Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II - Коллектив авторов

просил помилования, изъяснив, что он по неемуществу и бедности своей не имеет, за что купить турецкого платья. Сей изверг Гусман тотчас оставил его под присмотром своих домашних, а ему грозным голосом сказал: «Я в сию минуту приведу имана[128], то есть попа».

Иман пришел неукоснительно с Гусманом, расспросил порядок дела и все случаи; напоследок решился и сказал:

”Ты, Гусман, дай мне двадцать левков, а я дело сделаю”. Гусман подарил ему те деньги. Тогда иман расписал такую записку: «Что россиянин Васялий, пришед в Стамбул, то есть Царь-град, добровольно принял Магометов закон, научен молитвам и наречен именем Исляма». После чего надели на него турецкую чалму.

Отступник веры христианской Гусман обще с иманом сметили свою прибыль, и по данной записке в руки Гусману, научили его, Баранщикова, чтоб он ничего по-турецки не говорил и отзывался незнанием языка, а только что в четыре дни научен читать иманом Ибрагим Бабою, то есть священником Ибрагимом, одной Магометова закона молитве.

Со лживою от имана Ибрагима запискою, чтоб 20 левков, Гусманом ему подаренных, возвратить с прибылью, повел он, Гусман, его, Баранщикова, к великому визирю[129] который повелел именем своего Государя выдать в награждение ему сто левков за принятие Магометанской веры (каждый левок по 60 копеек), определить его в янычары[130] и производить жалованья на каждые сутки по 15 пар, или российских 22 1/4 копейки. После того ходили они с Гусманом к разным господам и к купцам турецким. Гусман приводил каждого в удивление рассказами на турецком языке; его же, Баранщикова, заставлял читать с великим воздыханием так называемые правоверные Магометовы молитвы; таким притворством святости и посредством хождения в мечети константинопольские насбирали они чрез одну неделю по турецкому названию Бир Афта, с пожалованными стами левками из казны султанской 400 левков, а на счет российский 240 рублей; более же по закону турецкому одной недели новоприявшему Магометову веру ходить и просить не позволено.

Гусман, стращая Баранщикова доносом, что он имеет а руке Распятие Христово, говорил ему: «Бедняк ты, Ислям, ежели я донесу только о том, то тебе неотменно будет смертная казнь!» Он же, не зная судебных обрядов Оттоманской Порты, согласился отдать из собранных денег 200 левков, или 120 рублей, чем Гусман, удовлетворя несколько своей жадности, припомнил ему и то, что он за одну записку подарил иману 20 левков и что без того, конечно бы, он пропал. «Довольно с тебя, — сказал ему, — такой же половины; ты видишь, сколько было моих трудов водить тебя по Царь-граду, просить и умолять каждого к подаянию тебе милостыни; теперь живи и служи султанскому Величеству верно и честно». По разделении же денег свел его в казармы к холостым янычарам и отдал в команду чиновнику, по их названию — иок баша.

Коварство и сребролюбие Гусманово вложило ему в голову сожаление о Баранщикове и желание, чтоб он был женат на турчанке, дабы чрез то присоединить своего земляка к себе в родство: он улещал его так: «Женись, брат, на моей свояченице, она девка добрая, а деньги у тебя есть, отец у нее и дом хорош, тебе жить в казармах янычарских весьма трудно, ни обшить, ни обмыть тебя некому будет». Баранщиков согласился на все сии предложения видя себя в неминуемой беде, и жил в казарме янычарской только неделю; тут кормят султанскою пищею один раз в день и дают белый хлеб с вареною из сарацынского пшена кашею, в которой довольно мяса, также табак, сколько кто хочет; а едят десять человек вместе, и при каждом десятке определен иок баша, или десятник, чтоб не было никому обиды в пище, и тут всяк получает и постелю, а больше ничего, В янычарскую казарму всякий пришедший турок может получать пищу, коей остается предовольно, и янычары из добродушия кормят посторонних. Впрочем, ни один янычар не варит сам сей каши и не печет хлебов, но особливые приставники.

Гусман не упустял случая чрез неделю сосватать за него невесту, одной жены своей сестру, именем Айшедуду, которой от роду было лет 18 и у которой были выкрашены ногти красною краскою по примеру всех молодых турчанок, кои имеют всегда лицо покрытое, а только лишь наруже у них одни глаза, и ему нельзя было видеть своей невесты до самого брачного сочетания, какова она лицом. Гусман, чтобы принудить Баранщикова жениться, выдумал хитрое средство, настроив того же имана Ибрагима, который дал лживую записку о принятии им добровольно веры Магометовой, и приведши его с собою в янычарскую казарму, увещевал его, Баранщикова, чтоб он жил как мусульман (правоверный): ”Ты уже янычар, — сказал он, — и в Магометовой вере; непростительно же по закону его быть неженатому, и для того непременно женись”.

У Айшедуды был отец-старик, именем Магомет, и он принят в дом тестев, стоящий в Царе-граде близ Топаны улицы; свадьба же совершена по их обрядам в мечети, причем положено условие: что когда он оставит свою жену, буде она нелюба ему покажется, то должен за платить ей 50 левков, то есть 30 рублей пени; ибо там всякий муж имеет право свою жену бросить или отослать от себя, заплатив по договору деньги; напротив того, муж ничего приданого за женою требовать не должен. Европейские законы сему противны. Сии договоры иманами пишутся по состоянию людей в 500, тысячу и более левков. С Айшедудою турчанкою жил он более осьми месяцев под строгим присмотром тестя и жены своей, тверд ли в вере магометанской, и однажды едва избавился от наказания за неумовение и нечтение молитв по доносу иману (попу) от жены Айшедуды и Магомета, своего тестя.

Из денег своих должен он был давать жене и тестю на пропитание в каждые сутки по 20 пар, то есть 30 копеек, имея по их обычаю кофий, табак и всякие плоды, мясо баранье и говяжье, сарацынское пшено и хлеб печеный белый; плоды же в Царе-граде, кофий и табак очень дешевы. Гусман, его приятель, нередко посещал его в доме и учил, как жить по турецкому обыкновению и не раздражать никогда и ни в чем тестя и жены; покупать же харчевое начал было сам Баранщиков, не зная обыкновения, отчего произошло на него негодование; но Гусман отвратил оное, сказан Исляму: ”Ты давай деньги тестю и жене, то они довольны будут, покупая сами нужное для себя и тебя”. Свирепая Айшедуд всегда подозревала его в вере мусульманской; тесть же старик, отец ее Магомет,