Колыбельная - Владимир Данихнов

–Танич, это ты, что ли, старый черт?

Танич поднял голову, сморгнул налипший на ресницы снег. Рядом стоял уазик. Из кабины выглядывал бородатый водитель. Танич не помнил его, но кивнул.

–Здорово, дружище,– прогремел бородач.– Ты чего тут расселся? Залазь внутрь, подброшу до города.

Он протянул Таничу руку, помог забраться в кабину. Танич стучал зубами от холода. Бородач вручил ему фляжку: на, глотни. Танич глотнул и обжег горло.

–Как тебе водка?– спросил бородач.– Бодрит, а?

–Бодрит,– согласился Танич.

–Вот погодка,– сказал бородач, смеясь.– Ты чего по этой дороге поперся? Так и замерзнуть недолго. Мороз, блин, нешуточный.

Танич ничего не ответил. Бородач еще долго болтал и смеялся, не переставая твердой рукой вести машину. Танич в ответ кивал или говорил «ага», чтоб не обидеть своего спасителя. Ему казалось, что он проснулся после долгого изнуряющего сна. В целом он был счастлив.

Глава девятая

Андрей Петрович был пожилой человек. Он ходил, опираясь на трость. Ему было сложно вставать из-за боли в спине, а спать еще сложнее, потому что по ночам в его старую голову приходили воспоминания. Когда у него кололо в боку, он подходил к холодильнику, где хранились медикаменты, раскрывал дверцу и стоял, пытаясь вспомнить, в каком из пузырьков содержится необходимое лекарство. Взяв нужный пузырек, он прежде всего проверял, не вышел ли срок годности. Если срок годности не вышел, он откручивал пробку и по капле наполнял столовую ложку. Средство было горькое, но Андрей Петрович не чувствовал горечи; впоследнее время он вообще ничего не чувствовал. Жил он один в маленькой квартире. Дети его не навещали. Дочь звонила по вторникам и четвергам, чтоб рассказать о своих проблемах. Он слушал ее, не понимая и половины из того, что она говорит, но поддакивал и жалел бедную девочку, жизнь у которой не удалась. Называл нежно «моей козочкой». Дочь злилась: «Папа, мне почти сорок, какая я тебе в задницу козочка» и вешала трубку. На улицу Андрей Петрович выбирался редко. Снаружи его всё пугало: и то, как ему говорят «эй, папаша, чего плетешься, уйди с дороги», и то, как уступают место в автобусе. Ему казалось, что прошло совсем немного времени с тех пор, как он сам уступал место. Андрей Петрович не чувствовал себя старым, но не мог доказать окружающим, что он всё еще молод.

Вчера Андрей Петрович получил пенсию, а сегодня решил купить в супермаркете куриных яиц, на которые полагалась большая скидка. Боль отошла, Андрей Петрович чувствовал себя готовым к свершениям. Спускаясь по лестнице, он поздоровался с соседкой, но та не ответила, потому что была погружена в свои одинокие мысли. Однако Андрея Петровича это не смутило. Он стал насвистывать старую песенку. На улице смуглая девочка лет двенадцати с шарфом, обернутым вокруг тонкой шеи, уставилась на него своими выразительными синими глазами. Наверно, решила, что дед сошел с ума, веселился про себя Андрей Петрович. Но девочка глядела не на него. Бесцельно гуляя по двору, она вдруг осознала, что все люди смертны, и она в том числе. Однажды ее положат в могилу, в холод и сырость ямы, навстречу белым корням подземных растений и слепым червям, которые не ощущают никого, даже себя, просто жрут, что придется, и исторгают из себя органические отходы: так живут многие люди, им всё равно, живы они или мертвы, но она ведь не такая… От осознания своей смертности девочка и уставилась в пространство, ничего не замечая вокруг. Дрожа от ужаса, она стала ходить вокруг дома. Ей казалось, что раньше она жила в тумане, а теперь туман рассеялся и вещи, которые ее окружают, стали четкими, как на чертеже, а самая четкая – надвигающаяся на девочку смерть. Девочка потрогала обледенелые качели. Она не знала, чем еще заняться, и не понимала, зачем вообще чем-то заниматься, если всё равно умрешь. К ней подошла подружка. Она что-то щебетала своим веселеньким голосочком. Как птичка, подумала девочка, с изумлением глядя на подружку: похоже, та ничего не понимала в жизни и продолжала нести чушь про заколку с фальшивым изумрудом, полученную в подарок от бабушки.

«Да ну тебя нафиг с твоим изумрудом!» – хотела закричать девочка, но не закричала. Вместо этого она попросила примерить заколку, а примерив, восхитилась блеском и изяществом украшения и рассказала, что мама на днях разрешила ей воспользоваться помадой. Про себя девочка думала: так я и проживу до конца дней, окруженная тупыми людьми, которые ничего в жизни не понимают и не видят приближающейся смерти; придется изо всех сил притворяться, что я такая же тупая, как они, и говорить о разной ерунде, иначе я стану изгоем.

Что касается подружки, то она осознала, что умрет, еще месяц назад. Мысли у нее были приблизительно такие же: я должна пороть чушь, как все, а то никто со мной не станет дружить. Она смотрела на девочку и думала с горечью: боже, какая идиотка, выкатывает рыбьи глазищи на мою заколку, что-то произносит щербатым ртом, а сама полная дура; ей и в голову не придет, что когда-нибудь она сдохнет и ее положат в сырую толщу земли; ах, если б она поняла, если бы хоть кто-нибудь понял, чтоб можно было поговорить по душам, но никто не понимает, вокруг одни дебилки, у которых в голове мамина помада и мальчишки; эти тупые дуры считают, что будут жить вечно, но это не так, не так, не так. Вот что думала подружка девочки, хвастаясь своим новым смартфоном. Девочка же смотрела на смартфон подружки с брезгливостью, а вслух хвалила. Среди прочего она заметила, что у Нинки из соседнего двора мобильник попроще, да и сама Нинка, если по чесноку, тупая задавака: даже не знает, как перебросить фотку с одного мобильника на другой.

–Ну а я?– спросила подружка.

–Что «ты»?– переспросила девочка.

–Я не задавака?– спросила подружка.

–Нет, мы с тобой лучшие подруги,– сказала девочка.

–То есть со мной ты дружишь, а с Ниной нет?– уточнила подружка.

–Как с этой идиоткой вообще можно дружить?– удивилась девочка.

–Мне тоже кажется, что Нина тупая сука,– сказала подружка.

Девочка, услышав запретное слово, стыдливо захихикала: ну ты даешь! Подружка взяла девочку за руку, и они пошли к гаражам, где тайком курили мальчишки.

Андрей Петрович тем временем достиг дверей супермаркета. Он взялся за ручку, но вдруг дверь распахнулась и чуть не ударила Андрея Петровича по лбу; он успел отскочить, поскользнулся и едва не упал. Из супермаркета вышел угрюмый маленький человек с охапкой дивиди в руках. Андрей Петрович после этого происшествия весь дрожал. Он поскорее пошел домой, что-то бормоча под нос. Дома выпил несколько таблеток, чтоб успокоиться, и уставился в пол. Доски пола рассохлись и скрипели при каждом шаге; он вспомнил, что десять лет назад собирался постелить на пол ДВП, а сверху линолеум, но так и не постелил. Или это было пятнадцать лет назад, какая теперь разница. Он пошел в туалет. Смыв не работал; он хотел починить бачок пять лет назад, снял с бачка крышку, но дальше дело не сдвинулось, потому что у него не было необходимого инструмента, а теперь ему и это всё равно. Он набрал в ведро холодной воды из крана, четверть ведра или меньше – у него стоит счетчик, а вода дорогая – и вылил в унитаз. Обои в туалете отслаивались от сырости. Зачем я вообще наклеил здесь обои, размышлял Андрей Петрович. В разваливающихся тапочках он подошел к запотевшему зеркалу, протер его рукавом и уставился на отражение. Ему хотелось плакать. Он никогда раньше не плакал, потому что мужчины не плачут, но никого рядом не было, и Андрей Петрович подумал: почему бы не заплакать. Однако у него не получалось вспомнить, как это делается. «Какое старое лицо,– подумал он с ужасом,– это не мое». Он повторял про себя: не мое, не мое, не мое. Он ударил по зеркалу кулаком, но удар получился слабым, таким слабым, что зеркало даже не дрогнуло, как будто Андрей Петрович уже не существовал для этого мира. У Андрея Петровича затряслись губы. Он прилег на диван, чтоб подумать о чем-нибудь важном, и уснул. Ему приснилась жена. Они гуляли среди березок, взявшись за руки, травинки щекотали голые щиколотки, пахло чабрецом, в синем небе летели белые журавли. Когда он проснулся, то первым делом увидел на тумбочке ее фотографию в траурной рамке и вспомнил, что, поженившись, они пообещали друг другу, что умрут в один день, но она умерла тринадцать лет назад, когда у нее, больной сахарным диабетом, отказали почки, а он до сих пор жив. Чтоб чем-то занять себя, Андрей Петрович решил, что завтра обязательно пойдет в строительный гипермаркет: купит линолеум и краску, малярную кисть, лучше две, и саморезы, а еще разводной ключ, чтоб починить бачок. Но на следующий день он ничего этого не сделал. Он сидел в кресле тихо, словно боялся громким звуком привлечь острую боль в боку, и смотрел, как метет за окном. Он вставал три раза в туалет и один раз, чтоб выпить кефиру и проглотить горькое лекарство. Поздно вечером раздался звонок. Андрей Петрович снял трубку. В динамике надрывался пьяный голос: Анжела? Анжелка, это ты? Черт знает что: дед, позови Анжелу! Андрей Петрович пробормотал: молодой человек, извините, вы ошиблись номером, и повесил трубку. Снова раздался звонок, но Андрей Петрович на этот раз не стал брать трубку, а потом подумал: а если это дочь, и все-таки взял. Пьяный голос вопил, срываясь на визг: слышь, дед, ты трубку-то не бросай, ты кто вообще такой, чтоб бросать трубку, когда я с тобой разговариваю?! Андрей Петрович молча слушал, а потом нажал на рычаг. Снова раздался звонок, но тут же оборвался, потому что Андрей Петрович выдернул телефонный кабель из розетки. Ночь он провел в кресле, без сна, прислушиваясь к ночным звукам, но никаких звуков не было, только один раз, под утро, в соседнем доме кто-то закричал страшным голосом. Андрей Петрович решил, что крик ему померещился. Впрочем, даже если нет, какая разница. Под утро он уснул, и ему ничего не снилось, и не было никакой разницы, жив он или умер.