Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Но самым интересным источником, всячески чернящим Петра III, являются мемуарные записки самой Екатерины II. Записки эти многократно цитированы (чаще всего без указания источника), пересказаны, послужили источником большого количества прозаических произведений. При этом очень немногие осознают, что на достоверность этих воспоминаний едва ли возможно полагаться.

Ведь «Записки» Екатерины II созданы вовсе не для того, чтобы как можно более точно вспомнить о том, что было; но, прежде всего, для того, чтобы изложить и внушить читателям свою версию происходивших событий. «Записки» Екатерины II характерны изложением живым и ярким, изобилуют множеством ярких живых подробностей и, на первый взгляд, производят впечатление весьма убедительных свидетельств. Поражает то, что Екатерина не щадит собственную репутацию. Но видно, что она готова не пощадить себя, лишь бы в очередной раз выставить Петра в черном, дурном свете. Екатерина рисует мужа человеком неумным, болезненным, психически ненормальным. В ее повествовании разбросано множество деталей, так или иначе выставляющих Петра жалким и смешным, долженствующим вызывать гадливость и неприязнь. В описании подробностей интимной жизни «Записки» Екатерины спокойно могут спорить с каким-нибудь современным эротическим изданием. Впечатление удивительной нечистоты остается от описания того, как Елизавета приставила к молодой супружеской паре, Петру и Екатерине, опытную чету Чоглоковых, с целью «научения» молодых супругов интимной жизни. Екатерина уверяет, что ее супруг долго не мог исполнить свои мужские обязанности вследствие определенного дефекта физического. Не стесняясь, намекает на то, что сын ее и Петра Павел – не сын своего отца… О своем романе с Сергеем Салтыковым Екатерина рассказывает так, что фактически у читателя не остается сомнений – Салтыков, а не Петр Федорович, является настоящим – «по крови» – отцом Павла.

Но зачем же это последнее? Зачем она компрометирует уже не только постылого супруга, но и сына? Ответ достаточно прост: ей ведь необходимо держать сына в отдалении от престола и всячески это отдаление обосновывать. Ведь она узурпатор не только по отношению к мужу, но и по отношению к сыну. В сущности, она вступила на престол в качестве регента, временного правителя при несовершеннолетнем сыне своем, но по достижении им совершеннолетия она ему престол не уступила. Естественно, в ее интересах изображать и сына «неспособным», «человеком дурного характера» и даже «безумным». И – как бы между прочим – еще и незаконным, не имеющим права претендовать на отцовский трон…

Для Екатерины все ее соперники – «дурно воспитанные и праздные»; люди, которые «заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих». Она была настоящим политиком; когда дело касалось престола и власти, для нее не существовало никаких чувств, даже материнских. И что еще ей оставалось делать, если по поводу ее воцарения французский посол в Санкт-Петербурге восклицал: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит, с другой – как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».

Все сказанное Екатериной в «Записках» было так или иначе повторено в мемуарах ее приближенных, и более близких, и более отдаленных. Вероятно, о Екатерине возможно сказать, что именно она положила начало жанру псевдомемуаров.

Уже в царствование Александра I, внука Екатерины, воспитанного ею и заложившего краеугольные камни в здание культа «великой императрицы», были написаны интересные и очень стилистически своеобразные воспоминания Андрея Тимофеевича Болотова «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Вот как тщательно воспроизводит Болотов все «концептуальные доводы», которые Екатерина всячески распространяла, готовя переворот:

«…около сего времени ропот на государя и негодование ко всем деяниям и поступкам его, которые чем далее, тем становились хуже, не только во всех знатных с часу на час увеличивалось, но начинало делаться уже почти и всенародным, и все, будучи крайне недовольными заключенным с пруссаками перемирием и жалея об ожидаемом потерянии Пруссии, также крайне негодуя на беспредельную приверженность государя к королю прусскому, на ненависть и презрение его к закону, а паче всего на крайнюю холодность, оказываемую государыне, его супруге, на слепую его любовь к Воронцовой, а паче всего на оказываемое отчасу более презрение ко всем русским и даваемое преимущество пред ними всем иностранцам, а особливо голштинцам, – отважились публично и без всякого опасения говорить, и судить, и рядить все дела и поступки государевы. О государыне же императрице, о которой носилась уже молва, что государь вознамеривается ее совсем отринуть и постричь в монастырь, сына же своего лишить наследства, изъявлять повсюду сожаление и явно ей благоприятствовать…»

Однако о готовящемся заговоре и о своей дружбе с Григорием Орловым Болотов пишет вот что:

«…дело сие и тогдашнее предприятие г. Орлова было такого рода, которого счастливый и отменно удачный успех не мог еще быть никак предвидим и считаться достоверным, то, напротив того, все сие отважное предприятие сопряжено было с явною и наивеличайшею опасностью, и всякому, воспринимающему в заговоре том соучастие, надлежало тогда, властно как на карту, становить не только все свое благоденствие, но и жизнь самую…

Нет! нет! Никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы г. Орлов не стал меня уговаривать, но я верно бы его не послушался. А как бы скоро сие случилось, то подумайте, не подверг ли б я себя и самым сим превеликой опасности? Не вооружил ли б я всю их шайку на себя злобою? Не произвел ли б я во всех их опасение, чтоб я не донес на них государю и не подверг их всех опасности величайшей, и не могли ль бы они, для обеспечения себя от меня, предпринять против самого меня еще чего-нибудь злого и даже восхотеть сбыть меня с рук и с света?

Да хотя б и того не было, как не мог ли б я и после, как хотевший быть с ними заодно, претерпеть какого-нибудь за то бедствия и опасности?.. Не стал ли б тогда меня самый долг присяги побуждать открыть столь страшный заговор самому государю? Но отважился ли бы я и на сие предприятие?..»

Однако далее – Болотов (именно благодаря известному Манифесту о вольности дворянства) получает возможность выйти в отставку и едет в провинцию, к родным – «Не прошло еще и одной недели с приезда моего, как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие, что произошла у нас в Петербурге известная революция, что государь свергнут был с престола и что взошла на оный супруга его, императрица Екатерина II.

Не могу и поныне забыть того, как много удивились все тогда такой великой и неожидаемой перемене, как и была она всем поразительна и как многие всему тому обрадовались, а особливо те, которым характер бывшего императора был довольно известен и которые о добром характере нашей новой императрицы наслышались…»

Ну вот, мудрому, как говорится, довольно! Но о чем только думали творившие Романовскую концепцию историки, когда научали читателей радоваться разного рода «внезапным революциям», в результате которых, обходя понятия долга, чести, присяги, «лучшие» успешно заменяют «законных»…

Интересно, что уже в период Перестройки утвердившийся взгляд на Петра III как на «непригодного к правлению» и «антипатриота» начинает пересматриваться. В частности, выходят из печати: эссе В. Сосноры «Спасительница отечества» и исследование А. С. Мыльникова «Искушение чудом»…

Сохранившиеся портреты показывают Петра III как человека с довольно мягким выражением лица; брови и чуть закругленный кончик носа выдают фамильное сходство с Петром I, Елизаветой и Анной Иоанновной – романовское сходство…

И следует заметить напоследок, что, реабилитируя подобным образом принцев и императоров, «оклеветанных несправедливо», легко, что называется, «увлечься в их сторону» и начать идеализировать их (это, в частности, касается и известного популярного исследования Н. Я. Эйдельмана о Павле I).

Екатерина II (правила с 1762 по 1796). «Великая беззаконница»

Вот о ком мы, кажется, знаем все и даже и более того. Величайшая правительница из династии Романовых к самим Романовым имела отношение весьма своеобразное. Одного из них, своего законного супруга, императора, она просто свергла беззаконно с престола и приказала убить. Другому, своему сыну Павлу, дала тщательное образование и воспитание, но к престолу при жизни своей так и не подпустила. И после ее внезапной смерти ему пришлось вступать (взбегать?!) на всероссийский престол, как бы оглядываясь, опасаясь: а вдруг сыщется завещание императрицы в пользу внука, Александра Павловича; а вдруг повредит Павлу известный манифест об отречении его отца от престола… Еще двух представителей династии Романовых, Константина и Александра Павловичей, своих внуков, императрица воспитывала и, кажется, в традициях французских просветителей XVIII столетия. Интересно, как могла она объяснять внукам свою собственную жизнь с позиций Дидро, Д’Аламбера и Монтескье?..