Небесный король: Эфирный оборотень - А. Живой

Заметно темнело. Море, довольно спокойное на протяжении суток, слегка взволновалось. На темной воде появились белые барашки. С востока пригнало ветром огромные облака, среди которых виднелось несколько грозовых туч – первых вестников возможной непогоды. «Что-ж, буря нам только на руку, – думал капитан Яшин, – за ней мы, даст бог, можем и проскочить незамеченными японский архипелаг. Проливы наверняка перекрыты крейсерами адмирала Того, но если поднимется буря… А если нет – придется идти в обход архипелага. Топлива должно хватить до самого Порт-Артура, но вступать в бой с десятком, хотя и легких, пробоин, крайне нежелательно». Прижав тридцатикратный цейсовский бинокль к глазам, Яшин попытался разглядеть на темнеющей поверхности моря признаки кораблей, но за пять минут тщательного осмотра не обнаружил на открытой воде ни одного дымка. Дав помощнику приказание неусыпно следить за морем, капитан спустился в каюту – надо было слегка вздремнуть, пока была такая возможность. Неизвестно, что принесет день грядущий.

Каюта капитана крейсера «Изумруд» походила скорее на обитель патриарха русской словесности Льва Толстого: повсюду, куда ни кинь взгляд, были книги. Стеллажи с книгами занимали все стены, оставляя свободным только одну единственную – ту, в которой находились блестевшие тусклым золотом иллюминаторы. Рембо, Флобер, Люк де Клапье де Вовенарг выстроились друг за другом на полках: капитан Яшин любил французскую поэзию и философию, хотя и не до фанатизма. Своих соотечественников он чтил не меньше. Посреди достаточно широкой каюты стоял стол из красного дерева, все изогнутые ножки которого были намертво привинчены к полу. Фонари, точно также, прочно крепились на стенах на небольшом пространстве, что оставалось от книг. Только красивая японская люстра с соломенным абажуром, украшенная картинами из жизни самураев, на свободном шнуре была прикреплена к потолку так, чтобы во время сильной качки она не могла разбиться. На столе, помимо раскрытого томика стихов Брюсова, лежала коробка с крепкими папиросами «Дункан». Яшин подошел к встроенному в переборку шкафчику и достал оттуда бутылку «Старого Рейнского». Налив себе полбокала, он вытащил из початой пачки папиросу, закурил, и раскрыл иллюминатор, впустив в каюту струю свежего ветра. Морской воздух заставил капитана вспомнить о далеком Санкт-Петербурге, старых друзьях, тетушке, и еще о той, что так заразительно смеялась, задавая нетактичный вопрос: «Вы меня правда любите, Александр Владимирович?«. Яшин сильно затянулся и выдохнул струю дыма в иллюминатор. «А, черт возьми, что я нашел в этой девчонке? – подумал он, – В самом деле, ведь она так со всеми шутит. Вокруг нее столько кавалеров крутится, со всеми она мила и приветлива, а мне хоть бы раз показала, что думать, и стоит ли надеяться.» Яшин отпил большой глоток вина и попытался встряхнуться. «Брось, – сказал он сам себе, – Возьми себя в руки, капитан. Сейчас не время раскисать и предаваться розовым мечтам. Если нам суждено прорваться, то приди к ней в Петербурге и в последний раз спроси ответа на чувства. Если выживешь, то в ее глазах будешь героем. А если умрешь, то тебе не о чем будет уже беспокоиться. Так или иначе пора рубить этот узел, нельзя же ведь до скончания века ходить при ней просто в кавалерах. «Решившись, Яшин немного успокоился, затянулся еще раз крепким табаком и выкинул окурок в море. Затем прилег на диван, также привинченный к полу, взял томик Рембо, и попытался читать – спать он все равно не мог. Несмотря на усталость, мысли о далекой черноглазой княгине Ланской не давали ему покоя. Спустя двадцать минут, убаюканный слабой килевой качкой, капитан все же задремал. Во сне он увидел себя сначала учителем в детской гимназии, линейкой отчитывавшего нерадивого ученика за леность, затем поваром в офицерской столовой, занятым приготовлением фазана с черносливом и грецкими орехами. Вслед за этим капитан вдруг оказался посреди зимы в какой-то русской деревне. Наверное, где-то под Черниговом. Крестьянские девки и ребята катались с высокой ледяной горы с визгом и хохотом. Капитану тоже очень хотелось скатиться хотя бы раз, но на нем был офицерский мундир, а морским офицерам не пристало кататься с горок как малым детям. И Яшин продолжал с легкой завистью взирать на происходившее у него на глазах народное веселье. «Наверное, Масленница», – подумал Яшин во сне, и тут же, не заставив себя долго ждать, перед его носом возникли ароматные и поджаристые блины. Блины висели прямо в воздухе, слегка подрагивая, подставив капитану свои политые маслом румяные бока. Они словно бы говорили «Съешь меня, капитан, ничего с тобою не будет». Но Яшин усилием воли отогнал от себя наваждение. Затем вдруг он увидел себя в открытом море. Капитан сидел на учебной парусной яхте еще с десятком кадетов своего курса, а усатый дядька-боцман, приставленный к ним для надзора, сверкал глазищами и то и дело покрикивал на кадетов: «Живее за шкоты дергать надо, олухи, перекинет парус на другой борт, так и на корм рыбам пойти не долго». Яхта шла уверенно, рассекая килем небольшие волны, и тут Саше впервые понял, насколько сильно он любит море.

Стук в дверь заставил Яшина открыть глаза. Через секунду он уже стоял на ногах, застегивая ворот кителя на крючок. За дверью оказался ординарец матрос Лыкин.

– Ваше высокоблагородие, – доложил Лыкин извиняющимся голосом, – Старший помощник Логинов просют вас подняться на мостик. Слева по борту замечены неизвестные дымы.

– Идем, Лыкин, – сказал капитан Яшин и, обогнав матроса, первым поднялся по металлической лестнице на верхнюю палубу. На мостике «Изумруда» помимо старшего помощника Логинова находился рулевой старшина второй статьи Переверзев и ответственный за дальномеры лейтенант Ухин. Как только появился капитан корабля, Логинов поспешил доложить.

– Господин капитан, слева по борту на расстоянии пять кабельтовых периодически появляются неопознанные дымы. Они то приближаются, то пропадают. Из-за плохой видимости идентифицировать корабли пока не удалось.

Яшин взял из рук помощника цейсовский бинокль и попытался пронзить взглядом серую хмарь, висевшую над водой. Рассвет еще не наступил, но тьма понемногу растаскивалась ветерком. «Да, спал я часа полтора, – подумал Яшин, – еще даже не рассвело, но, слава Богу, что вообще удалось глаза сомкнуть. А ветерок-то слабенький, если дальше так пойдет, эта хмарь провисит еще часа три после восхода солнца».

– Курс не менять, – приказал Яшин, – идем в сторону японских проливов. Даст бог, проскользнем у самураев под носом.

– Господин капитан, – возразил Логинов, – не лучше ли не испытывать судьбу и сразу двинуться в обход архипелага?

– Нас наверняка ждут, один черт, и в проливах и у северной оконечности гряды островов Рику. Адмирал Того имеет достаточно кораблей, чтобы охватить такое пространство. Следуя логике, больше всего ждать нас будут именно на обходном пути. А мы идем прямо черту в пасть. Он обязательно ее захлопнет, но шанс проскочить меж зубов все-таки остается. Попробуем перехитрить японского адмирала.

– Надеюсь, господин капитан, что у адмирала Того не очень много зубов, – пошутил Логинов.

Спустя полчаса, вопреки надеждам Яшина, ветер начал усиливаться. Причем, настолько быстро, что грозил в скорости перейти в шторм. Когда предрассветный туман разогнало, дежуривший у визира матрос сообщил о наличии дыма слева по борту. Яшин приник к окулярам визира и внимательно изучал болтавшийся на высокой встречной волне корабль. Он никак не мог оказаться гражданским – все торговые суда, прекрасно осведомленные о войне между Россией и Японией, обходили район восточно-китайского моря стороной. И Яшин, к сожалению, не ошибся. Их нагонял на всех парах легкий японский крейсер «Фукузи». Крейсер шел быстро и несмотря на встречную волну мог догнать «Изумруд» через двадцать минут. Не известно, отважится ли японский капитан вступить в бой в одиночку – традиционно японцы не боятся смерти, но трезвый европейский расчет им далеко не чужд. Это показало генеральное сражение. Гораздо легче позвать на подмогу курсирующие неподалеку крейсера и миноносцы и растерзать одинокий русский крейсер без особой опасности. Между тем, «Фукузи» несся вперед. Видимо им управлял отчаянный моряк.

– Кормовые орудия к бою, – приказал Яшин, оторвавшись от окуляров.

По палубе застучали матросские ботинки. Бронированная кормовая башня крейсера медленно повернулась в сторону, нашаривая цель. Стволы двух двенадцатидюймовых орудий плавно поднялись немного вверх и замерли в ожидании команды. Тем временем «Фукузи» вошел в зону досягаемости кормовых пушек «Изумруда».

– Бить на поражение, – приказал Яшин, – Сосредоточить огонь на носовой башне «Фукузи». Этот не отстанет, скорее утонет.

Кормовая двенадцатидюймовка рявкнула, выплюнув два бронебойных снаряда. Со звоном, который был слышен даже на капитанском мостике, покатились тяжелые гильзы. Яшин не отрываясь от визира следил за результатами залпа. Снаряд из правого орудия ушел в перелет, но левый угодил в палубные надстройки на носу крейсера, сразу же вызвав пожар. И только сейчас до стоявших на мостике долетел гул отдаленного взрыва.