Человек с двумя жизнями - Амброз Бирс

гребнем холма, щадя жизни, бесконечно более драгоценные для страны, а Брейл совершенно хладнокровно стоял на вершине холма, глядя в ту сторону, откуда враг вел самый ожесточенный огонь.

Когда бои ведутся на открытой местности, противоборствующие стороны, которым приходится часами находиться друг напротив друга, часто прижимаются к земле, как к любимой женщине. Строевые офицеры также ложатся на землю, а старшие офицеры, чьи кони были убиты или отправлены в тыл, пригибаются под градом свинца, несущего смерть, забыв о личном достоинстве.

В таких условиях жизнь штабного офицера в бригаде явно «нерадостная», главным образом из-за сомнительной должности и резкой смены положения. Из сравнительно безопасной позиции, которую штатский, пожалуй, назовет «чудом», его посылают с приказом к какому-нибудь командиру, залегшему на фланге, которого поэтому трудно разыскать. Приходится спрашивать солдат, поглощенных другими делами. В дыму и грохоте речь не слышна и приходится объясняться знаками. Обычно в таких случаях адъютанты пригибают голову и бегут на полусогнутых, становясь предметом живого интереса нескольких тысяч восхищенных стрелков. По возвращении… но возвращаются с таких заданий не всегда.

Брейл вел себя иначе. Бывало, он поручал коня заботам ординарца – он любил своего коня – и спокойно шел выполнять опасное поручение, даже не пригнувшись. Его великолепная фигура, подчеркнутая формой, приковывала к себе все взгляды.

Мы наблюдали за ним, затаив дыхание.

Однажды один из наших, порывистый заика, так разволновался, что крикнул мне:

– С-ставлю д-два д-доллара, что его собьют, п-прежде чем он д-доберется до т-того оврага!

Я не принял жестокого пари; я был согласен с сослуживцем.

Позвольте отдать должное памяти храбреца. Во всех тех случаях, когда он без нужды рисковал жизнью, он вовсе не бравировал своей смелостью и после ею не хвастал. В тех немногих случаях, когда некоторые из нас отваживались сделать ему выговор, Брейл мило улыбался и отвечал беззаботно, что, впрочем, исключало дальнейшие разговоры по той теме.

Однажды он сказал:

– Капитан, если когда-нибудь я попаду в беду из-за того, что забуду ваш совет, надеюсь, мои последние секунды скрасит ваш чудесный голос, который прошепчет мне на ухо: «Что я тебе говорил?»

Мы посмеялись над капитаном – хотя почему, мы и сами толком не могли бы объяснить. Тем же вечером капитана разнесло на куски снарядом. Брейл довольно долго сидел рядом с телом и подчеркнуто заботливо складывал куски вместе – посреди дороги, под градом пуль и картечи! Легко осуждать подобную бесшабашность, не очень трудно воздержаться от подражания. Однако такого человека нельзя не уважать. Брейла не меньше любили из-за его недостатка, который проявлялся в героизме. Иногда мы просили его, чтобы он перестал валять дурака, но он продолжал в том же духе до самого конца. Иногда его ранило, но он всегда возвращался в строй, как новенький.

Конечно, в конце концов его настигло возмездие; человек, презирающий закон вероятности, бросает вызов сопернику, который редко терпит поражение. Дело было в Ресаке, в Джорджии, во время атаки, которая окончилась взятием Атланты.

Перед нашей бригадой по полю, вдоль небольшой возвышенности, тянулись укрепления противника. На флангах, в лесу, наши позиции сближались, но открытое поле мы не надеялись занять до ночи, когда в темноте мы могли бы зарыться в землю, как кроты. Наши позиции находились в четверти мили от опушки леса. Мы стояли примерно полукругом, а вражеские укрепления были хордой дуги.

– Лейтенант, передайте полковнику Уорду, чтобы тот подошел как можно ближе и разыскал укрытие. Пусть не тратит боеприпасы на ненужную стрельбу. Коня можете оставить.

Когда генерал отдавал приказ, мы стояли на опушке леса, рядом с оконечностью дуги. Полковник Уорд находился левее.

Очевидно, предложение оставить коня означало, что Брейлу лучше идти более длинной дорогой, по лесу, среди людей. Более того, такой путь был единственно возможным. Идти короткой дорогой, на виду у неприятеля, почти наверняка означало, что задание не будет выполнено.

Прежде чем кто-то успел вмешаться, Брейл пустил коня в поле легким галопом. Над вражескими укреплениями затрещали выстрелы.

– Остановите его, дурака этакого! – закричал генерал.

Один ординарец, у которого тщеславия было больше, чем мозгов, бросился вперед выполнять приказ… и через десять шагов вместе с конем пал смертью храбрых.

Брейл был уже далеко, он мчался параллельно вражеским шеренгам менее чем в двухстах ярдах от них. Надо было видеть это зрелище!

Головной убор его сбило ветром или выстрелом; длинные белокурые волосы взлетали и опадали вместе с движениями коня. Он прямо сидел в седле, легко держа поводья левой рукой. Правая беззаботно висела вдоль корпуса. Иногда удавалось мельком разглядеть его красивый профиль; он смотрел то в одну, то в другую сторону; ясно было, что его интерес к происходящему естествен и не наигран. Зрелище было ярким и лишенным всякой театральности. Когда он приближался к врагам на расстояние выстрела, его осыпали пулями. Мы стреляли из леса в ответ. Забыв о собственной безопасности и полученных приказах, наши солдаты вскакивали на ноги и группами выбегали на открытое место, стреляя в ту сторону, где находились вражеские укрепления, вызывая ответный огонь на себя с самыми катастрофическими последствиями. В бой с обеих сторон вступила артиллерия; поверх ружейных выстрелов слышался грохот взрывов. Воздух дрожал от картечи. Вражеские снаряды расщепляли деревья и поливали их кровью. От наших снарядов вражеские окопы заволокло дымом и облаками пыли.

Мое внимание на какой-то миг отвлеклось на общий бой, но вскоре, когда пороховые облака ненадолго рассеялись, я увидел Брейла, из-за которого началась бойня. Невидимый с обеих сторон – в него могли попасть как враги, так и друзья, – он стоял под градом пуль неподвижно, лицом к неприятелю. Рядом с ним лежал его конь. Я сразу же увидел, что его остановило.

Будучи военным топографом, я рано утром производил поспешную съемку участка. На середине поля, под углом к вражеским позициям, тянулся глубокий, извилистый овраг. С того места, где мы стояли, оврага не было видно; очевидно, Брейл о нем не знал. Преодолеть овраг было невозможно. Глубина подарила бы Брейлу полную безопасность, если бы он понял, что уцелел чудом, и спрыгнул вниз. Вперед пойти он не мог, не мог и повернуть назад; он стоял, готовый к смерти. Смерть не заставила себя долго ждать.

По какому-то загадочному совпадению почти одновременно с тем, как он упал, стрельба прекратилась; несколько отрывочных выстрелов через большие интервалы скорее подчеркивали тишину, чем нарушали ее. Как будто обе стороны вдруг раскаялись в своем бессмысленном преступлении. Вскоре в поле беспрепятственно вышли четыре наших санитара с носилками. За ними шел сержант с белым флагом.