Безумие толпы - Пенни Луиза

К ним присоединился месье Беливо, его сапоги проскрипели по утрамбованному снежку.

– Désolé. Я разберусь с этим. Мои хлопушки. Моя вина.

Месье Беливо посмотрел сквозь языки пламени на Феликса, который понемногу подходил все ближе к открытой коробке с пиротехникой.

– Eh, garçon. Non[66]. – Голос его звучал твердо, но, когда он повернулся к Арману и Жану Ги, на его лице было добродушное выражение. – Дети…

Будучи бездетным холостяком, бакалейщик по отношению к детям всегда был добр и терпелив. Он словно вместо того, чтобы дать жизнь одному, присвоил себе их всех.

Месье Беливо отправился поговорить с Феликсом, а Арман и Жан Ги грелись у костра, протягивая к нему руки без перчаток. Стояла ясная, морозная ночь, хотя ветер усиливался.

– Погода ухудшается, – сказал Жан Ги, глядя на звезды и безотчетно ища глазами Большой Ковш.

Куртки они оставили в доме, а потому жались поближе к костру.

Слышался знакомый скрежет: ветер гнал кристаллы льда по снежной поверхности. Подхваченные порывом угольки и дымок костра понесло в сторону Гамаша и Жана Ги. Они закрыли глаза и отвернулись.

Когда ветер стих, Арман спросил:

– Все в порядке?

Жан Ги улыбнулся:

– Дым в глаза попал. Думаю, выживу.

– Я говорю о профессоре Робинсон.

– Она видела Идолу, – сказал Жан Ги; Арман молча смотрел в потрескивающий костер, зная, что это еще не все. – Я пытался остановить ее, Арман. Думаю, Анни решила, что я хочу защитить Идолу, и да, это было главной причиной. Но…

Арман ждал.

– …но где-то в глубине души мне не хотелось показывать ей свою дочь.

В пляшущем свете пламени Арман впервые увидел морщины на лице Жана Ги. Неужели столько лет прошло со времени их знакомства? Лет, породивших эти морщины.

Кроме того, он заметил пробивающуюся седину в темных волосах зятя.

– Но ты ей позволил, – сказал Арман.

– Только из-за Анни. Она сказала, что все в порядке.

– И как? В порядке?

Жан Ги хохотнул, и тут Арман увидел, что самые глубокие морщины начинаются в уголках его глаз. Морщины смеха.

– Все к тому идет.

Бовуар обернулся и кинул взгляд через окно в гостиную. У камина стоял телевизор – по каналу «Радио Кэнада» шла ежегодная квебекская новогодняя программа «Пока-пока».

Стулья поставили ближе к экрану, и гости подходили и усаживались с тарелками и выпивкой в руках.

– Идите в дом! – позвала Рейн-Мари от двери. – Уже почти полночь.

– Ветер набирает силу, – сказал месье Беливо. – Я побуду на улице. Послежу за костром. И ты тоже иди, – велел он Феликсу. – Выпей горячего шоколада, погрейся.

– Нет, – помотал головой мальчик. – Я хочу с вами. За костром нужно присматривать.

– Идем, – сказал Арман Жану Ги. – Вместе проводим этот год.

– Вы же не собираетесь поцеловать меня, когда пробьет двенадцать? Эй, кстати, вы горите.

Арман опустил взгляд. Уголек и вправду попал на его свитер.

Жан Ги натянул рукав на пальцы и сбил тлеющий уголек со свитера тестя.

Они вошли внутрь, получили по чашке горячего шоколада и отнесли их бакалейщику и его ученику, а потом присоединились к собравшимся у телевизора.

Рейн-Мари обняла Армана и приткнулась к нему.

– Ты против чего-то протестуешь?

– Почему ты так решила?

– Я смотрю, ты собираешься устроить самосожжение.

Он посмотрел на свой свитер. Похоже, Жан Ги заметил не все угольки.

Рейн-Мари похлопала по свитеру и загасила тление.

– Этот свитер был рождественским подарком. Ты проносил его неделю.

– Миссис Клаус будет разочарована.

– Миссис Клаус понимает, что иногда мужчины прибегают к самосожжению.

Он рассмеялся:

– Спасибо, ты спасла мне жизнь.

– Я спасла свитер. А ты просто случайно в нем оказался.

Она сильнее обняла его, вдыхая запах дыма и подгоревшей шерсти, смешанный с запахом сандалового дерева и розовой воды. Получалось что-то землистое и странно приятное.

– Ш-ш-ш, – прошипела Рут. – Почти полночь.

Все наклонились вперед, навстречу еще ничем не запятнанному новому году, а на экране появились цифры.

– …Sept, six, cinq… – считали они, – trois, deux, un![67] Bonne année!

Рейн-Мари и Арман обнялись и поцеловались, как и другие пары. Стивен склонился к Рут, а та закрыла глаза и подалась к нему, но тут между ними подняла голову Роза, и в конечном счете он поцеловал утку.

Фейерверк осветил небо над гостиницей и спа. Чтобы не пугать животных в деревне, месье Беливо принес бесшумную пиротехнику, отчего зрелище казалось еще более волшебным.

Арман нашел Даниеля и обнял его:

– Я так рад, что ты дома.

– Moi aussi[68], – сказал Даниель.

Они вместе вышли на улицу полюбоваться фейерверком.

Под громкие радостные крики все забыли о холоде. Толпа показывала вверх, отпускала замечания. Наверху крутились шутихи, неслись ракеты, взрывались пиротехнические звезды, освещали их лица и деревню Три Сосны внизу.

Детям роздали бенгальские огни. Феликс научил Оноре зажигать металлический прутик, сунув в костер его кончик, который тут же начинал фонтанировать крохотными звездочками. Потом Феликс показал, как выводить свое имя в темноте. И вскоре все дети занялись этим.

– Маленькие обезьянки, – усмехнулся Винсент Жильбер, подошедший к Арману и Рейн-Мари, когда пиротехническое шоу подходило к концу.

Жильберу единственному хватило ума надеть куртку.

Когда фейерверк закончился, гости, трясясь от холода и хохоча, побежали в дом к камину.

Минул еще один год. Наступил другой. Билли Уильямс, оставшийся на улице, чтобы загасить костер, улыбался, бросая лопатой снег на пламя и оживляя в памяти сладкие моменты полуночи. Он стоял рядом с Мирной.

«…Deux, un! Bonne année!!»

Он повернулся к ней и спросил, перекрикивая «ура» и смех: «Позволь?»

Когда она кивнула, он наклонился и поцеловал ее. Легонько. Коротко. В губы.

Она оставила руку на его предплечье. Но не для того, чтобы оттолкнуть его, а чтобы удержать. И он поцеловал ее еще раз. Более долгим поцелуем.

А теперь он остановился, опираясь на лопату. Оживляя в памяти эти мгновения, которых он так долго ждал. Потом в его глазах вспыхнул свет – костер ожил.

Его оживил очередной порыв ветра, подумал Билли, снова бросая лопатой снег на пламя.

Несколько минут спустя, когда Билли уже собрался возвращаться в дом, он заметил какое-то движение и посмотрел направо в темноту. Один из подростков, хромая, вышел на опушку леса и стал звать своих друзей.

Ребятам, по прикидке Билли, было лет шестнадцать-семнадцать. Он знал их всех. Видел, как они росли. Мальчишки еще не достигли того возраста, когда законом разрешается употреблять спиртное. Но это в свое время не останавливало и его самого. Он до сих пор не переносил запах сидра, его сразу начинало мутить.

Билли улыбнулся и бросил еще одну, последнюю, лопату снега в костер. Услышал, как умирающие угли зашипели в ответ. Потом раздались новые крики. Что-то в их тональности заставило Билли помедлить. Он шагнул дальше в темноту.

Потом из леса один за другим на нетвердых ногах стали появляться парни. В свете, падающем из окна гостиной, их глаза были широко раскрыты и безумны.

Билли Уильямс бросил лопату и поспешил им навстречу.

Усталые и счастливые, Арман и Рейн-Мари уже собирались уходить и направились в холл за своими куртками, как вдруг Арман остановился.

Повернулся.

Бросил взгляд назад.

Глава двадцатая

Арман резко остановился и опустился на колени перед телом, лежащим в снегу лицом вниз.

Он хотел было ухватиться за пальто и перевернуть тело, но вдруг отпрянул.

Жан Ги опустился на колени с другой стороны и тоже протянул руки к телу.