Распутин. Анатомия мифа - Александр Николаевич Боханов

ответил: неправда — и далее пояснил, что «он в баню ходил задолго до женщин, а сильно угоревши, лежал в предбаннике, откуда вышел действительно парной — незадолго до прихода туда женщин».

Отметим здесь два обвинения, которые бросили в адрес Распутина приходские священники и которые никто больше из прихожан, родственников и соседей не подтвердил: тягу его к «барынешкам» и хождение с ними в баню. Собственно, ничего, кроме каких-то смутных показаний, оба пастыря привести не смогли.

Здесь вполне кстати сделать пояснения, раскрывающие причину нелюбви местных священников к этому своему прихожанину. Когда Распутин начал обретать известность, то и внимание односельчан «Ефимов Гришка» стал притягивать все больше. Когда прошел слух, что он был в доме у самого царя, а затем к нему наведались и гости «из России» (первая такая пилигримка прибыла в 1905 году), то это оказало сильное воздействие на деревенское «общественное мнение». За Распутиным многие признали необычные способности. К нему потянулись люди, стали расспрашивать о виденном, просить советов, обращаться за помощью. Он превращался в видную фигуру, местный авторитет и невольно перенимал ту роль, которую издавна играл сельский священник. Если добавить, что Распутин был невысокого мнения о «христианской доблести» штатных сельских духовных поводырей, высказывался о них критически («за бормотанием молитв души человеческой не разумеют»), то сразу же станет ясно, почему последние так невзлюбили Распутина. Они начали чернить его, не гнушаясь при этом наветами. Извечные людские пороки — зависть и злость — делали из священнослужителей клеветников и интриганов. Указанные пастыри в этом ряду были первыми, но далеко не последними.

Дело о хлыстовстве развалилось, никаких подтверждений сектантства обнаружено не было. Однако консистория, закрыв следствие, которое, по мнению церковных чиновников, «было проведено слишком формально, неполно и необстоятельно», решила провести подробное расследование. Человек, которого принимала царская семья, которого в царском дворце, как о том говорили многие, венценосцы слушали, вызывал жгучий интерес и пристальное внимание.

Душа нового тобольского епископа Евсевия, который и близко не стоял у монарших покоев, полыхала «разоблачительным огнем». Владыка распорядился предоставлять ему ежемесячные отчеты о «жизни и действиях» Григория Распутина. Такие рапорты покровские священники своему церковному повелителю регулярно и посылали. В основном сообщали о том, куда и с кем поехал Распутин, кто к нему прибывал в гости, как себя вели гости и хозяин. Чтобы не утомлять читателя подробным описанием священнического рвения, отметим лишь, что никаких компрометирующих данных не только о «еретической прелести», но и об иных «порочных наклонностях» Распутина добыто не было.

Тобольскому церковному начальству следовало принимать какое-то решение. Новый епископ Алексий, совершая объезд епархии, специально отправился в Покровское, где лично и встретился с Распутиным. Он провел с популярным крестьянином многочасовые беседы о вере, о его жизни и убедился, что слухи и обвинения в его адрес ни на чем не основаны.

По решению епископа консистория констатировала, что «дело о принадлежности крестьянина Распутина-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований». Владыке подозреваемый показался «человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается». Исходя из этого, консистория вынесла определение: «Дело о крестьянине слободы Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным».

Это определение в тот же день было утверждено преосвященным Антонием. На документе написано: 29 ноября 1912 года. Запомним эту дату. В тот период, когда дело о хлыстовстве и «аморальном поведении» Распутина в Тобольске было прекращено, в столице уже бушевал «разоблачительный смерч». Здесь к знакомым обвинениям в сектантстве и разврате прибавили новые: пьянство и воровство. Тенденциозно подобранные выдержки из досье Тобольской консистории стали фигурировать в качестве «неоспоримых» аргументов и «бесспорных» доказательств. Все же остальное, что собиралось придирчивыми расследователями несколько лет и что никак не подтверждало ходульные тезисы, просто игнорировалось. Предположения и догадки обретали характер факта.

Еще задолго до поры «буйства компромата», при первых следственных действиях церковных властей по поводу хлыстовства весть о том дошла до царской семьи. Царь и царица придали этому событию большое значение. Александра Федоровна лично попросила своего духовника и тогда инспектора Петербургской духовной академии Феофана поехать в Сибирь и на месте узнать истину. Точная дата этого визита неизвестна, но есть основания считать, что он состоялся летом 1908 года, когда Тобольская консистория затевала второй этап расследования. Царский посланец ознакомился со всеми материалами (с Распутиным встречаться не надо было, он и до того его хорошо знал) и, вернувшись, сообщил высокопоставленным почитателям Григория, что «ничего порочного за ним не числится». Эта оценка лишний раз укрепила мнение царицы о благочестии их друга, в чем она и прежде не сомневалась.

Все разоблачительные утверждения в той или иной степени, но непременно затрагивали вопрос об отношениях сибирского мужика с женским полом. Как видно из доносов покровских церковнослужителей, этот сюжет уже ими не был обойден. Еще в 1907 году двум сельским батюшкам показалось, что их прихожанин слишком «вольно ведет себя с дамами» и даже «бывает с ними в бане».

«Дамами» во всех донесениях назывались, конечно, не местные поселянки, а приезжие «из России».

Таковые стали появляться в Покровском с конца 1905 года. С этого времени начинает формироваться тот кружок обожательниц, который будет сопровождать «отца Григория» до самой смерти. Потом, когда уже кончится его земная жизнь и венценосный покровитель перестанет быть «владыкой полумира», эта «женская группа» вызовет пристальный интерес как у следователей ЧСК Временного правительства, так и у средств массовой информации. Далее, когда исчезнет и Временное правительство, и все его клевреты, тема не исчезнет.

За дело примутся историки, романисты, драматурги и кинематографисты. Здесь вообще уже не будут ничего изучать и расследовать, а чуть ли не всех почитательниц Распутина без колебаний зачислят в разряд его сожительниц. Этот «любовный список», в некоторых случаях насчитывающий многие сотни имен, будоражит воображение впечатлительных сочинителей и поныне.

Среди множества зафиксированных в этом «документе» фигур первыми указывают непременно трех: Ольгу Владимировну Лахтину, Хионию Матвеевну Берлацкую и Акилину Никитичну Лаптинскую (о некоторых прочих «активистках» речь пойдет отдельно). Их Распутин по-свойски называл Лелей, Хоней, Килиной (по деревенскому обычаю прозвища от него получали многие знакомые).

Эти три особы бывали в Покровском, жили там порой по нескольку недель и числились среди тех дам, с которыми, как утверждалось, «Распутин ходил в баню». Оставим в стороне банную историю и остановимся на личностях этих «главных фигурантов по делу о разврате». Их, как следовало из доносов священников, неистовый Распутин прилюдно во время прогулок по селу