомство, сунуть визитку, пожать руку. Тут все было иначе: Николас кожей ощущал подспудную угрозу, исходившую от всех участников необычного сборища, куда его позвал спонсор, мнению которого сенатор привык доверять. Наконец взоры присутствующих обратились на Барнета, только женщина по-прежнему листала страницы в папке, изредка делая пометки в маленьком блокноте. Речь от имени собравшихся держал Мак-Кинли, его дребезжащий дискант эхом гулял под сводами зала:

— Ник, мы с вами уже давно ведем дела, и кажется, вы именно тот человек, который нам нужен. Упреждая ваш вопрос, скажу яснее: «мы» — это группа бизнесменов, для которых нет границ и правил, потому что и то и другое проводится и создается по нашим указаниям.

Мак-Кинли улыбнулся, серые глаза его при этом хитро блеснули, тонкие губы приоткрыли ряд чуть желтоватых, мелких, но ровных зубов. Барнет знал, что у Мак-Кинли отменное зрение и он до сих пор сохранил все зубы в целости, ни разу не побывав у дантиста.

— Грядет новая эпоха, Ник. Скоро страны станут нанимать армии, потому что содержать собственные им станет не на что. Нефть и золото обесценятся, потому что ни то ни другое не будет пользоваться спросом, пока мы, — промышленник особо выделил это «мы», обведя взглядом окружающих его соратников, — этого не захотим. Мировые лидеры встанут в очередь, надеясь получить подачки с нашего корпоративного стола, чтобы обеспечить себе и своим близким место под солнцем. Новые технологии, новый век принесут нам все это. И вот тут возникает очень важный для тебя вопрос: хочешь ли ты встать в очередь вместе с ними или же ты автоматически оказываешься одним из тех, к кому эта очередь выстроится. Решать тебе, и думаю, что ты не ошибешься — ты не рядовой солдат, Ник, ты еще и хороший командир, изворотливый политик с потрясающим чутьем.

— Но вы выбрали меня не только поэтому, Мак, — от волнения голос сенатора звучал хрипло, со срывами.

В ответ промышленник еще раз улыбнулся и бросил взгляд в сторону рыхлого белокожего толстяка с бульдожьим лицом и мертвыми, абсолютно черными глазами. Чем-то он напоминал Черчилля, только вместо сигары держал в левом углу рта незажженную короткую трубку. Толстяк ухмыльнулся в ответ и, словно с чем-то соглашаясь, наклонил большую, совершенно лысую голову. Мак-Кинли снова повернулся к сенатору и продолжил:

— Ты прав, Ник. Нам нужны твоя репутация и мозги. Идиотов в коридорах власти не убавляется, а цена ошибки в таком деле, как наше, исчисляется отнюдь не деньгами. Мы не можем себе позволить роскошь совершать промахи, способные привести к потере влияния. Сам знаешь, если у тебя есть рычаг давления — никакие деньги не спасут твоих врагов и конкурентов. А влияния можно достигнуть старым добрым способом: приставить к виску противника пистолет со взведенным курком. Чаще всего это лишь метафора, но иногда… — Мак-Кинли прищурился, — иногда действительно нужно кого-нибудь для острастки пристрелить, чтобы другие были более сговорчивы.

Промышленник замолчал, в зале повисла гулкая тишина, прерываемая лишь слабым завыванием сквозняка, гулявшего по старому, выстроенному в колониальном стиле дому.

— Я уже давно не держал в руках винтовку, Мак.

Фраза вырвалась у сенатора машинально и прозвучала скорее неловко, нежели смешно. Однако многие за столом едва заметно улыбнулись, обстановка слегка разрядилась, хотя напряжение не исчезло окончательно. Только теперь до сенатора стал доходить масштаб этих людей. Отшутившись, Барнет постарался скрыть озноб, пробравший его до самых костей. В Корее он боялся только призраков, появлявшихся всякий раз, когда он напивался в офицерском баре. Дохлые «косоглазые», которых он стрелял и жег, стояли рядами перед внутренним взором молодого офицера и смотрели на него пустыми провалами глазниц, выклеванных падальщиками или вышибленных взрывной волной. На их объеденных крысами и собаками лицах беззвучно шевелились губы, а синие распухшие языки, еле ворочаясь, шептали проклятья. Барнет смеялся и плевал им в рожи, но вот сейчас понял, что Дьявол существует во плоти и действительно многолик, как о том рассказывал преподобный отец Муни в своих проповедях, которые Николас помнил с детства почти наизусть. Однако страх оказаться лишенным той власти, что предлагал ему Лукавый, пересилил острое желание отказаться и уйти, пусть даже после этого его ожидает неминуемая отставка; Мак-Кинли наверняка подстраховался на случай отказа.

В фельетонах и плохих книгах политиков изображают некими бездушными монстрами, порочными и лживыми существами. Но так может говорить и думать только тот, кто ни разу в жизни не ощущал эманации реальной, большой власти. Словно мутный, дурманящий поток, эта сила охватывает человека, заново переписывая всю его сущность. Только очень сильные личности способны дышать отравленным воздухом коридоров, где могущество словно бы витает в воздухе. Но и они со временем ломаются, становясь рабами силы, кто раньше, а кто немного погодя. Барнет держался очень долго, но предложенное ему было под стать искушению, которому некогда подвергался лишь один человек, да и тот был сыном Бога. Прежний прямолинейный и удачливый сенатор исчез бесследно, власть раздавила его, превратив в марионетку, послушную воле Десяти, сидевших за столом. Тот, кто раньше был сенатором Николасом Барнетом, поднял глаза на замершего в ожидании ответа Мак-Кинли, затем перевел опустевший взор на ожидающее его ответа собрание и произнес:

— Реальная власть — это то, к чему я шел всю жизнь. Дайте мне ее, и я не подведу вас, господа… и дамы, — он коротко кивнул госпоже Витт, которая безразлично скользнула по нему взглядом и снова уткнулась в какие-то разложенные перед ней бумаги.

За столом стало тихо, эхо последней фразы, произнесенной Барнетом громким, балансирующим на грани срыва голосом, гуляло под сводами зала и наконец умерло где-то высоко в темноте. Большая хрустальная люстра оставалась темной, в библиотеке горели лишь светильники, упрятанные в стенах среди книжных стеллажей.

Толстяк неожиданно легко поднял свою тушу из-за стола и сказал мягким баритоном, похожим на голос доброго дядюшки из водевиля: