Том 1. Авиация превращений - Даниил Хармс

21 января 1935

Физик, сломавший ногу

Маша моделями вселенной,выходит физик из ворот.И вдруг упал, сломав коленныйсустав. К нему бежит народ.Маша уставами движенья,к нему подходит постовой.Твердя таблицу умноженья,студент подходит молодой.Девица с сумочкой подходит,старушка с палочкой спешит.а физик все лежит, не ходит,не ходит физик и лежит.

23 января 1935

Н.М. Олейникову

Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник,О чем задумался? Иль вновь порочишь мир?Гомер тебе пошляк, и Гёте — глупый грешник,Тобой осмеян Дант, — лишь Бунин твой кумир.

Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство,Порой печалит слух иль вовсе не смешит,Он даже злит порой, и мало в нем искусства,И в бездну мелких дум он сверзиться спешит.

Постой! Вернись назад! Куда холодной думойЛетишь, забыв закон видений встречных толп?Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой?Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб?

23 января 1935

(Следующие строфы были вычеркнуты Хармсом.)

Вот сборище друзей, оставленных судьбою:Противно каждому другого слушать речь;Не прыгнуть больше вверх, не стать самим собою,Насмешкой колкою не скинуть скуки с плеч.

Давно оставлен спор, ненужная беседаСама заглохла вдруг, и молча каждый взорПрезреньем полн, копьём летит в соседа,Сбивая слово с уст. И молкнет разговор.

Неизвестной Наташе

Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.Старик, вздыхая гладит волос и хлеба черствую ковригу,Грызет зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.

Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,А я стихи пишу Наташе и не смыкаю светлых глаз.

23 января 1935

На посещение писательского дома 24 января 1935 года

Когда оставленный судьбоюЯ в двери к вам стучу друзьяМой взор темнеет сам собоюИ в сердце стук унять нельзяБыть может радости движеньяЯ вам собой не принесуВ груди, быть может, униженьяНасмешек ваших не снесуБыть может приговор готовыйМоих друзей гремел не разЧто я в беде моей суровойБыть может не достоин вас нелепТолпу забот и хлад судеб<…>

<24 января 1935>

«Однажды утром воробей…»

Однажды утром воробейударил клювом в лук-пырей.И крикнул громко лук-пырей:«Будь проклят птица-воробей!»Навеки проклят воробей,от раны чахнет лук-пырей.И к ночи в мёртвый лук-пырейсвалился мёртвый воробей.

24 января 1934-35

Антон и Мария

Стучался в дверь Антон Бобров.За дверью, в стену взор направив,Мария в шапочке сидела.В руке блестел кавказский нож,часы показывали полдень.Мечты безумные оставив,Мария дни свои считалаи в сердце чувствовала дрожь.Смущен стоял Антон Бобров,не получив на стук ответа.Мешал за дверь взглянуть тайкомв замочной скважине платок.Часы показывали полночь.Антон убит из пистолета.Марию нож пронзил. И лампане светит больше в потолок.

26 января 1935?

Страшная Смерть

Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты,А рядом сидела его супруга и все говорила о том, что в котлетах мало свинины.Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть.Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал.В кармане его золотые часы перестали тикать.Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился,Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя желтые листья,И он скоропостижно умер.

апрель 1935

На смерть Казимира Малевича

Памяти разорвав струю,Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.Имя тебе — Казимир.Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего.От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.Нет площади поддержать фигуру твою.Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо?Только мука — жизнь твоя, и желание твое — жирная снедь.Не блестит солнце спасения твоего.Гром положит к ногам шлем главы твоей.Пе — чернильница слов твоих.Трр — желание твое.Агалтон — тощая память твоя.Ей, Казимир! Где твой стол?Якобы нет его, и желание твое — Трр.Ей, Казимир! Где подруга твоя?И той нет, и чернильница памяти твоей — Пе.Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,Десять раз протекла река пред тобой,Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.«Вот штука-то», — говоришь ты, и память твоя — Агалтон.Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего,Исчезает память твоя и желание твое — Трр.

Даниил Хармс-Шардам.

17 мая 1935

«Господи пробуди в душе моей пламень Твой…»

Господи пробуди в душе моей пламень Твой.Освети меня Господи солнцем Твоим.Золотистый песок разбросай у ног моих,чтобы чистым путем шел я к Дому Твоему.Награди меня Господи Словом Твоим,чтобы гремело оно, восхваляя Чертог Твой.Поверни Господи колею живота моего,чтобы двинулся паровоз могущества моего.Отпусти Господи тормоза вдохновения моего.Успокой меня Господии напои сердце моё источником дивных Слов Твоих.

Марсово Поле, 13 мая 1935

Небо

Настало утро. ХлопотливыйУже встаёт над миром день.Уже в саду под белой сливойЛожится чёрным кругом тень.

Уже по радио сигналыСообщают полдень. На углуКричат проворные журналыО том, что было по утру.

Уже мгновенные газетыКричат о том, что было днём,Дают вечерние советыУже проспект блестит огнём.

Уже от пива люди пухнут;Уже трамваи мчатся прочь;Уже в квартирах лампы тухнут;Уже в окно стучится ночь.

Настала ночь. И люди дышат,В глубоком сне забыв дела.Их взор не видит, слух не слышит,Недвижны вовсе их тела.

На чёрном небе звёзды блещут;Дрожит на дереве листок.В далёком море волны плещут;С высоких гор журчит поток.

Кричит петух. Настало утро.Уже спешит за утром день.Уже и ночи БрамапутраШлет на поля благую тень.

Уже прохладой воздух веет,Уже клубится пыль кругом.Дубовый листик, взвившись, реет.Уже гремит над нами гром.

Уже Невой клокочет Питер,И ветр вокруг свистит в лесах,И громоблещущий ЮпитерМечом сверкает в небесах.

Уже поток небесный хлещет,Уже вода везде шумит.Но вот из туч все реже блещет,Все дальше, дальше гром гремит.

Уже сверкает солнце шаромИ с неба в землю мечет жар,И поднимает воду паром,И в облака сгущает пар.

И снова страшный ливень льется,И снова солнца шар блестит —То плачет небо, то смеется,То веселится, то грустит.

17 августа 1935

Первое послание к Марине

За то, что ты молчишь, не будуТебя любить, мой милый друг,И, разлюбив тебя, забудуИ никогда не вспомню вдруг.

Молчаньем, злостью иль обманомЛюбовный кубок пролился,И молчаливым талисманомЕго наполнить вновь нельзя.

Произнеси хотя бы слово,Хотя бы самый краткий звук,И вмиг любовь зажжется сноваЕще сильней к тебе, мой друг.

29 августа 1935