Преступления и призраки (сборник) - Артур Дойл

Это слово было «Верден». Я снова пробежал письмо глазами – и тут же обнаружил в следующей строчке слово «Ипр». Пораженный ужасом, я склонился над покосившимся, изломанным письменным столиком и начал читать внимательно.

Разрешите мне прочесть вам это письмо (точнее, перевод: оригинал был на французском) вслух. Опять-таки благодарю суд за то, что мне было разрешено снять с него копию.

«Усадьба Меррифильда, Радчерч

Уважаемый месье Вардин!

Стингер сообщил мне, что он держит Вас в курсе всего, что происходит в Челмсфорде и Колчестере. Поэтому писать я буду не об этом. Бригада территориальных войск переброшена к Мидленду, а приписанная к ней тяжелая артиллерия базируется возле Кромера, но это временные меры. Речь идет об учениях, а не о подготовке к переброске на материк.

Теперь – самая главная новость, которую я получила от информатора, работающего непосредственно в Военном министерстве. В течение недели от Вердена должно быть предпринято очень серьезное наступление, которое будет поддержано столь же серьезными военными действиями на ипрском направлении. Это – чрезвычайно крупномасштабные планы, Вы должны оповестить о них фон Штармера как можно более срочно. Если потребуется, отправьте в Голландию спецкурьера спецрейсом, пускай даже на моторном катере. Что касается точной даты и дополнительных подробностей, то я надеюсь вытянуть это у моего информатора сегодня же вечером. Но уже полученная информация столь важна, что действуйте сразу, не дожидаясь следующего письма.

Не рискну отправить это послание обычным путем: деревенские почтмейстеры, как Вы, конечно, знаете, порой бывают столь же медлительны, сколь и любопытны. Поэтому лично отвезу письмо в Колчестер, вручу его Стингеру – а он уже отправит его в Лондон вместе со своей почтой.

Искренне Ваша,

Разумеется, первое чувство, которое я испытал, прочитав письмо, было полное ошеломление. Но оно тут же сменилось гневом, на сей раз холодным и не мешающим работе мысли.

Итак, женщина, которую я боготворил, была немецкой шпионкой. Ее обман и предательство по отношению ко мне – очень скверное дело; но неизмеримо весомей ее опасность для наших военных успехов и, шире, интересов государства. Моя неуместная разговорчивость могла стоить армии большого поражения, а тысячам, если не десяткам или даже сотням тысяч людей – жизни. Британская законность еще может предотвратить столь ужасные последствия, но только если я сам забуду о своей сентиментальности и начну действовать активно и бескомпромиссно.

Миг спустя на лестнице, ведущей к спальне мисс Гарни, то есть Софи Хеффнер, прозвучали торопливые шаги – и моя бывшая возлюбленная показалась в дверном проеме. Увидев меня (я, с конвертом в руках, продолжал сидеть за разгромленным письменным столом), она резко остановилась. Лицо ее залила смертельная бледность.

– Что это у вас? – произнесла она срывающимся голосом. – Как вы смели взламывать мой секретер и просматривать мою переписку?!

Ничего не отвечая, я продолжал сидеть и смотреть на нее. Думал при этом я об одном: как лучше сделать то, что непременно должно быть сделано.

Эна (буду называть ее так) вдруг резко бросилась вперед, стремясь выхватить из моих рук письмо. Перехватив ее запястья, я отбросил женщину в сторону, швырнув на стоящую у стены оттоманку с такой силой, что та развалилась. Затем я дернул за шнур звонка – и когда на звук колокольчика явилась горничная, потребовал как можно более срочно позвать сюда хозяина.

Вы уже знаете, что в семье Меррифильдов к Эне… к этой женщине относились почти как к дочери. Сквайр, добродушный пожилой человек, был потрясен и испуган моими словами. Показать ему письмо я не мог (это означало дальнейшее разглашение военной тайны), но он все же поверил мне, что доказательства есть и что от нас сейчас в буквальном смысле слова зависит судьба родины.

– Что мы должны делать? – спросил он. – Я просто представить себе не мог, что под моим кровом творятся столь ужасные вещи! Но раз так… Каков наш долг, капитан?

– Нам придется сделать вот что, – сказал я. – Эта женщина должна быть арестована – и вплоть до того момента, как мы сумеем передать ее в руки полиции, ей ни с кем не следует общаться. Да, возможность общения следует полностью исключить! Судя по тому, что нам известно, есть основания предположить, что у нее есть тайные союзники прямо здесь, в Радчерче. Вы сможете дать гарантию, что сумеете продержать ее в полной изоляции до тех пор, пока я не схожу к Уоррену в Педли-Вудроу? Я вернусь оттуда с полицейской охраной и ордером на арест.

– Можно запереть ее в спальне… – предположил Меррифильд.

И тут эта женщина впервые подала голос:

– Не волнуйтесь, господа, – произнесла она. – Я готова остаться, как вы это назвали, под арестом. Согласна даже дать вам слово, что не буду бежать. Но вы, капитан Фаулер – ах, какую неосторожность, какую глупость вы намерены сейчас совершить! Я помню, как-то раз вы с досадой сказали о себе, что слишком часто принимаете решения прежде, чем подумаете о последствиях. Сейчас в самый раз о них подумать. Если я попаду в то ведомство, которое у вас занимается контрразведкой – всем станет известно, что доверенные вам тайны вы, мой друг, даже не продали, а просто отдали даром. И это станет концом по меньшей мере вашей военной карьеры, а то и… Подведя меня под кару закона, вы тем самым караете и себя самого. Неужели это не ясно?

– Наверно, вы правы, – ответил я Меррифильду, не обращая внимания на ее слова.

– Что ж, если вы так желаете… – женщина поднялась и проследовала за нами. Оказавшись напротив двери в холл, она вдруг рванулась туда, как спринтер. Но я помнил, что снаружи, прямо у входа, стоит ее мотоцикл – и был настороже. Нам удалось схватить ее прежде, чем она подбежала к выходу из дома. Совладать с ней оказалось непросто даже вдвоем, женщина, пытаясь освободиться, дотянулась до руки сквайра и сомкнула на ней зубы так, что брызнула кровь. Мы не ослабляли хватку и вскоре безвыходность положения нашей пленницы стала очевидной, но она сопротивлялась до последнего, кусаясь и царапаясь, как разъяренная дикая кошка. Даже скрутив ее, мы были вынуждены не взвести женщину по лестнице – идти она отказалась, – а прямо-таки тащить ее волоком, почти нести. Мы впихнули ее в комнату, захлопнули прочную дверь, ключ провернулся в замке. Было слышно, как женщина, оказавшись внутри, кричит от ярости и бьется в дверь всем телом.

– Окно выходит в сад, – сказал сквайр, перевязывая платком глубокую рану на ладони.

– Сколько до земли?

– Сорок футов. Не беспокойтесь. Я подожду здесь, пока вы возвратитесь. Думаю, проблем не будет: леди под замком.

Я сбегал в свою комнату и принес оттуда запасной револьвер. Он не был заряжен; пришлось вынуть тот, что был у меня в кобуре, и достать из барабана два патрона.

– Вот, возьмите на всякий случай. Обстоятельства таковы, что вам может потребоваться оружие.

– Зачем?

– Мы не можем рисковать. Помните, что я говорил о ее возможных сообщниках?

– Спасибо. Все будет в порядке, капитан. У меня здесь есть тяжелая трость, да и садовника при случае можно кликнуть. Так что идите за нарядом полиции, а я здесь побуду на страже.

Я обдумал сложившуюся ситуацию и решил, что мы учли все возможные меры безопасности.

Две мили, разделявшие усадьбу Меррифильда и Педли-Вудроу, я пробежал без единой остановки. Но сперва не оказалось на месте полковника, а потом какое-то время пришлось потратить на улаживание юридических формальностей: местный судья не сразу согласился выписать ордер на арест. Когда наконец все эти проблемы были решены, выяснилось, что полицейским еще предстоит этот орден заверить. Хорошо хоть военный конвой мне могли выделить, не дожидаясь окончаний этой процедуры. Но я был слишком обеспокоен тем, что сейчас происходит в усадьбе, поэтому бросился назад сразу, едва лишь стало ясно, что конвой будет отправлен вскоре и по надлежащему адресу.

Уже наступил вечер, когда я достиг перекрестка, где дорога между Педли-Вудроу и Радчерчем пересекает скоростное шоссе, ведущее к Колчестеру. До усадьбы оставалось около полумили. Еще не окончательно стемнело, но дальше, чем на двадцать-тридцать футов, разглядеть уже было ничего невозможно.

Я миновал шоссе и сделал в направлении Радчерча всего несколько шагов, как вдруг услышал рев мотоцикла, с бешеной скоростью несущегося мне навстречу. Машина стремительно приближалась по темной дороге, фара ее не была включена. Я отпрыгнул в сторону, чтобы избежать столкновения, мотоцикл пронесся вплотную – и, как ни темно было вокруг, я сумел узнать ездока…

Это была она – женщина, которую я любил больше жизни. Она была без мотоциклетного шлема, длинные светлые волосы развевались на ветру – и при взгляде на нее сразу вспоминались древние легенды ее настоящей родины: сказания о валькириях, которые, оседлав крылатых коней, во весь опор скачут над землей сквозь ночной мрак к месту грядущей битвы.