Балаустион - Сергей Конарев

— Это мужчины, отец. Взрослые, здоровые, способные держать щит и копье. Их много! Быть может, целый миллион!

Никистрат схватился за голову.

— Боги! И это говорит мой сын! Какой ужас! — он обратил на Леонтиска взгляд, в котором читались изумление и какое-то испуганное отчуждение. — И этими байками Эврипонтиды забивают вам головы? Неужели кто-то верит в то, что в Греции можно собрать — что там миллион! — хотя бы сто тысяч вооруженных?

— Сто тысяч? Почему бы и нет? — воскликнул Леонтиск.

— Боги! За что мне это? — опять взвыл Никистрат и снова обратился к сыну, произнося слова медленно и раздельно, как будто беседовал с умственно отсталым. — Ну подумай сам, сынок, отвлекись на миг от чужих идей, вбитых в твою бедную голову. Рассуди, исходя из здравого смысла — кто сейчас выступит против Рима на стороне Эврипонтидов, приди они к власти? Хорошо, пусть половина спартанцев. Они всегда отличались наглостью и безрассудством. Кто еще? По десять-пятнадцать фанатиков-«патриотов» от каждого полиса, сотня-другая глупых сопляков и тысяча-другая оборванцев, для которых любые перемены — к лучшему. И что? Римляне щелкнут пальцами, и македонский царь тут же с преогромным удовольствием вторгнется в нашу страну. Конечно, македоняне сотрут силы Эврипонтидов в порошок, и возможно, не оставят камня на камне от самой Спарты. Но перед этим они пройдут по всей Греции, — Спарта, к сожалению, находится в самом удаленном от Македонии краю Эллады. Не сомневаюсь, они всех нас запишут в мятежники, и не преминут разграбить каждый храм, каждый город! Уж этого эллины насмотрелись во времена последней войны. Тогда Филипп, македонский царь, посулами и угрозами втянул Грецию в свою борьбу против римлян. Видя, что римляне берут верх, македонец, чтобы не отдавать им греческих городов, стал сам разорять и сжигать их. И что же? Кому, как не римлянам пришлось спасать нас от нашего не на шутку разошедшегося союзника? О, на этот раз они позволят македонянам порезвиться вволю! Прольется кровь, много, реки греческой крови. И кровь эта будет не на руках мародеров-македонцев, и не на уськающих их римлянах! Нет! Эта кровь будет на совести твоих любимых Эврипонтидов — тупых, одержимых «патриотов»!

— Нет… замолчи! — Леонтиск прижал ладони к пылающему лицу. — Это какой-то бред!

Никистрат усмехнулся.

— Пока еще — один из возможных вариантов будущего. Чтобы это стало бредом, пустым нагромождением слов, не приносящих никому вреда, ты и совершишь то, чего хочет от тебя альянс, разумные люди, не желающие кровопролития. Неужели тебе помешает жить сознание того, что при твоем участии Греция была спасена от опустошения и насилия? Учти — план будет реализован вне зависимости от того, согласишься ты или нет.

Леонтиск не ответил. Все его существо противилось тому, что он услышал, но какая-то часть его рассудка, отравленная словами отца, громко кричала: а что, если он прав? Что принесет Греции выступление против римлян — свободу или страдания и несчастье?

Подумав, что поколебал убеждения сына, Никистрат решил закрепить успех.

— Вот видишь, ты уже и сам осознаешь, Леонтиск, правоту моих доводов. Любой здравомыслящий человек признал бы их истинными. Не переживай и не тирань себя понапрасну, что думал иначе. Представляю, как приспешники Павсания запудривают вам мозги в Спарте, логове мятежников. Клянусь, я начинаю жалеть, что отдал тебя в эту хваленую спартанскую школу! Ну, ничего, хвала богам, твои глаза открылись, и теперь ты поможешь благому делу, что замыслили лучшие умы Эллады. Ведь так?

Леонтиск невидящим взглядом уставился в пол. Молча, не открывая рта, он отрицательно помотал головой.

— Да, да, сынок, поможешь! — убежденно проговорил Никистрат, довольно потирая руки. — Да ты не тушуйся! Как я уже сказал, твоя задача сведена к минимуму. Слушай внимательно. Скоро в Спарту отправится посольство ахеян — посудачить с эфорами и царем Эвдамидом о разделе сфер влияния в западных водах. В составе посольства будет человек, о котором я говорил, ты представишь его Пирру как посланника «альянса». Когда он с твоей помощью внедрится в штаб Эврипонтидов, ты под каким-нибудь предлогом вернешься сюда, в Афины. Нужно, чтобы ты был далеко, когда все произойдет. Остальную часть плана проделает этот человек. Он большой спец по неожиданным смертям, так что будь спокоен, все будет чисто, и о твоем участии никто не догадается. Получишь офицерскую должность, хоть в Афинах, хоть в Спарте у Эвдамида. Вот увидишь, твоя карьера пойдет вверх удивительно быстро….

— Великая Афина Сотейра, что ты говоришь! — вскочил на ноги Леонтиск. Крепкая спинка скамьи жалобно взвизгнула. — Какие еще «неожиданные смерти»? Так речь с самого начала шла об убийстве? Боги, какой же я идиот! А ты… ты….

Сияющее лицо отца потускнело.

— Ну ты же не маленький, Леонтиск, — укоризненно повторил он. — Мы пытаемся решить проблему малой кровью, избежать невеликой ценой очень серьезных катаклизмов. Вспомни, о чем мы сейчас говорили. Ты же сам понимаешь, что по-другому Эврипонтидов не остановить, они же словно с цепи сорвались. Подумай о Греции. Ты должен….

— Чтоб мне лишиться посмертия, если я приму участие в такой гнусности! — вскричал Леонтиск. Молодого воина трясло от ярости, и лишь воспитанное с малолетства уважение к родителю каким-то чудом удерживало его от того, чтобы начать крушить все подряд. — И ты… ты, мой отец, решился предложить мне такое? Как ты мог? Что же это?

— Сын, послушай….

— Ничего не желаю больше слушать! Хватит с меня! Клянусь богами, я ухожу! К демонам! Ноги моей здесь не будет!

Решительно развернувшись, Леонтиск бросился к двери. Он двигался, словно пьяный, врезаясь плечами в колонны и углы, опрокидывая на пол вазы и статуи в красивых парадных доспехах.

— Стой, Леонтиск! — закричал Никистрат, испугавшись, что увлекся и наговорил слишком много. — Стой, слышишь? Ты не можешь уйти!

Леонтиск с грохотом захлопнул за собой тяжелую створу, чуть не задев плечом едва успевшего отпрянуть от двери архонта Демолая. Стратег вскочил на ноги и поспешил за сыном.

— Прошу прощения, господин архонт. Клянусь богами, я все исправлю, — испуганно глянув на правителя города, стратег помчался по коридору.

— Ну-ну, — саркастически произнес магистрат. Его благообразное лицо было сейчас искажено гримасой сильнейшей досады.

— Немедленно вернись, щенок! Отцовской властью приказываю тебе — стой! — донесся голос Никистрата уже откуда-то издалека.

— Проклятый кретин! — в сердцах проговорил архонт. — Это ж надо — без подготовки, без сомнений — влепил парню прямо в лоб. А еще кочевряжился, дурень старый: «Он меня послушает, он у меня смышленый, руку на отсечение даю!» Язык бы тебе отсечь, пустомеля. Да и младший не лучше, тупой, что твой баран. Отец-Зевс, такая комбинация летит в Тартар из-за парочки идиотов!

Демолай глубоко, досадливо вздохнул, раздраженно потер щеку.

— Ну ничего, отработаем вариант два. А сопляк, клянусь богами, далеко не уйдет.

В этот день Эльпиника так и не появилась. Полита, принесшая вечером еду, на безмолвный вопрос юноши только пожала плечами. Когда Алкимах и Миарм сменились, уступив место ночной страже — трем угрюмым и неразговорчивым амбалам-эвбейцам — молодой воин потерял всякую надежду. Он был уверен, что все пропало. Эльпиника наверняка либо попалась, либо — что еще хуже — его худшие подозрения, порождение самого темного закутка души, оказались верны, и девушка прямо из подземелья отправилась к отцу. И теперь под угрозой оказались не только Эврипонтиды, но и добрый афинянин Терамен.

Еще один замечательный человек, попавший в беду благодаря ему, Леонтиску. Великая Афина, за какие грехи ему такая участь — навлекать несчастье на друзей? Что может быть хуже этого?

Отчаяние подкатило, холодными пальцами сдавило горло. В какой-то миг Леонтиск уже был готов, скрутив из одежды жгут, зацепить его где повыше и удавиться. Однако, глянув на мрачных и явно скучающих охранников, юноша решил не давать им повода поразвлечься, вытаскивая его из петли. Довести дело до конца все равно не удастся, только доставить лишнее удовольствие Клеомеду.

Нет, не дождетесь, шакалы. Я останусь жить, буду ждать, пока вы не свершите свое гнусное дело и не выпустите меня отсюда. И тогда, прежде чем умереть, я найду способ отомстить вам — за себя, за старого царя Павсания и за его сына, Пирра Эврипонтида. Вы заплатите кровью, болью и жизнью, и земля вздохнет спокойнее, освободившись от таких мерзких тварей. А потом… Потом я буду готов принять смерть.

В таких мыслях, шепча их пересохшими губами, словно бред, словно молитву, Леонтиск провел ночь, так и не расслабившись, ни на минуту не забывшись спасительным, успокоительным сном. К утру сын стратега чувствовал себя разбитым и больным. Он лежал на топчане, уперев невидящий взгляд в потолок, и не реагировал на обычные подначки заступивших с утра в караул Миарма и Алкимаха. Часы тянулись медленно и тягуче, как капли меда из переполненного кувшина.