#заяц_прозаек - Лариса Валентиновна Кириллина

до парка. Там на скамейке у обоих стали серьезными лица. Она что-то горячо говорила ему, он ловил ее руки, мотал головой, судя по всему, кричал что-то, не согласный.

— Саша, иди есть пельмени! — донесся с кухни голос мамы. «Господи, какие пельмени. Мама, что ж ты всегда не вовремя!» — пронеслось в мозгу у Матвеева. Он заметался по комнате со смартфоном в руках — «Кто эти люди на видео? Что вообще происходит?»

Кот Молескин, гревшийся под настольной лампой, открыл один глаз и с неодобрением посмотрел на младшего человека семьи. «Суета. Всё чего-то бегает, волнуется. Нету покоя» — подумал кот.

Тем временем, девушка на видео вскочила со скамейки и убежала. Гимназист схватился за голову и начал покачиваться из стороны в сторону. Теперь Саша уже почти не сомневался, что тот имел прямое отношение к нему. Гимназист встал со скамейки, посмотрел прямо на Сашу и покачал головой, показывая, что убедить Римму ему не удалось. «Помешать ей пойти на фронт как-нибудь можно. — размышлял Матвеев. — Но еще лучше, чтобы война не началась совсем…».

Видео оборвалось. Саша покрутил смартфон в руках, приложение MyHeritage больше не открывалось. Он подошел к зеркалу. Постоял, успокаивая взволнованное дыхание. Возвращались звуки вокруг него, из соседней комнаты слышался тихий джаз, который любили родители. За окном уже совсем стемнело. Вечер снова становился обыкновенным. Кот Молескин ухмыльнулся в усы и пошел есть забытые пельмени.

В середине ночи, когда Саша уже спал, экран на телефоне зажегся, вновь включилось видео. В избе стояло сизое табачное облако. Курили солдаты. Молодой боец наматывал портянку на ногу. Не сразу получилось, но справился. Боец поднял голову, и это оказалась Римма, остриженная под мальчика. Дверь отворилась и на пороге появился офицер, вслед за ним протиснулись несколько человек в гимнастерках. О чем-то говорили с рассерженными лицами, Римма поднялась с лавки, босая на одну ногу, и смотрела на них, опустив руку с портянкой.

Кот Молескин взлетел на шкаф возле Сашиной кровати, использовав самого Сашу, как трамплин. Матвеев подскочил, охнув, и увидел, что у смартфона светится экран. Римма в одежде сестры милосердия, склонилась над кроватью с раненным. На тумбочке лежала газета «Армейскiй вѢстникъ» от 8 сентября 1915 года, день, накануне ее гибели. Возле деревни Мокрая Дуброва на своих позициях готовились к бою российский и немецкий полки.

На видео включилась перемотка назад. Повзрослевший гимназист, теперь уже одетый в кожаную куртку, двигался по незнакомому городу. Вывески на улицах были на каком-то иностранном языке. Пробежал мальчишка, размахивая газетой. Саша увеличил изображение и рассмотрел дату — 28 июня 1914 года. Человек в кожанке— а Саша уже начал мысленно называть его Александром — подошел к вокзалу. Часы на здании показывали почти 10. Александр достал из кармана медальон, с фотографии на него нежно смотрела Римма. «Пора!» — мысленно подтолкнул его Саша Матвеев. К Сараево медленно подъезжал поезд с эрцгерцогом Францем Фердинандом.

В просторном купе сидела София Мария Йозефина Альбина Хотек, светлейшая герцогиня Гогенберг. Она поправляла вуалетку на шляпе и думала, что ее муж, Франц Фердина́нд Карл Лю́двиг Йо́зеф фон Га́бсбург эрцге́рцог д’Э́сте всю минувшую ночь храпел как сапожник и вовсе не дал ей отдохнуть. Сейчас наследник австро-венгерского престола стоял у окна в коридоре поезда и насвистывал военный марш.

Дальше замелькали кадры торжественной встречи, цветы, оркестр, суета, блеск погон и скрип сапог, покачивание юбок дам. Высочайшим персонам подали автомобиль Gräf und Stift Double Phaeton. Дорога вылетала из-под колес этого шикарного автомобиля. Шофер, соблюдая этикет, не поворачивался к августейшим особам. На зеркале заднего вида перед ним покачивался на цепочке медальон. Александр, а именно он был за рулем, потянул рычаг, и машина начала приподниматься над землей. Плохо спавшие ночью герцогиня и эрцгерцог тихо дремали на заднем сиденье. Внизу остались шесть машин сопровождения, полицейские, граждане с флажками и цветами, патриоты-террористы с гранатами и пистолетами. Первая мировая война уплывала в облака.

Римма Иванова шла по Санкт-Петербургу держать экзамен на высших экономических курсах. Обстоятельства сложатся таким чудесным образом, что именно благодаря ей через 4 года Советская Россия сумеет сохранить золотой запас Российской империи. Эвакуированная из Петрограда в Казань и Самару сокровищница будет вывезена оттуда вовремя.

Саша Матвеев вышел на кухню. Кот Молескин сидел у холодильника и заговорщицки смотрел на него. «В школу не пойду, — сказал ему Саша. — Теперь ВТОРУЮ мировую надо отменять».

А где-то в Воронеже программист Костя Сазонов потянулся в кресле перед большим монитором, нажал на клавишу и изображение Сашиной кухни на экране уменьшилось. Он открыл свой Молескин (любил козырнуть старомодными привычками) и поставил галочку напротив графы «Первая мировая война — Римма Иванова — Саша Матвеев».

Лидия Пехтерева. Сквозь очки

— Сегодня я слышал твою музыку. — Лев выпустил Ланину руку, чтобы снять очки.

Она, все еще в очках, недоверчиво засмеялась.

— У меня же слуха нет, забраковали, когда хор набирали.

— Обманули, — сказал он. — Плохо прислушивались.

Теперь уже и она сняла очки, протянула Льву и снова взяла его ладонь. Посмотрела в глаза — прямо так, без очков. Смотрела долго-долго. Что-то, что-то должно было произойти, но нет, не сейчас.

— А ты иногда там, внутри, бормочешь. Стихи. — Сказала торжествующе. — Что, тоже не веришь? Я тебе напишу пару рифм, я запомнила. Квиты?!

Он убрал очки — специально заказанный парный пенал, ударопрочный материал — и они попрощались.

Вечерние спорт и допы, ужин и сон. Лев мысленно пролистал расписание. В такие дни ему никуда не хотелось вечером. Сесть бы сразу за клавиатуру, все записать. Каждую-каждую мелочь — до оттенка, шороха, движения, — чтобы ничего не забыть. Перечесть и отправить ей. Подождать еще с полчаса — она писала медленнее, но больше. И наконец получить ответ. В первый раз пробежать с разбега, а потом уж — до каждой буквы и знака. Почти выучить, чтобы неделю до следующей встречи, а то и больше, возвращаться туда, к ней.

Встречаться чаще в интернате не получалось. Не зря мы вас, таких умных, тут собрали, объясняли в учебной части. И забивали девятиклассникам часы — уроки, семинары, практики, поездки, экскурсии, спорт. Раз в неделю — дружеское общение, так это называлось. Час, в который открывали двери между юношескими и девичьими этажами общежития. Говорят, даже камеры наблюдения отключали. Ходите, общайтесь, как хотите, чтобы тяга друг к другу не перебивала вкус к учебе.

Лев и Лана этот час проводили всегда одинаково. В ее комнате (девочки-соседки сочувствовали и оставляли их вдвоем), взявшись