Балаустион - Сергей Конарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Великая богиня! Как же я раньше, глупая, не догадалась! — воскликнула Эльпиника. От волнения ее высокая грудь вздымалась так, что грозила порвать едва сдерживающую ее ткань столы. Терамен, замолчав, удивленно посмотрел на девушку.
— Я придумала! Я знаю, как Леонтиск оттуда сбежит….
— Выход из этого подземелья есть. Правда, мерзкий и вонючий….
— Клоака! — догадался Леонтиск. — Если только этим путем можно выбраться на свободу, я пройду по нему, как по розовому саду, клянусь Афиной Меднодомной. Но как мне выбраться из этой проклятой клетки?
— О, насчет этого в нашем плане отдельный пункт. Ты здесь находишься уже десять дней, не так ли?
— Вот как? А мне показалось — десять лет.
— Ах ты, негодяй! Так значит, мои визиты не скрашивают неволи?
— Ну что ты! Если бы не они, я бы сказал — десять веков!
— Смотри у меня! Итак, после десятидневного пребывания в заточении ты, как человек благородный, наверняка испытываешь острое желание помыться. Не так ли?
— Ну-у, — Леонтиск почесал покрытый жесткой щетиной подбородок, — если представить, что я благородный… Тогда, хм, почему нет? можно предположить даже, что я изъявляю желание не только помыться, но и малость побриться. Не могу ж я сидеть в тюрьме с щетиной, это противоречит всем кодексам высоких аристократов!
— И, думаю, тебе в этом не станут отказывать. Это ведь понятно, что при таких условиях в волосах, особенно таких длинных, как у тебя, могут завестись вши….
— О, только не хреногрызы! — Леонтиск испуганно потер низ живота.
— Что?
— Ничего, это я так, про себя.
— А-а! Ну вот, вши и хреногрызы. Клянусь Покровительницей, твоему отцу не понравится, если его сын выйдет на волю весь… запаршивевший.
— Думаешь, это серьезный довод?
— Уверена, что попробовать стоит.
— Хорошо, я требую помывки. Что затем?
— Дальше все зависит от тебя. Когда они отомкнут решетку… ну, я думаю, тебя научили чему-нибудь в этой спартанской школе? Вырубаешь охранников, и бежишь по коридору.
— По этому, из которого постоянно доносятся стоны твоей рабыни?
— Именно. И давай, не прислушивайся, развратник! Так вот. В конце коридора, налево, будет арка. Она ведет к колодцу клоаки. Арка имеет дверь, обычно открытую, без замка. Но я позабочусь о том, чтобы у тебя нашелся клинышек, чтобы подпереть дверь изнутри и веревка, чтобы спуститься в колодец. Господин Терамен уверил меня, что внизу, по краю канала оставлено пространство, достаточное, чтобы мог пройти человек.
— Восхитительно!
— Дальше — совсем просто. Пойдешь против течения по левой стороне канала. Пропустишь два стока-поворота, в третий свернешь, а дальше прямо и прямо. Там тебя встретят люди господина Терамена, выведут наверх и спрячут. Ну, как тебе план?
— План замечательный, за исключением одного эпизода.
— Какого? — брови девушки взлетели округлыми дугами.
— Того, где я должен вырубить, как ты выразилась, охранников. А вдруг у меня так сразу это не получится? Тогда что?
— А у тебя есть другой план?
— Нет. К сожалению.
— Тогда советую принять этот. Со всеми нюансами. Если не получится раскидать охранников, что ж, вернешься в камеру и скажешь, что пошутил. Но тогда я в тебе очень сильно разочаруюсь. Что это за олимпионик такой, который не смог одолеть двух лентяев и выпивох?
— Я не олимпионик, однако постараюсь оправдать твое доверие. Еще одна небольшая деталь….
— Да?
— Я понимаю, веревку и клин будет прятать Полита?
— Думаю да. Отлучится на мгновенье у своей обезьяны и все сделает. В следующий приход.
— Пусть положит еще факел и кресало. Наверняка в этой клоаке темно, как у ливийца сама знаешь, где.
— Хорошо. Я сама как-то об этом не подумала.
— Слушай, а как насчет соглядатаев — там, у Терамена? Они ведь должны уже доложить твоему отцу, что ты туда ходила.
Эльпиника состроила гримаску.
— Пока еще он меня не вызывал. Но если господин Терамен прав, папа узнает об этом визите обязательно. Я потому и пришла с утра — боялась, что он может запретить мне приходить сюда, и я не успею рассказать тебе о нашем замечательном плане.
Леонтиск окинул ее долгим взглядом.
— Эльпиника, девочка моя, а ты не боишься?
— А чего бояться? С отцом я как-нибудь разберусь, в конце концов, я всегда была его любимицей, и он никогда меня не наказывает, даже если я сильно провинюсь. Например, когда я из любопытства лишилась невинности с учеником нашего лекаря, он даже на меня не кричал. Мальчишку выгнал, конечно, вместе с доктором….
— Боги, не хочу знать подробностей этого дела! — ревниво воскликнул сын стратега, и вдруг вспомнил. — Проклятие, как же тогда, в Олимпии? Ведь ты же говорила, что ты… И еще кричала так!
— А! Это… — она покраснела. — Я думала, любая приличная девушка должна так делать… Прости. По-настоящему ты правда был у меня первый. А с тем лекаренком, это не в счет… Я тогда и не почувствовала ничего….
— Так уж и ничего? — ворчливо осведомился он.
— Ну… почти ничего. Ты простишь меня?
— Да чего уж там, — он отвел глаза, вспомнил собственные шалости — давние и недавние, вздохнул. Посмотрел на нее. — Конечно, моя нимфа. Как можно не простить ту, что дарит тебе свободу?
— Ты мой герой! — вполголоса произнесла она. — Я верю в тебя. Ты выберешься отсюда, поедешь и спасешь своего Пирра. А потом будешь мой.
Они помолчали. Где-то с отчетливым звоном падали капли. Он вздохнул еще раз.
— Я справлюсь, не сомневайся. Просто не имею права не справиться. И… спасибо тебе! — горло сжал непривычный спазм.
— Рассчитываю на скорую награду. Из Афин не уедешь, пока не рассчитаешься! Господин Терамен проводит меня к тебе, — она сдержанно вздохнула, скрывая волнение.
— Договорились.
Их сияющие глаза встретились. Мгновением позже это же сделали и руки. Все остальное время они молчали, растворившись в своих чувствах — непонятных, тревожных, сладких.
После ухода Эльпиники Леонтиск, как и было договорено, обратился к Алкимаху с требованием организовать ему помывку.
— Ты что, волосатик? — удивился тощий стражник. — Сидишь чуть больше недели, и уже чесаться начал? Да ты посмотри на Миарма. Месяцами не моется, и хоть бы хны!
— Меня бабы еще больше любят! — гордо подтвердил «людоед». — За запах. За настоящий, клянусь собакой, солдатский дух!
Леонтиск не стал распространяться о том, что он думает по поводу этого чрезвычайно бьющего по ноздрям «настоящего солдатского духа».
— Вы себя со мной не ровняйте, отребье! — презрительно бросил он. — Передайте мое требование начальству! Я рано или поздно отсюда выйду, и не собираюсь потом воевать с хреногрызами, которые на меня от вас переползут.
— Ишь ты, какой нежный! — проворчал Алкимах. — Ладно, передам кому надо. Была б моя воля, я бы тебя, волосатик, в клоаке помыл. Вот была бы потеха! Надо подкинуть эту идею командиру.
— Ха-га-га-га-га! — хрипло расхохотался этой шутке «людоед»-Миарм. — А что, Алкимах, шепни хилиарху, что мы не прочь спартанчика выкупать, только на наших условиях. А-ха-ха-ха-ха!
— Ладно, пойду схожу, — оскалил крысиные зубки Алкимах. — Стереги его пока, Миарм, не дрыхни. Ори, ежели что, парни снаружи услышат.
— Авоэ, поучи отца тыркаться! — возмутился «людоед». — Да и что он, зубами, что ли, решетку перекусит? Иди уже, а я этого беложопого, поверь, как-нибудь устерегу.
Поворчав, Алкимах отпер длинными ключами, висевшими на поясе, дверь во внешний коридор и, шаркая подошвами по полу, скрылся в его глубине. Около часа его не было. Леонтиск и оставшийся охранять его страж провели это время в ленивых взаимных оскорблениях.
Вернулся Алкимах не один. Его сопровождал осунувшийся, болезненно выглядевший хилиарх Клеомед. Одежда его имела такой вид, будто он в ней спал, а покрасневшие глаза выдавали проведенную без сна ночь.
— Ну, как дела, кузина Леонтина? — осведомился он, вставая — руки в боки — против решетки. — Начинаешь обживаться? Уже помыться захотелось? Что тебе еще? Вина? Девочек?
Леонтиск решил вести себя максимально вежливо, чтобы не давать врагу повода отказать в его требовании.
— Ты чересчур услужлив, Клеомед, — с принужденной улыбкой ответил сын стратега. — С меня довольно будет двух кадок воды и куска мыла. Впрочем, если так горишь желанием оказать услугу, можешь потереть спинку.
«Проклятый мой язык! — тут же обругал он себя. — Ну что стоит сдержаться!».
Клеомед, как обычно, в долгу не остался.
— Если я потру спинку, уродец спартанский, тебе свою шкуру дырявую менять придется.
— Тогда не надо, — миролюбиво ответствовал Леонтиск. — Тогда я сам как-нибудь.
— Мне тут стражнички предложили тебя в испражнениях выкупать. Я готов согласиться. Как ты на это смотришь? — сощурил глаза сын архонта.