Папийон - Анри Шарьер

Монастырь находился в восьми километрах от Санта-Марты, поэтому уже через полтора часа начальник вернулся и тут же послал за мной.

— Ну, вот и мы! Прошу, пересчитайте!

Я пересчитал. Я мог, конечно, и не заметить пропажи, поскольку не знал, сколько их было с самого начала. Впрочем, все равно надо было знать, сколько их теперь, чтоб не прилипло к лапам этого разбойника. Пятьсот семьдесят две.

— Все правильно?

— Да.

— Ни одной не пропало?

— Нет. Расскажите, как все было.

— Когда я приехал в монастырь, настоятельница как раз была во дворе. Я посередине, по бокам двое полицейских, подхожу и говорю: «Госпожа, я должен переговорить с ирландкой-монахиней! В вашем присутствии, а о чем, я думаю, вы догадываетесь».

— Ну и?..

— Монахиня прямо аж задрожала как лист, когда читала письмо настоятельнице, а та ничего не сказала, только опустила голову, открыла ящик и говорит мне: «Вот тот мешочек и жемчужины, все в целости. Пусть Бог простит того человека, который донес на него. Передайте, пусть молится за него». Вот как оно было, — закончил начальник, ухмыляясь.

— Так когда будем продавать жемчуг?

— Завтра. Я не спрашиваю, откуда он у тебя. Я знаю, что ты — опасный убийца, но знаю и то, что ты человек

слова и не способен хитрить. Вот тут ветчина, вино, французский батон. Возьми и выпей со своими друзьями за этот памятный день!

— Доброй ночи!

Я вернулся в камеру с двумя литровыми бутылками кьянти, трехкилограммовым куском ветчины и четырьмя длинными французскими батонами. Настоящее пиршество! Ветчина, вино и хлеб исчезли удивительно быстро.

На следующий день явился ливанец.

— Все очень сложно, — сказал он. — Прежде всего надо рассортировать жемчужины по размеру, затем по цвету и уже потом по форме — на круглые и неровные.

Помимо этого он сообщил, что должен привезти одного потенциального покупателя, который лучше разбирается в жемчуге, чем он. Через четыре дня сделка состоялась. Он уплатил мне тридцать тысяч песо. В последний момент я вынул из кучки одну розовую и две черные жемчужины, в подарок жене консула. Дельцы сразу же заявили, что только эти три жемчужины стоят пять тысяч, но я тем не менее не отдал их.

С большим трудом удалось уговорить бельгийского консула принять подарок. Впрочем, он с удовольствием согласился сохранить для меня пятнадцать тысяч песо. Итак, я стал обладателем двадцати семи тысяч. Теперь предстояла третья сделка.

Но как и с чего начать? В Колумбии хороший рабочий получает где-то восемь — десять песо в день. Двадцать семь тысяч — сумма немалая. Надо ковать железо, пока горячо. Начальник тюрьмы уже получил двадцать три, добавить к ним еще и эту сумму — это будет целых пятьдесят тысяч.

— Господин начальник, сколько вам надо вложить денег в дело, чтобы жить лучше, чем сейчас?

— Ну, зависит от дела... Тысяч сорок пять — шестьдесят наличными.

— Так, допустим, вы вложили эту сумму. И сколько получите? В три раза больше, в четыре?

— Больше. В пять-шесть раз больше, чем вложил.

— Тогда почему бы вам не стать бизнесменом?

— Капитала не хватает. Надо раза в два больше.

— Знаете, начальник, я могу предложить третью сделку.

— Ладно, не валяй дурака.

— Я не валяю. Я серьезно. Хотите двадцать семь тысяч? Они ваши, если вы согласны, конечно.

— А что надо, чтоб их получить?

— Отпустить меня.

— Послушай, француз, я знаю, ты мне не доверяешь. Но вот что я тебе скажу. Нищета мне теперь не грозит, я могу купить дом, отправить своих детишек в платную школу, и все это благодаря тебе. Так что я — твой друг. И не хочу тебя грабить. Здесь я ничего не могу для тебя сделать, даже за целое состояние. Я не могу организовать твой побег даже с минимальным шансом на успех.

— А что, если я докажу, что ты не прав?

— Что ж, посмотрим. Но только сперва надо все хорошенько обдумать.

— Начальник, у тебя есть какой-нибудь знакомый рыбак?

— Есть.

— Смог бы он вывезти меня в море и продать лодку?

— Не знаю.

— А сколько приблизительно стоит лодка?

— Две тысячи.

— Ну, допустим, я дам ему семь, а тебе двадцать? Пойдет?

— Француз, мне к Десяти хватит. Себе ты тоже должен что-нибудь оставить.

— Тогда иди и договаривайся.

— Отправишься один?

— Нет.

— Сколько вас будет? — Трое.

— Ладно, поговорю сперва с рыбаком.

Во дворе я рассказал все Клозио и Матуретту. Они согласились бежать, добавив, что во всем целиком полагаются на меня. Но были у меня здесь и другие товарищи.

Девять вечера. Мы только что закончили партию в домино, Я попросил принести шесть горячих кофе.

— Друзья, хочу вам сказать кое-что. Я снова собираюсь бежать. К несчастью, могу взять с собой только троих. Естественно, это будут Клозио и Матуретт, с которыми я бежал с каторги. Если кто из вас против, пусть скажет.

— Нет! — ответил Бретонец. — Все честно, с какой стороны ни глянь. Во-первых, бежали с каторги вместе. И ни за что бы не оказались в этой дыре, если б нам не взбрело высадиться в Колумбии. Но все равно, спасибо за та, что спросил, Папийон. Надеюсь, тебе удастся твоя попытка. Потому что если нет — то это верная смерть, причем из числа самых скверных.

— Мы это знаем! — хором подтвердили Клозио и Матуретт.

Днем я встречался с начальником. С рыбаком все оказалось в порядке. Он только спрашивал, что нам нужно взять с собой.

— Пятидесятилитровый бочонок с питьевой водой, двадцать пять килограммов маисовой муки и литров шесть масла, вот и все.

— Ничего себе! — воскликнул начальник. — И с этим вы собираетесь выходить в открытое море?

— Да.

— Смелые вы ребята, очень смелые... Ну, так какой у вас план?

— Уйду я ночью и не в твое дежурство. С завтрашнего дня вы должны снять одного ночного часового. Через три дня — еще одного. Когда останется только один, надо установить напротив двери в камеру сторожевую будку. В первую же дождливую ночь охранник укроется в ней, а я уйду через окно. Что же касается фонарей, освещающих стену, то тут придется устроить короткое замыкание. Вот и все, что от тебя требуется. Ну, а рыбаку передай — лодка должна быть на цепи с замком, который бы открылся при первом моем прикосновении, чтоб не пришлось с ним возиться и терять время. Паруса должны быть подняты и весла наготове.

— Но там же есть мотор, — сказал начальник.

— Вот как! Тем лучше. Пусть потихоньку работает, разогревается. А сам рыбак зайдет в ближайшее кафе выпить чего-нибудь. Увидит нас, пусть идет к лодке и стоит возле нее в черном дождевике.

— Ну а как насчет денег?

— Я разрежу купюры, двадцать тысяч, пополам. Аванс в семь тысяч рыбаку заплачу. Тебе даю половинки купюр вперед, а один француз, что останется здесь, я позднее скажу кто, потом передаст вторую половину купюр.

— Выходит, ты мне не доверяешь? Прискорбно!

— Нет, не то чтобы не доверяю. Но может не получиться с коротким замыканием, и тогда я платить не буду. Потому что под током выбраться нельзя.

— Ладно, договорились.

Все было готово. Через начальника я передал рыбаку деньги. Последние пять дней на ночном дежурстве не было ни одного охранника. Будка стояла на месте, и мы ждали только дождя, а он все не шел. Прут на оконной решетке был перепилен пилками, которые дал начальник, а распил хорошо замаскирован, мало того — его полностью прикрывала клетка с попугаем, который уже научился говорить по-французски слово «дерьмо». Мы были словно на иголках. Начальник уже получил половинки банкнот. А дождь все не шел. Ни единой капли: в это время года они бывают здесь чрезвычайно редко. Малейшее облачко, замеченное сквозь решетку окна, вселяло надежду. Но ничего не происходило. Одно только это могло уже свести с ума.

Вот уже шестнадцать дней, как все готово к побегу. Шестнадцать дней и ночей ожидания с бьющимся сердцем. Как-то в воскресенье утром начальник сам явился во двор за мной. Провел в кабинет и там протянул пачку разрезанных банкнот и три тысячи песо целыми купюрами.

— В чем дело?

— Француз, друг мой, у тебя последняя ночь, только эта. Завтра в шесть утра вас отправляют в Барранкилью. Эти три тысячи — остаток того, что ты дал рыбаку, остальное он потратил. Если Господь пошлет дождь сегодня ночью — он будет ждать, где договорились. Тогда отдашь ему деньги. Я тебе верю. Верю, что не подведешь.

Дождя так и не было.

В БАРРАНКИЛЬЕ

В шесть утра явились восемь солдат и два капрала под командованием лейтенанта. Они надели на нас наручники и погрузили в армейский грузовик. За три часа мы проехали сто восемьдесят километров и уже к десяти прибыли тюрьму в Барранкилье, которую здесь называли «восьмидесяткой». Как ни старались мы избежать этой Барранкильи, а не удалось. Большой город, главный атлантический порт Колумбии. Тюрьма тоже большая — четыреста заключенных и около сотни охранников. Построена по европейскому образцу. Две внешние стены высотой восемь с лишним метров.