Дом Романовых. Последние дни последнего царя. - Тарас Степанчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выяснилось, что вещи Романовых ни при аресте в Царском Селе, ни в Тобольске не просматривались. Предложено было немедленно открыть привезенные ими с собой ручные чемоданы.
Николай сделал это беспрекословно.
Александра заявила, что своих вещей она осматривать не даст. Начались пререкания с комендантом.
Николай в волнении зашагал по комнате и довольно громко заявил: «Черт знает что такое, до сих пор всюду было вежливое обращение и порядочные люди, а теперь…»
Романову было заявлено, что нужно помнить, что он не в Царском Селе, а в Екатеринбурге, и что, если он будет вести себя вызывающе, его изолируют от семьи, а при повторении привлекут к принудительным работам.
И Александра и Николай почувствовали, что с ними шутить не станут, и подчинились требованиям коменданта дома.
IX
Дом Ипатьева двухэтажный, причем нижний этаж полуподвальный, благодаря сильному уклону почвы с Вознесенского проспекта, был занят, главным образом, помещениями, приспособленными под канцелярию, кухни, кладовые. В верхнем этаже Романовым было отведено пять комнат, в которых они и содержались в условиях полутюремного режима.
Привезенные в мае из Тобольска сын и остальные дочери Романова были также заключены в доме Ипатьева.
Не применяя к заключенным особо репрессивных мер и строгого тюремного режима, областной Совет в то же время ввел строгую охрану дома, и заключенные находились в нем всегда под неусыпным надзором красной гвардии, отряд которой помещен был в одном из зданий напротив «дома специального назначения».
Николай Романов, вообще идиотски безразлично относившийся к событиям, происходившим вокруг него, довольно спокойно относился и к режиму дома. Пытался первоначально заговорить с часовыми, а когда это ему запретили — прекратил.
Не так держала себя Александра. При каждом удобном случае она пыталась протестовать против условий введенного для нее режима, оскорбляла охрану и бывших в доме представителей областного Совета.
Обед семья получала из советской столовой, лучшей в городе; ежедневно отпускалось по два обеда на каждого заключенного. В распоряжении семьи имелся «примус» для подогревания обеда.
Ежедневно заключенных выводили гулять в садик при доме, где в их распоряжение предоставлены были приспособления и инструменты для физической работы. Часы прогулки они назначали сами.
Во внутреннюю жизнь заключенных комендатура дома не вмешивалась, предоставляя семье возможность распределять день по своему усмотрению.
В праздник Пасхи Романовы заявили о желании пойти в церковь. В этом им было отказано, но разрешен был доступ священнику, который и произвел в доме богослужение. К Пасхе Романовым заказаны были куличи, пасха, яйца.
(Интересно отметить следующий факт. Советская столовая в дни Пасхи не работала, и праздничный обед Романовым дан был из квартиры коммуны партийных работников. Обед этот для Романовых готовила жена одного советского работника, которая в дни власти Колчака была арестована. Ей, очевидно, поставили в вину изготовление обедов Романовым и расстреляли.)
Всякие «передачи» заключенным не разрешались.
Особенно настаивали на передаче продуктов монахини местного монастыря, почти ежедневно доставлявшие для Романовых корзины всевозможного печенья, которое неизменно передавалось комендантом в распоряжение караула.
Х
В первые же дни после перевода Николая в Екатеринбург сюда стали стекаться монархисты всех мастей. Начиная с полупомешанных барынь, графинь и баронесс, монахинь, духовенства, кончая представителями иностранных держав.
Доступ к Николаю был ограничен чрезвычайно узким кругом лиц и членов областного Совета Урала. Вообще же разрешения на свидания с Николаем давались ВЦИКом.
Поэтому бесконечные попытки проникнуть на свидание с Николаем тех или иных лиц всегда кончались неудачей. Но монархическое охвостье продолжало загружать номера гостиниц и между прочим усиленно писало бесчисленные письма в дни царских праздников.
Корреспонденции поступало на имя Николая вообще очень мало: по преимуществу поздравительные письма и соболезнования, нередко проскальзывали письма явно ненормальных людей, с описанием снов, видений и другой ерунды.
Просьбы о свидании как с Николаем, а также и с другими представителями дома Романовых были довольно часты. Мотивировки были самые разнообразные: «повидаться, так как состоят в родстве», «услужить, что надо будет» и т. д. Являлись представители Красного Креста от разных дипломатических миссий. Однажды явился даже член генерального штаба сербских войск Мигич для получения личной информации от Николая о мировой войне.
Вся эта свора получала должный отпор от областного Совета и злобно поглядывала на зоркий караул из сысертских рабочих-красноармейцев, расположенных вокруг дома.
Становилось совершенно очевидным даже для широких кругов населения, что монархисты свивали в Екатеринбурге организацию для освобождения Николая, так что областной Совет был однажды поставлен перед фактом возможности неорганизованного, стихийного выступления рабочих с целью расправы над царем и собиравшейся вокруг него кликой. Возмущение рабочих масс очевидной организацией контрреволюции было настолько велико, что в рабочих кругах Верхне-Исетского завода определенно назначался день расправы — праздник 1 мая. Областной Совет, не желая допустить этого неорганизованного выступления, принужден был в этот день организовать бессменное дежурство членов Совета. Впоследствии действительно была установлена связь отдельных представителей Красного Креста с чехословаками.
XI
Рост контрреволюционного движения оренбургского казачества и бунт чехословацких эшелонов, использованных в целях контрреволюции, создали угрозу падения Екатеринбурга, а особенно в связи с приближением фронта и активной работы местных контрреволюционных сил.
К этому времени романовская семья в Екатеринбурге увеличивается. Из Вятки, по постановлению губернского съезда Советов были высланы в Екатеринбург бывшие великие князья: Сергей Михайлович, Игорь, Константин, Иван Константиновичи и князь Палей. Сюда же, по постановлению ВЧК, привезена была из Москвы и вдова князя Сергея Александровича — Елизавета Федоровна.
Опасность сосредоточения массы таких «высоких» гостей в Екатеринбурге в дни напряженной борьбы с контрреволюцией вблизи фронта была очевидна, и областной Совет выслал перечисленных выше лиц в Алапаевск, под надзор алапаевского исполкома.
В Екатеринбург, как раньше в Тобольск, продолжают стекаться видные деятели контрреволюции и темные личности, в задачи которых по-прежнему входит организация заговоров и освобождение Романова и всех его родственников.
Среди других лиц, имеющих близкое касательство к семье Романовых, арестовывается указанный выше майор сербской службы Мигич, а вместе с ним фельдфебель Вожечич и некто Смирнов — управляющий делами сербской королевны, жены отправленного в Алапаевск бывшего князя Ивана Константиновича — Елены Петровны.
Эти лица явились в областной Совет как делегаты сербского посланника Сполайковича первоначально для переговоров с Николаем Романовым о войне, а затем якобы для отправки Елены Петровны в Петроград, заявив, что на это получено разрешение от центральной советской власти. По справкам, наведенным областным Советом в Москве и Петрограде, оказалось, что просьбу Сполайковича о разрешении Елене Петровне переехать в Петроград ВЦИК отклонил.
Цели Мигича и Вожечича были ясны, но выполнить их им не удалось.
С приближением фронта к Екатеринбургу и местное контрреволюционное, «верное престолу» офицерство пытается завязать связи с царской семьей, усиливает переписку с Николаем Романовым и, главным образом, с его женой, проявляющей большую активность и непримиримость.
Вот одно из писем, которыми обменивались заключенные с заговорщиками, пытавшимися устроить в Екатеринбурге восстание еще в июне с целью освобождения Романовых.
«Час освобождения приближается и дни узурпаторов сочтены. Славянские армии все более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент становится критическим и теперь надо бояться кровопролития. Этот момент наступил. Надо действовать».
«Друзья, — читаем в другом письме, — более не спят и надеются, что час, столь долгожданный, настал».
Кто же они, пытавшиеся вырвать из рук народа преступников, лишенных короны, так заботящиеся о царской семье?
Перехваченные с «воли» от Романовских доброжелателей письма все подписаны большей частью словом «Офицер», а одно даже так — «Один из тех, которые готовы умереть за вас, — офицер русской армии».
