Слишком большое сходство - Виктор Пронин

– Сомневаюсь. Колотить пальцами по клавишам – это еще не значит уметь печатать. Принеси мне образцы писаний всех, кто пользуется машинкой, и я определю автора анонимки.

– Слушай, это уже ход! – воскликнул Зайцев.

– Есть кое-что понадежнее. Хочешь, опишу преступника?

– Издеваешься?

Спорим? Если опишу тебе убийцу так подробно, что ты узнаешь его из десятка претендентов на должность Кострова, то… месяц будешь угощать меня пивом. В любое время дня и ночи. Договорились? К примеру, я звоню тебе на рассвете, часа в три, и говорю… Зайцев, говорю, смотался бы ты за пивком, больно пивка хочется. А ты отвечаешь – сей момент. Согласен?

– А если не сможешь? Или ошибешься? Месяц будешь доставлять мне молоко!

– Хитер! – рассмеялся Ксенофонтов. – С молоком нынче тяжело. Но я согласен. Только никаких доказательств я тебе не дам, слаб я по этой части. Моя задача описать убийцу. Договорились?

– Поехали! – Зайцев поудобней уселся в кресле.

– Значит, так, – Ксенофонтов помолчал, подошел к залитому дождем окну, выглянул на улицу. – Значит, так… Анонимка написана с соблюдением всех правил машинописи. Ни одного отклонения я не обнаружил. Обращаю твое внимание на общий вид письма – все буквы одинаковой насыщенности. Нет бледных, сильных, жирных… такое удается не каждой машинистке. Далее… Оставленные поля – три сантиметра.

– Ну и что?

– Грамотные поля, Зайцев. А обращение! Ты посмотри, как он начинает… «Слушай ты, старый хмырь!» Сколько интервалов от обращения до текста? Шесть. А между строчками? Четыре. На подобные изыски способен один из тысячи.

– Значит, печатала машинистка?

Вряд ли. Машинисткам некогда обращать внимание на эти мелочи. Им платят за страницы. Дальше, Зайцев, идем дальше. Смотри – ни одна из десяти строк не залезла на край листа! Или же закончилось слово, или же своевременно поставлен знак переноса. Вон лежит ворох наших редакционных рукописей – посмотри, что там творится! Кошкин дом. Идем дальше! Вперед за мной в зловещие тайны анонимки! Я тебя, Зайцев, сейчас заведу в такие дебри, что волосы станут дыбом. Но ты не бойся, я же тебя выведу на солнечную опушку. Видишь, сколько сантиметров оставлено выше текста?

– Сколько? – Зайцев был сбит с толку открывшимися перед ним бесконечными познаниями Ксенофонтова.

– Когда письмо начинается с обращения, текст к верхнему краю листа прижимать нельзя. Некрасиво получается. Грубо и бездарно. А здесь оставлено не менее семи сантиметров – опять уличающая грамотность. Скажу больше – в каждой детали письма просматриваются даже некоторые представления об эстетике. В машинках, которыми пользуется каждый желающий, часто забит шрифт, поскольку некому выковыривать грязь из букв. Здесь все буквы чистые. Любопытства ради поинтересуйся – кто чистит шрифт в машинке геологической конторы? Мое предсказание таково – чистит убийца. Другие этого даже не замечают, а его аристократической натуре противно печатать грязным шрифтом. Смотри! – Ксенофонтов взял со своего стола страницу какой-то статьи и положил перед Зайцевым. – Буква «е» – сплошная клякса, букву «н» невозможно отличить от буквы «и»! А «ф»! Это чудовище!

– Что же он, круглый дурак, чтобы оставлять следы?

– Он не может иначе. Это в крови, Зайцев.

Как, например, почерк, походка, привязанность к тому или иному сорту пива. Ему кажется, что соблюдение всех требований обезличивает текст. Здесь он ошибается. Он себя недооценивает, не представляет, как редко можно встретить грамотный машинописный текст.

Зайцев уставился в письмо и некоторое время сидел молча, разглядывая затертые строчки.

– Я не сказал тебе самого главного. В этом подметном письме есть такая улика, такая улика… Для него это конец.

– Ты еще что-то увидел? – Зайцев внимательно впился глазами в анонимку.

– Записывай, – великодушно проговорил Ксенофонтов. – Можешь назвать это психологическим портретом. Значит, так… К самому себе он относится с явным уважением, любит при случае поставить кое-кого на место, ткнуть носом. В его характере есть некоторая неторопливость. – Ксенофонтов потер длинными пальцами лоб, стараясь точнее выразить то, что ему удалось увидеть между строчками письма. – В общении у преступника проскальзывает церемонность, иногда многословие. Он подчеркнуто вежлив. Однако это вовсе не говорит о его истинном уважении к ближним. Этот человек полагает, что мог бы добиться в жизни большего, если бы его ценили по достоинству. Продолжать?

– Продолжай.

Преступник остро, даже болезненно относится к замечаниям, касаются ли они его личных качеств или работы. Он исполнителен, в добросовестности ему не откажешь. Осторожен, не лезет на рожон, не вступает в конфликты, хотя сам не прочь подтолкнуть кого-нибудь к действиям, на которые не решается сам.

На следующий вечер Зайцев и Ксенофонтов опять сидели в вареничной в самом углу под большой керамической тарелкой. Между ними стояла бутылка пива и два стакана, которые им удалось выпросить на кухне. Прихлебывал пиво только Ксенофонтов, причем с подчеркнутым удовольствием, поскольку угощал Зайцев.

– Знаешь, мне ночью иногда хочется выпить глоток. Присядешь к окну, смотришь на город, мысли всякие приходят, иногда неплохие мысли, трогательные… Прямо душа изболится. Но теперь я знаю, что делать в таких случаях – буду тебе звонить. – Ксенофонтов говорил, привычно посмеиваясь и над собой, и над собеседником.

– Я поступлю проще – завезу тебе два ящика пива, и пей в любое время суток.

– А общение с лучшим другом, который понимает тебя с полуслова, готов помочь тебе советом, делом, попригорюниться с тобой в предрассветный час… Нет, без этого не надо мне никакого пива.

– Ладно, – согласился Зайцев. – Будет тебе общение. Только скажи, откуда ты взял портрет, который так красочно расписал вчера?

– Он помог?

– Пиво пьешь? Вот и пей. И не задавай глупых вопросов.

– Я взял его портрет из анонимки.

– Увидел в интервалах между строчками?

– Ты, Зайцев, когда-нибудь станешь хорошим следователем, проницательным и ясновидящим, но пока… пока тебе нужно стремиться к этому. В том письме есть одна тонкость… Точка с запятой. Знак препинания. О, какой опасный знак!

– Помню я эту точку с запятой! И что же в ней такого?

– Знаешь, когда она ставится? В сложном бессоюзном и сложносочиненном предложениях, кроме того… Впрочем, тебе этого не понять. Ты когда последний раз поставил точку с запятой?

– Не помню… В школе, наверное.

– Во! Пойдем сейчас к нам в редакцию, я дам тебе три мешка писем от наших читателей. Если ты найдешь хотя бы одну точку с запятой, считай, что не я, а ты выиграл в нашем споре. Не найдешь. Не пользуются.

– Что же получается… Точка с запятой дает основания говорить о человеке все те гадости… – Зайцев недоверчиво посмотрел на Ксенофонтова.

– Эх, Зайцев! Боюсь, нам с тобой придется поменяться рабочими местами. Ты будешь писать о продовольственной программе, а я пойду в прокуратуру злодеев уличать. Я же говорил не просто о человеке, употребившем этот знак препинания, я говорил о сволочи, которая с помощью анонимки убила ближнего своего. А точка с запятой дала мне лишь его психологический рисунок, если позволишь так выразиться.

– Позволяю! – бросил Зайцев. – Дальше!

Точка с запятой предполагает основательность в характере, многоплановость мышления, грамотность. Не всякий выпускник университета рискнет употребить этот знак. Веяние времени, Зайцев. Мы живем в мире разговорных фраз, телеграфного стиля, в мире междометий и восклицаний. Да, как это ни печально, мы с тобой наблюдаем закат эпистолярного жанра. Торопимся, комкаем чувства, опускаем подробности, поскольку даже не надеемся, что у кого-то хватит терпения выслушать нас. Мы стесняемся собственных переживаний, они кажутся нам постыдными и недостойными внимания, боимся признаться в них близкому человеку. Даже сами себе не докучаем раздумьями! Сомнения кажутся нам слабостью, перечисления утомляют, мы привыкли к мыслям простым и четким, как казарменная команда. Игра мысли, ее дерзость, свежесть нам недоступны. Начав сокращать слова, мы не можем остановиться и сокращаем фразы, чувства, мечты! Кто знает, не сокращаем ли мы этим и свою жизнь… Говорят, люди стали дольше жить, но у них совсем не осталось времени! Нас устраивают самые примитивные, убогие объяснения, и мы не замечаем их лживости и пустоты. Вот я говорю всего две минуты, а ты уже смотришь на часы… Это печально, Зайцев.

– Да я просто так, по привычке.

Вот и я о том же… Ты почитай иногда газету, в которой работает твой лучший друг. Там нет точки с запятой. Там сплошные точки да крючочки, эти, как их… запятые. С их помощью мы перечисляем проблемы, задачи, свершения и победы. Да еще эти жерди – тире! Считается, что они создают видимость крепкого, напористого слова. А тут вдруг, бац! – точка с запятой. Человек не подозревает даже, что, употребив этот знак, поставил именно штемпель, заявил о своих высших претензиях.