Колыбельная - Владимир Данихнов

Мы почти пришли, Анечка, проскрипело чудовище, видишь белую машину впереди? Внутри теплая одежда, ягодное варенье, ты ведь любишь ягоды, и термос с горячим чаем для маленькой замерзшей девочки. Кроме того, там много игрушек, кукол, достойных принцессы, а ты, моя милая, прекрасней любой принцессы, верно? Аня действительно увидела белую «газель», которая стояла в тупике между заброшенным складом и пустым трехэтажным домом с обгоревшими глазницами окон и выпирающими бородавками балконов. Когда-то здесь случился большой пожар, прогундосила тварь, люди погибли во сне, а те, кто успел выбежать из горящего дома, могли видеть, как сгорают накопленные ими за годы существования материальные ценности. Одна несчастная женщина рвалась из рук мужа, желая спасти новенькую стиральную машинку, которую они купили в кредит за неделю до этого. Она кричала ужасным голосом и билась в истерике; явидел ее лицо, озаренное красными всполохами, и оно было прекрасно, как если бы она кричала во сне, в непрекращающемся кошмаре тяжелой жизни, в которой нет ничего кроме стирки и готовки.

Аня не слушала монстра. «Газель» маячила совсем близко, и ей не хотелось оказаться внутри этой страшной машины; когда до «газели» оставалось не больше десяти шагов и чудовище ослабило хватку, она дернулась и вырвалась из рук твари. Чудовище издало странный звук, вроде довольного хрюканья. Аня побежала по узкой улочке к огням электрических фонарей. Рядом кипела жизнь, Аня чувствовала ее. Девочку занесло от слабости, и она больно ударилась плечом о стену, но не остановилась. Ласковый шепот безумной твари подгонял: Анечка, неужели ты и впрямь считаешь, что сможешь убежать от меня, неужели в самом деле хочешь сбежать, моя сонная девочка, ты же так хочешь спать, ты валишься с ног, это всё сон, сон, сон… Аня почувствовала себя безумно уставшей, хотелось лечь и уснуть прямо на грязном снегу, ноги заплетались, она споткнулась о вмерзший в лед камень и едва не упала; прямоугольник света был совсем рядом: она видела проносящиеся по широкой дороге автомобили и красивые витрины, в которых отражалось расплавленное олово светлеющего неба. Аня метнула слабое тело вперед, сжигая последние силы в топке яростно стучащего сердца, вытянула руку, надеясь ухватиться за краешек повседневной жизни, о которой почти забыла за время, проведенное в запертой комнате. Клешни чудовища стиснули ее плечи, и она застыла на границе света и тени, не в силах сдвинуться с места. Тварь, однако, не спешила затягивать ее обратно во мрак. Аня поняла, что чудовище нарочно дарит ей призрачную надежду. Отчаянье, которое охватило девочку, стало осязаемым и липким, как паутина. По тротуару шагали люди, но они не замечали ребенка, попавшего в беду. Какая-то женщина в драповом пальто все-таки заметила ее, шепчущую одними губами «помогите, пожалуйста», но отвернулась и ушла, не желая вмешиваться в чужие дела. Кроме того, девочка была грязная и бледная, наверняка наркоманка.

Чудовище что-то шептало на ухо Ане, но Аня не могла разобрать слов. Это был безумный коктейль из звуков, сводящих девочку с ума: словно разбитое стекло ожило и заговорило с ней; словно дробящиеся камни ожили и заговорили с ней; словно ломающиеся кости ожили и заговорили с ней. Пойдем, сказала наконец тварь; пойдем, мое сокровище, я угощу тебя горячим чаем с бубликами. Чудовище потянуло Аню за собой, но тут что-то отшвырнуло Аню к стене, и она увидела худого мужчину с ножом в руке. Аня видела такой нож в кино: с зазубринами и кровостоком, большой и страшный. Мужчина держал его перед собой в обеих руках, рот его был приоткрыт, как будто он хотел вцепиться зубами в противника, выпученные глаза поворачивались в темных глазницах, как два шарика для настольного тенниса. Почувствовав, что свободна, Аня побежала и не увидела, что произошло дальше.

Мужчину с ножом звали Семен. Бывший водитель автобуса, полторы недели назад он ради любопытства пустил транспортное средство на встречную полосу, отчего едва не случилась большая авария. Было большое разбирательство, которое не кончилось до сих пор. Пока суд да дело, Семена уволили от греха подальше. После увольнения Семен окончательно спятил и бродил по улицам в поисках жертвы, которую можно пырнуть ножом. Он увидел в темном переулке девочку, одетую в легкую кофточку; ее держал за плечи мужик в пальто. Семен некоторое время выбирал, кого бы из них пырнуть сначала. Перед глазами у него плыло, потому что Семен пил водку всю ночь, надеясь отыскать в алкоголе избавление от непрекращающихся мыслей. Он решил ударить ножом мужика: тот гораздо крупнее щуплой девочки, меньше шансов промахнуться. Удар тем не менее вышел так себе: Семен лишь поцарапал руку противнику и спустя мгновение почувствовал, как страшная сила поднимает его над землей и кидает о стену. Он кое-как поднялся – глаза застлал красный туман – и ткнул ножом наугад, но промахнулся. Черная тень сдвинулась влево, он махнул ножом и опять мимо. Чудовищные руки скрутили его, как будто выжимали мокрую тряпку, он заорал от боли и выронил нож. Его ударили в лицо с такой силой, что он снова отлетел к стене. Боли Семен больше не чувствовал, тело онемело, и, не в силах встать, он попытался уползти, но его, захлебывающегося кровью, схватили за ногу и потащили в темноту. Несколько человек наблюдали избиение Семена, но полицию никто не вызвал, чтоб избежать нежелательных последствий. Один человек по фамилии Щеглов, впрочем, достал мобильник, собираясь сообщить в соответствующие органы о факте правонарушения, но вовремя сообразил, что тогда его привлекут как свидетеля. Придется ждать прибытия полицейских, затем рассказывать им, что произошло, потом его отвезут в отделение, чтоб составить протокол, и из-за этого он опоздает на работу и лишится новогодней премии; начальник и так косо глядит на него, потому что большую часть рабочего времени Щеглов проводит в социальных сетях. Приняв твердое решение не звонить в полицию, Щеглов сел в автобус, где занял место в самом труднодоступном углу, чтоб не пришлось уступать место назойливым бабушкам. Там он закрыл глаза и стал думать о своей дочери Помнушке.

Глава десятая

Молодой человек по имени Саша считал себя хорошим человеком. Однако добрыми поступками он не ограничивался и, бывало, поступал некрасиво. Например, он бил свою жену и ходил от нее к любовнице. Конечно же, ничего красивого в этом нет. Чтоб заглушить совесть, Саша относился к дуализму своей жизни по-философски, считая, что в человеке намешано и плохого, и хорошего, и ничего тут не поделаешь: надо любить себя таким, какой ты есть. Кроме того, Саша полагал, что большинство плохих поступков совершает из-за негативного воздействия быдла, которое в этой стране преобладает: с волками жить по-волчьи выть. В цивилизованном европейском обществе он бы вел себя по-другому. В целом он восхищался своей способностью относиться по-человечески даже к самым мерзким представителям низшей прослойки россиян. Купив себе черный «вольво» C70, Саша не стал задирать нос, как некоторые. Наоборот, он полюбил жалеть тех, кто ниже его по социальной лестнице. Иногда он останавливал машину напротив случайной хрущевки, чтоб покурить и с сочувствием поглядеть на играющих во дворе детей, которых ждет такое же жалкое будущее, как и большую часть граждан этой страны.

В то зимнее утро Саша притормозил возле металлической сетки, которая отсекала детский сад спального района от внешнего мира. По заснеженному двору прогуливались дети в сопровождении воспитательницы. Саша с немым состраданием разглядывал вязаные шапочки малышей, родители которых настолько бедны, что не в состоянии нанять профессиональную няньку. С тоской размышлял он о разрухе, царящей в головах маленьких существ, обреченных пополнить бесконечные ряды российского быдла. Докурив, он выстрелил окурком в направлении забора. Окурок, роняя пепел и искры, упал на снег с той стороны. К машине подошел пожилой мужик в дутой куртке. Саша приветливо посмотрел на него, думая, что если мужик вежливо попросит милостыню, то он накинет ему рублей сто. Может даже сто пятьдесят, если в бумажнике отыщется необходимая мелочь. Мужик что-то угрюмо бухтел, сунув руки в карманы.

–Чего тебе, дед?– весело спросил Саша.

–Выходи,– глухо велел мужик.

–Че вдруг?– Саша нахмурился.

–Бычок подними.

Саша расхохотался:

–Дед, ты че, с дуба рухнул?

Мужик, не меняясь в лице, пнул грязным ботинком дверцу «вольво». Саша не смог выдержать такого издевательства:

–Всё, дед, ты сам напросился.

Вылезая из машины, он почувствовал внезапный удар по голове и упал ничком. Саша понял, что дед поступил подло: нанес удар, не дав ему полностью выбраться из автомобиля. Саша корил себя за то, что не учел пристрастия быдла к подлым поступкам. Теперь оставалось одно: решительно обвинить деда в нечестной игре. Саша поднял голову, чтоб издать обличительный вопль, но в этот момент дед воздействовал на Сашино лицо посредством каблука, и у Саши от страшного воздействия зашатались зубы. Он упал на спину, с ужасом ощупывая пальцами ротовую полость. Дед не дал ему проверить, все ли зубы на месте, схватил за ухо и заставил подняться. Саша, ощутив текущую силу в жилистых руках деда, более не сопротивлялся. Дед подтолкнул его к дыре в заборе. Схватив окурок, Саша затрусил к ближайшей урне и аккуратно опустил бычок внутрь. Из разбитого рта на снег капала кровь. Нижняя губа опухла. Дед ждал у машины. Саша трясся от страха за «вольво»: ему еще пять лет выплачивать кредит, ему ни к чему лишние проблемы. К счастью, дед больше не пинал машину. Саша замер в нерешительности. Дед с тоской глядел в белеющее небо.