Распутин. Анатомия мифа - Александр Николаевич Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Написанное рукой мастера, яркое повествование наполнено множеством «красочных картин» и «поразительных деталей» из жизни загадочного сибирского мужика-проповедника. Труайя уверенно живописует те «христианские радения», которые якобы стал практиковать Распутин со своими последователями уже в молодые годы в «арендованном доме» в Покровском: «Здесь читают Новый Завет, много говорят об испытаниях верующих, ищут очищения в молитвах. Затем вновь посвященные дают волю своей любви к ближнему, обмениваются поцелуями с «братьями» и «сестрами». Бывает, все вместе отправляются в баню. Там в жаре и пару мужчины и женщины вместе приступают к очистительному омовению. Хлещут друг друга вениками, чтобы разогреть кровь, как это принято в русской бане. Утоляют страсть кто с кем на мокром полу, не уставая восхвалять Бога за удовольствие, которое Он дарует своим ничтожных созданиям».
Приведенный эпизод далеко не самый колоритный из тех, которые можно встретить на страницах произведений. Немыслимо далекая загадочная Сибирь, дремучие леса, дичь и глушь, а посреди этой первозданной темноты и варварства голый бородатый сладострастный мужик в окружении обнаженных женских тел — подобные картины давно стали общим местом западной «распутиниады». Но мэтрам пера и виртуозам кинокамеры из зарубежных стран в общем-то ничего изобретать не потребовалось. Задолго до расцвета Голливуда залихватские сказания о «банных» и прочих «оргиях» сочинили в России. В основе их лежали материалы «расследований», проводившихся как церковными и светскими властями, так и расторопными журналистами, видными общественными «страдальцами за Россию» как из стен Таврического дворца, так и вне его.
Первое официальное выяснение образа жизни, христианского благочестия и прошлого Распутина произошло в 1907 году и было инспирировано настоятелем церкви в Покровском Петром Остроумовым. Весной того года на сходе крестьян-прихожан Распутин дал несколько тысяч рублей на постройку нового храма и предложил другим внести посильную лепту. Как будто настоятель должен был испытывать лишь радость от такой щедрости и поминать жертвователя с благодарностью в молитвах. Реакция же оказалась совершенно иной. Настоятель строчит донос губернскому церковному начальству в Тобольск. Он обвиняет прихожанина своего прихода не больше и не меньше, как в ереси, в принадлежности к хлыстовству.
Секта хлыстов или, как тогда нередко говорили, «Хлыстунов» была запрещена, и ее приверженцы собирались нелегально. Они считали, что Христос продолжал жить и воплощаться в разных людях, и для «слияния с Ним» прибегали на богослужениях к самоистязаниям. Нередко, войдя в сомнамбулический экстаз, занимались коллективным совокуплением.
Что же произошло и почему гнев сельского батюшки вызвало поведение человека, сделавшего такое богоугодное дело, как внесение денег на строительство храма? И зачем одному из раскольников-хлыстов, «радения» которых так красочно обрисовал Анри Труайя, понадобилось приносить сей дар тем, кто не являлся хлыстовскими «братьями» и «сестрами»? Такие вопросы тогда не возникли.
Сведения о «раскольничьем гнезде» в Покровском вызвали быструю реакцию. В сентябре 1907 года Тобольская духовная консистория заводит следственное дело, продолжавшееся восемь месяцев. Для установления истины в Покровское командируется священник из Тобольска, наделенный широкими полномочиями проводить осмотры и дознания. Начал он с дома Распутиных. Согласно его отчету, «осмотром помещения, где проживает семейство Распутина-Нового, обнаружено: все комнаты увешаны иконами и картинами религиозного содержания, некоторые из них символического значения… по столам и стенам — масса карточек. На некоторых Рас-путин-Новый снят с Великими Князьями и другими светскими и духовными особами. Есть карточки, на которых он снят со своими странницами, Скаковой например, приложенные к данному акту осмотра». Общее впечатление от «хлыстовской обители» было у посланца епископа Тобольского Антония самое нейтральное: «В верхнем этаже обстановка — городская, в нижнем — крестьянская, подозрительного ничего не найдено».
Итак, ничего предосудительного в доме обнаружено не было. На фотографиях, о которых говорится в отчете, Распутин мог быть изображен вместе с великими князьями Петром и Николаем Николаевичами, мужьями Милицы и Анастасии Черногорских. Ни с кем другим из великокняжеской среды в тот момент Григорий не общался. Кстати, при всем обилии опубликованных фотоматериалов о Распутине данные изображения исчезли без следа, так что установить личности великих князей, а также «и других светских и духовных особ», запечатленных фотоаппаратом, можно лишь предположительно.
Посланец консистории с пристрастием опросил односельчан и церковный причт. Ничего особо подозрительного обнаружить не удалось. Все в общем-то говорили примерно одно и то же: семья обычная, христианская, в скандальных историях не замешана. Только показания двух приходских священников, Петра Остроумова и Федора Чемагина, звучали диссонансом в этом однообразном людском хоре.
Первый, тот самый, кто «сигнализировал» владыке, заявил, что знает Распутина с 1897 года. За это время, как сказал священник, Григорий и его семейство «неопустительно исполняют долг исповеди и Святого причастия». Далее свидетель показал, что сам «слышал в доме Распутина духовные песнопения и молитвы православной церкви. Окружающие Распутина относятся к нему с почтением и уважением, а слышно, что некоторые из них называют его и «отцом Григорием». Далее «страж православия» признал, что, «кроме обыкновенных посещений гостей, особенных молитвенных собраний у Распутина не бывает. В религиозном отношении его и весь его дом можно назвать примерным: строго соблюдаются посты, посещают храм и так далее».
Казалось бы, после такого «резюме» все прочие разговоры и утверждения неуместны. Однако нет, надо было доказать, что он не зря «беспокоил его высокопреосвященство». Поэтому, не имея прямых улик, сельский священник сочиняет обвинительный пассаж, из которого явствует, что, несмотря на внешне вполне благопристойную жизнь, Распутин среди селян «пользуется репутацией непорядочного человека, как изменившего-де своей вере православной. Ставят в вину постоянное проживание в его доме женщин и непринужденное с ними обращение, а также смущаются и частыми его поездками».
Другой священник того же прихода, Федор Чемагин, знакомый с Распутиным с 1905 года, добавляет темных красок. Он тоже признает, что «в религиозном отношении сам Распутин и весь его дом примерно ревностны», но тут же начинает уличать его в «неподобающем поведении». Как зафиксировал посланец консистории, «обвиняемый признался в частных разговорах свидетелю (Чемагину. — А. Б.) в своей слабости ласкать и целовать «барынешек». Сознался, что был вместе с ними в бане, что стоит в церкви рассеянно».
На вопрос церковного дознавателя, правда ли, что, как показал Федор Чемагин, Распутин ходил вместе с женщинами в баню, тот
