Музей современной любви - Хизер Роуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Официальный фотограф перформанса Марко Анелли тщательно переустанавливает свой «Кэнон». Каждый вечер, просмотрев фотографии за день и дав рекомендации Марине, которая самолично проверяет все отснятое перед загрузкой на сайт, Марко успевает выспаться. Ему достаточно шести часов сна, хотя по вторникам, когда МоМА закрыт и все получают передышку на сутки, чтобы хоть немного прийти в себя, он спит до полудня. Иногда во вторник вечером Марко не может представить себе, как у него достанет сил вернуться к работе и продержаться эту неделю, а затем следующую.
Времени на друзей не остается. И сил тоже. Весь день Марко окружен людьми. Весь день он вглядывается в лица.
Сны Марко превратились в странные полицейские процедуры опознания. Иногда он пропалывает лица в огромном саду, а иногда зачерпывает их, словно лунные лучи, упавшие на речную поверхность. Прошлой ночью ему приснилась вечеринка; он ходил из комнаты в комнату в поисках каких-то конкретных людей, но так и не нашел их, причем все присутствующие были одеты в костюмы переливчатых синих птиц с темными масками на глазах и клювами из сверкающих бусин.
Марко передавал планшет с бланком согласия следующему человеку в очереди, тот заполнял его, подписывал и обязательно спрашивал: «Это долго?»
Он улыбался и неизменно отвечал: «Заранее сказать невозможно».
Марко старался не вступать в атриуме в разговоры. Он же не пресс-секретарь. Он фотограф. Когда они с Абрамович обсуждали этот перформанс, то думали, что стул напротив Марины часто будет пустовать. Эти двое и вообразить не могли, что начнется такой ажиотаж и желающие будут часами стоять в очереди.
Марко взглянул на часы — подарок Марины. Как замечательно, что она дала ему время. Оно у них общее. Пока она здесь, он тоже будет здесь. На протяжении семидесяти пяти дней он будет ее постоянным свидетелем.
Они познакомились в Риме, когда Марко попросил разрешения пофотографировать Марину и она предложила ему десятиминутное «окно» на следующий день. Сказала, что это все время, которое она может ему уделить. В назначенное время Абрамович встретилась с Марко и была удивлена: его интересовало вовсе не лицо Марины. Его интересовали ее шрамы.
Они рассказывали ее подлинную историю — шрамы, оставленные ножами и льдом, огнем и скальпелем; годы работы на туго натянутом канате между искусством и духовностью. Годы попыток создать философский мост между Востоком и Западом. Марко не притворялся, что понимает ее, поэтому восхищался ею. Она была squisita[25], как бывают squisita немолодые женщины. Они обрели собственный голос, манеру двигаться, манеру одеваться, хорошо изучили свои формы и свое лицо, и, если они когда-то жили, жили по-настоящему, в них было нечто вроде колодца, из которого ему, человеку более молодому, хотелось испить. Это не имело прямого отношения к сексуальности, скорее к чувственности. Вот что он ощущал. Чувственность devozione[26] Марине. Ее силе, ее юмору, ее одиночеству, ее блюдам на скорую руку — pollo arrosto, melanzane ripiene, risotto ai funghi[27]. Марине удавалось сделать так, что он, да и все остальные тоже чувствовали себя членами семьи. La famiglia di Marina[28].
Марко изучал Абрамович через объектив своего фотоаппарата и видел в ее темных глазах поколения славян и арабов, греков и персов, уходивших в чужие земли пешком, на осле, с пожитками, которые должны были помочь им пережить следующую зиму. Они добирались до гористого края на перекрестке Европы и Ближнего Востока. Будучи итальянцем, Анелли понимал людей той страны. Он представлял, как нелегко, когда ваша родина меняет названия, хозяев, становится пешкой в играх монстров. Все это Италия испытала на себе. Даже сегодня итальянские солдаты погибали в Ираке на войне Буша, которая ныне превратилась в войну Обамы. На войне, в которую ввязался il buffone[29] Берлускони. Итальянцы хорошо знали, как быстро люди, которые некогда были вашими соседями, могут стать врагами. Но в Югославии борьба шла долгая, ожесточенная и совсем иного порядка. Между сербами и боснийцами, хорватами, албанцами, черногорцами, словенцами разгорелась пламенная ненависть. А между мусульманами и христианами — una vecchia guerra[30].
Люди хватались за топоры и убивали женщин и детей, живших по соседству. Вот во что превратилась Югославия — страна, прекратившая существование. Сказочный край сумасбродов и музыкантов, любовников и убийц на протяженном отрезке Балканского полуострова между Австрией и Грецией.
Марина явилась из бывшей Югославии — страны, которая в мгновение ока съежилась и исчезла. С полуострова узких лощин, стремительных рек, голубых озер, извилистых деревень, заснеженных вершин. Из пейзажа оригами с бесконечными segreti[31].
Когда десятиминутная фотосессия завершилась, Марина Абрамович посвятила Марко целый день.
Позже, когда наступил вечер и они сидели на terrazzo[32], потягивая limoncello, Марина сказала, что, если пошарить в карманах Югославии, можно вытащить оттуда истории о теплом хлебе и луке, фарше и виноградных листьях, сливовице, кукурузном хлебе и яблочном рулете. Там можно обнаружить легенды о солнце, которое вывозят из дворца белые лошади, о молодом боге, засевающем весной землю, о лете — молодой женщине, которая влюбляется, но каждую осень оказывается брошенной. Там можно порезаться о древний горный хребет и ободрать колени о затерянную долину, но есть в этой стране и поля красных маков, и домашнее вино, и баллады о девах, блуждающих в лунном свете, и старухах, которые с помощью костей животных отгоняют недуги.
Марина рассказывала Марко и другие легенды: о больших черных котах, которые долгими белыми зимами лаяли как собаки, охраняя коров в хлеву; о духах-банниках, обитающих рядом с дверью, у печки; о крысоловах и пастухах, солдатах и священниках, о мире, окрашенном в черные, зеленые, золотые, красные, пурпурные тона.
Когда Абрамович планировала этот перформанс, Марко заявил:
— Я буду фотографировать всех, кто решится сесть перед тобой.
— Семьдесят пять дней, — напомнила ему Марина. — Ты уверен, что справишься? È un periodo lungo[33].
— Si[34], — ответил Марко, не понимая тогда, какими долгими могут быть семьдесят пять дней. Возможно, Абрамович тоже не понимала.
Они всегда общались на итальянском. Марко плохо говорил по-английски. На сербском знал всего несколько слов: «привет», «пока», «спасибо», «завтра», «голоден», «вкусно», «раз, два, три», «любовь». Марина говорила и по-немецки,
