Безжалостные парни (ЛП) - К. М. Станич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне нравится чувствовать его на себе, его вес, давление его тела, прижимающегося к моему. На этом полу нет мягкости, так что это совершенно другие ощущения, чем в спальне на прошлой неделе, когда мы оба были погружены в смятение, разбитое сердце и безумие.
Спенсер кончает первым, его тело напрягается надо мной, руки сжимаются на моих бёдрах, когда он изливается в презерватив. Он быстро вытаскивает его, обливаясь потом и тяжело дыша, и завязывает его.
— Видишь? — дразнит он с ухмылкой, а затем заворачивает его в туалетную бумагу, прежде чем выбросить в мусорное ведро. Прежде чем я успеваю придумать остроумный ответ, он сворачивается калачиком рядом со мной, его рука скользит между моих ног, его губы заявляют права на мои собственные.
Он терпелив со мной, и, хотя это занимает некоторое время, Спенсер добивается от меня оргазма, используя большой и два других пальца, чтобы воздействовать на все мои самые чувствительные места. Его горячий язычок перемещается с моего рта на грудь, заставляя меня дрожать, белые пятна мерцают под моими веками.
Это чувство накрывает меня с головой, эта тёплая волна удовольствия, которая исходит из моего центра и охватывает всё моё тело. Крик начинает вырываться из моего горла, и Спенсер зажимает мне рот рукой.
Слишком поздно.
Дверь в ванную открывается, когда я вскакиваю и хватаю полотенце, как раз вовремя, чтобы близнецы успели вместе выбить дверь в душевую кабинку. Они таращат на нас свои большие зелёные глаза.
— Что случилось? — спрашивает Тобиас, переключая внимание со Спенсера, сидящего голым на полу, на меня, стоящую рядом с ванной в одном полотенце. Я едва могу его видеть, так как каким-то образом потеряла очки, но чувствую этот острый укол ревности. Это щиплет мою кожу, и мне хочется поёжиться. — Мы слышали, как Чак кри… — он обрывает себя, когда в комнату вваливается Мика, наклоняется и поднимает мои запотевшие очки, протирая их о рубашку, прежде чем передать мне.
Я надеваю их на лицо как раз вовремя, чтобы увидеть напряжённое, настороженное выражение лица Тобиаса, когда он собирает всю сцену воедино. Он оглядывает меня, затем переводит взгляд на Спенсера.
— Ты такой придурок, — говорит он, и Спенсер хмурится, глядя на него.
— Извините, что заставили вас, ребята, поволноваться. — Его хмурый взгляд слегка разглаживается в улыбке. — Я и не знал, что Шарлотта такая крикунья.
— Я… Я… нет! — кричу я в ответ, всё ещё дрожащая и бескостная от оргазма.
— Ты «нет»? Это что-то новенькое. — Мика окидывает меня оценивающим взглядом, а затем встречается со мной взглядом, в котором горит вызов. — Настоящий креатив, Чак. А теперь одевай свою задницу, и мы с Тобиасом проводим тебя обратно к директору. Рейнджер хочет вывести Спенсера из себя.
— Серьёзно? — спрашивает Спенсер, когда Тобиас наклоняется и протягивает мне одежду. Затем близнецы вытаскивают голого Спенсера из комнаты и пинком закрывают дверь.
Но то, как они смотрели на меня…
Это ещё не конец, да ведь?
Глава 12
Панихида по Юджину проходит в дальних садах в пятницу, место, куда я практически не хожу. Теперь, когда я вроде как дружу со Студенческим советом или что-то подобное, мне кажется, что кампус увеличился в размерах втрое. Все места, которых я раньше избегала, кажутся открытыми. Я не так беспокоюсь о том, что другие студенты раскроют мой секрет, когда эти ребята стоят у меня за спиной.
Там есть свечи и слёзы, цветы и фотографии. Это и целый стол, уставленный едой. Наша «Запечённая Аляска», которая, кстати, представляет собой фунтовый пирог, покрытый сверху мороженым и безе, а затем, ну, запечённая, красиво располагается в центре.
— Это в высшей степени удручает, — говорит Спенсер, куря сигарету в тени деревьев, в то время как мой отец стоит к нам спиной. Мне было трудно смотреть на него весь день. То же самое и с близнецами. Будет намного проще, если я просто втиснусь между Черчем и Рейнджером и притворюсь, что прошлой ночью ничего не произошло.
— Представь, если бы это был ты, — говорю я, и он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, лицо скрыто в тени, если не считать оранжевого огонька его зажжённой сигареты. Мой желудок скручивается в узел, и всё, о чём я могу думать — это о том, что бы я чувствовала, если бы он умер, если бы я никогда больше его не увидела.
Я никогда раньше не испытывала такого болезненного чувства потери. Я чувствую, что это серьёзно выбило всё дерьмо из меня и моих эмоций. А потом приходится беспокоиться об этом предполагаемом переезде в Кали? Это уже слишком.
— Это так чертовски угнетает, — шепчет Мика, прислонившись спиной к дереву со стеклянной бутылкой содовой в руке. Он подносит её к губам, и я вижу характерную вишнёвую этикетку на лицевой стороне. Близнецы МакКарти, похоже, неравнодушны к вишням.
— Мы можем уйти? — спрашивают они в унисон, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Рейнджера, а не на Черча, как они обычно делают. Вероятно, потому, что это казалось ему важным — почтить Юджина и всё такое.
— В городе студенческая вечеринка, — предлагает Черч, и ребята обмениваются взглядами.
Мой папа подходит к столу и берёт нож, нарезает «Запечённую Аляску» и раздаёт кусочки меланхоличным друзьям Юджина.
— Мы можем идти, — говорит Рейнджер, кивая и выдыхая. На его лице выражение мрачного удовлетворения, как будто мы сделали здесь то, что должны были сделать.
— Ты должна пойти как девочка, — предлагают близнецы, сцепляя руки и указывая на меня. Они оба ухмыляются. — Вечеринка в колледже, городские ребята, не беспокойся о том, что твой секрет выйдет наружу.
— Да, хорошо, — отвечаю я, чувствуя этот маленький огонёк возбуждения во всей темноте. Я просто пока отложила в сторону вопрос о Калифорнии; я не собираюсь возвращаться. Папа должен увидеть, что мне здесь лучше. — Давайте вернёмся в дом, и я переоденусь.
Мы пробираемся через лес и двигаемся по тропинке, направляясь к повороту, где стоит одна из скамеек. Перед ней расставлено кольцо из красных свечей, и я приподнимаю бровь.
— Далековато от мемориала, а? — спрашиваю я, и тут Рейнджер замолкает, протягивая руку, чтобы схватить меня за локоть. Он держит крепко, но на удивление нежно, оттаскивая меня на шаг назад.
— Что это, блядь, такое? — шепчет он, и мы все щуримся в сгущающихся сумерках на маленькое
