Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II - Коллектив авторов

лежащий в Азии под 45 степенью долготы и 36 степенью полуденной широты, который ему так понравился, что он расхвалить его довольно не может. Продавая помянутый грек Христофор сарацынское пшено, мисирские сабли и кинжалы, стоял в Смирне две недели. Смирна имеет все деревянное строение прекрасное, и тут отправляется великий торг, и от всех европейских дворов во оном живут поверенные в делах, или консулы, как-то: российский, испанский, италианский, аглинский, французский и прочие, да и самые лучшие домы на пристани корабельной их, консулов. Из Смирны чрез Морею приплыли в Дарданеллы, а из Дарданелл в Белое, или Марморное, море и пристали в порт Константинополя, имев плавание из Смирны до Царя-града не более трех недель и не заходив ни к какому порту или городу.

Грек Христофор по прибытии н Константинополь тот же день отпустил его, Баранщикова, с своего корабля, поблагодаря за службу, но ничего в награду, даже ни одной копейки, не дав. На другой день пошел он в Перу, или по-турецки называемую улицу Галата[121] Юкарда, стоящую на горе, где обитают все европейские министры; прибыв туда и нашедши дом Российского Императорского Министра, Его Превосходительства Якова Ивановича Булгакова, не мог к нему явиться для того, что он в то время не жил в самом Царе-граде по причине случившейся моровой язвы, а имел свое пребывание на мызе Буюхтур[122] называемой, расстоянием верст на тридцать от Константинополя близ Черного моря, в коей и все Европейские Министры живут, убегая морового поветрия, куда уже никого не пропускают.

Тогда Баранщиков в доме Его Превосходительства предстал домоправителю и изъяснял ему все обстоятельства, что он принужденно обрезан по магометанскому закону и добродушным греком Христофором тайно увезен из Вифлеема на корабле; но сей г. домоправитель не подвигнулся примером того грека, а приказал, чтоб он никогда в дом Императорского Министра не ходил, претя[123] его отдачею, буди придет, под турецкую стражу, сказав ему притом с негодованием: «Как бы то ни было, что ты магометанский закон самовольно или принужденно принял, нужды нет вступаться Его Превосходительству: много вас таких бродяг, и вы все сказываете, что нуждою отурчали». Баранщиков в доказательство своей невинности хотя и сказывал ему, что он имеет два пашпорта, первый из острова Порторико испанский, а другой от венецианского правления, но он ничего не уважал, а только повторял своими угрозами, что если станет он докучать, то непременно отдаст его под турецкую стражу.

Чаявший, но не получивший защиты и обремененный крайнею бедностию, пошел он в унынии и слезах, не находя иного способа, как только идти в часть города Константинополя, которая от вливающего воды свои Черного моря, или пролива, соединяющегося с Белым морем, обнесена каменною стеною, составляющею великую окружность, где все европейцы, азиятцы и другие народы имеют свое жилище, как-то: россияне, немцы, французы, венециане, армяне, агличане, греки, жиды, болгары, сербы, арнауты[124] и прочие, и, сыскав там для себя работу на корабельной пристани, был у оной более месяца и имел от нее свое пропитание, получая иногда в день по два левка[125] то есть по рублю двадцати копеек; пища же ему по дороговизне харча в Константинополе, как умеренно он ни жил, с лишком один левок на хлеб, мясо или рыбу, а на обувь и одежду очень мало оставалось, потому что в пятницу запрещено от турков работать, а в воскресение по греческому закону не работают; туфли же, или коты, по турецкому названию емени, стоят тут дорого, и их нельзя проносить более трех недель.

В одно время пошел он на российский гостиный двор, где более ста лавок построено деревянных и где продают юфть[126], масло коровье, мед, мыло, железо и прочее, в чаянии, не найдет ли себе какого избавления, чтоб уехать на корабле в Россию, о чем и разговаривал с купцами российскими по некоторым временам, ходя в греческом платье и изъявляя им нещастные свои приключения; но всяк из них сомневался, чтоб он мог без подвержения себя великой опасности уехать, по той наипаче причине, что был многим туркам знаком. В таких колебаниях, для него неприятных, препроводил он житье свое более полутора месяца в Константинополе; потом нечаянно увидел он двух человек на Галате близ гостиного российского двора в турецком платье, которые говорили по-русски весьма изрядно; он, подошед к ним, будучи одет в бедном грече ском платье приличном матросу, сказал им: «Здравствуйте, господа, никак вы были русские?» Они ему на то отвечали: ”Ты угадал; скажи нам о себе: кой город?”. — ”Я нижегородский мещанин, — ответствовал он, — и родиной из самого Нижнего города”. ”Поэтому и мы, брат, тебе земляки, — продолжали они, — мы бывали в Арзамасе сапожниками, сюда же как зашли, того спрашивать тебе не для чего”. Один из них открыл свое имя, сказав: «Меня зовут Гусман, пойдем ко мне в гости, я имею дом, жену и живу хорошо, да и тебе сделаю, может быть, щастие». Такому случаю Баранщиков весьма был рад, надеясь получить от своего земляка какую ни есть помощь.

Пришедши к нему, Гусману, в дом, отстоявший более полуверсты от Галаты в улице, называемой Топаны[127], увидел, что он имеет трех жен; Гусман произносил на христианский закон хулу, увещевал его быть магометанином и забыть свое отечество Россию. Из простодушия Баранщиков открылся, говоря с ним по-русски, что он давно уже принял магометанский закон поневоле, плывя из Америки на италианском корабле, и что взят был в полон мисирскими турками, отвезен в Вифлеем и на турецком корабле заклеймен на правой руке солнцем, знает Магометовы молитвы и бывал в Вифлееме в мечетях турецких, исполняя предписанное законом магометанским принужденно. «Мы давно тебя видали, — сказал ему Гусман, — на гостином дворе у купцов российских и слышали, что ты мусульман. Пожалуй, расскажи нам, — продолжал он, — как ты уехал из Вифлеема; нам такие люди надобны, и нас, русских, очень мало осталось от мору в Царе-граде. Баранщиков, зная, что если будет противоречить, то едва ли избежит беды, отозвался ему так: «Я служил у Магомета-паши, а от него бежал и уехал на греческом корабле в Константинополь».

Вдруг сей бывший россиянин Гусман пришел в смятение и стал говорить с ним по-турецки при трех своих женах: «Для чего ж ты, будучи в Магометовом законе, носишь одежду греческую? Ты знаешь ли, что за сие смерть определена?» Ислям Баранщиков пал ему в ноги и