Минута после полуночи - Лиза Марич

Плечи хозяйки опустились, из-под маски сильной самодостаточной бизнес-леди вдруг проступило лицо древней, страшно уставшей от жизни старухи. Алимов испугался, что Маргарита Аркадьевна расплачется, потому что не представлял, чем должна плакать подобная женщина — разве что серной кислотой. Но Туманова подняла на Алимова совершенно сухие глаза, и он понял, что плакать эта дама разучилась давно и окончательно.

— Я жалею только об одном: что в ту ночь ушла из дома. Нужно было взять за шкирку эту малолетнюю шлюшку и выбросить обратно, на помойку. И Витя не стал бы возражать, он к тому времени наверняка все понял, только силы не имел, чтобы от нее избавиться… Жаль, что все понимаешь так поздно, когда ты уже никому не нужна.

Туманова закинула руки за голову и потянулась. Страшная старуха снова спряталась под маской благополучной ухоженной женщины.

— Жизнь устроена ужасно нелепо, — сообщила она Вадиму Александровичу с веселой улыбкой. — В молодости это забавляет, в зрелости — раздражает, а в старости… — Маргарита Аркадьевна обеими руками взъерошила кудряшки на голове: — Да какая разница, что ты думаешь в старости! Кому это, в сущности, нужно! — Она сняла с шеи цепочку, на которой висел маленький мобильный аппарат, потыкала в кнопочки и велела хозяйским тоном: — Варя, принеси мою замшевую сумку, с которой я вчера выходила в город.

Прибежала запыхавшаяся горничная, подала хозяйке маленькую замшевую сумочку и так же быстро скрылась. Туманова порылась внутри, вынула связку ключей, положила их перед гостем.

— Вот. В чужой квартире я, разумеется, не была. Не успела. Но я надеюсь, что вы это сделаете сами. Миру это не вернет, но, может, хотя бы Никита в живых останется. Хватит ей смерть вокруг себя сеять.

Туманова повесила телефон обратно на шею и аккуратно расправила складки блузки.

— Она роковая женщина? — спросил Алимов, не прикасаясь к ключам. Он еще не решил, имеет ли право их взять. — Хорошо, допустим, Мира ее шантажировала, за что ее и убили. Зачем ей убивать Красовского?

— Как это? — не поняла хозяйка.

Алимов первый раз увидел, как она удивилась.

— Голубчик, это же яснее ясного! Ирка его ненавидит!

— И живет с ним?

— Затем и живет, чтобы убить!

— А он? Знает, что женщина, с которой он живет, пытается его убить, и продолжает с ней жить? Это же абсурд!

— Конечно! — подтвердила Туманова, не раздумывая. — Люди очень часто совершают абсурдные поступки из чистой самонадеянности. Была, к примеру, у меня знакомая семья — чудные люди, работали укротителями в цирке. Так вот они держали дома живого льва. Кормили кашей и молоком, водили гулять на поводочке… Поначалу все шло благополучно. Но как-то раз их сын, играя со львом, позволил ему себя поцарапать… — Маргарита Аркадьевна сделала многозначительную паузу. — Вы понимаете, что это значит?

— Запах крови, — произнес советник.

— Вот именно. Отца лев убил сразу, с матери сорвал скальп. Девочку изуродовал на всю оставшуюся жизнь. А мальчик успел убежать и запереться в ванной. И несколько часов сидел и слушал, как огромный обезумевший зверь бросается на дверь, пытаясь ее сломать. Сейчас он почти не выходит из клиники неврозов. — Туманова вздохнула. — Грустная история. Как вы думаете, зачем этим милейшим людям понадобилось держать дома хищника?

— Они надеялись его приручить.

Туманова подняла палец.

— Вот! Доказать, что возможно совместное существование человека и зверя! И Никита надеялся! Только напрасно.

— Но за что? За что она его ненавидит? — повторил советник. — Смертельная ненависть без причины? Так не бывает!

Туманова снова широко раскрыла глаза.

— Так вы ничего не знаете? — сказала она медленно и вдруг расхохоталась. — Боже мой! А я-то с ним серьезную беседу веду! Дорогой мой, да ведь это отец Никиты был виновником аварии, в которой погибли Иркины родители! Ай-яй-яй, как непрофессионально! А еще сыщик!

Она снова залилась искренним девичьим смехом. Проклиная себя, Алимов молча встал и раскланялся. И всю обратную дорогу его преследовало воспоминание о безудержном молодом смехе, от которого краснели уши и ходили на скулах твердые шарики желваков.

Москва, ноябрь 1884 года

Горничная оглядела длинный коридор. Повернулась боком, чтобы большой поднос с чайными принадлежностями не мешал подслушивать, и приникла ухом к деревянной створке.

Слов разобрать не удалось — только редкие женские всхлипывания. Мужчина заговорил негромко, горячо, словно пытался утешить плачущую даму. Горничная затаила дыхание, но тут на лестнице послышались шаги. Она отпрянула от двери, постучала и вплыла в номер.

Чтобы оценить обстановку, хватило одного опытного взгляда. Вид у гостей вполне приличный. Дама даже шляпку не сняла. На стул небрежно брошено легкое мужское пальто и шляпа, женская меховая накидка аккуратно повешена в прихожей.

Мужчина поднялся навстречу горничной, а дама торопливо отошла к окну. Обхватила себя за плечи и замерла, разглядывая неуютную мокрую улицу.

Горничная опустила поднос на столик возле дивана и бросила еще один взгляд на даму у окна. Послышались какие-то приглушенные звуки — словно дама что-то напевала, не раскрывая рта. Мужчина громко кашлянул, и пение смолкло.

— Я позвоню, если что-то понадобится, — сказал он.

Делать нечего, пришлось уйти. Едва слышно повернулся ключ в замке.

Интересная парочка. Зачем в «Лоскутную» приезжают мужчины и женщины, понятно без объяснений. Однако не похоже, чтобы завсегдатаи люкса приезжали… за этим.

Начнем с того, что кровать в номере никогда не разбирается. Постельное белье и полотенца в ванной люкса после этих гостей можно не менять. Все нетронуто, все сверкает чистотой и свежестью.

Мужчина просто красавец. Высокий, статный, осанистый. А какие у него глаза! Синие, обрамленные длиннющими черными ресницами! Ни одна женщина от таких глаз не отказалась бы.

Мужчина всегда приезжает первым. Записывается в книге постояльцев как «Иван Данилов».

Записавшись, таинственный гость берет ключ от люкса, поднимается на второй этаж и запирается в номере.

Дама является чуть позже. Лица разглядеть не удалось ни разу: со шляпки свисает плотная вуаль. Наверное, красивая: уродину такой мужчина утешать не станет. Как-то раз дама на ходу сняла перчатку, и горничная увидела тоненькое обручальное кольцо, надетое на левую руку. Либо вдова, либо католичка.

Время в хлопотах летело незаметно. Вот женщина под вуалью спустилась по лестнице, прошла мимо горничной, оставив за собой нежный запах ландышей. Огляделась кругом и быстро пошла вдоль домов, опустив голову. Заинтересованная горничная бросила полировать входную дверь, вышла на тротуар и проводила даму долгим взглядом.

Таинственная незнакомка обошла гостиницу, завернула за угол и направилась к щегольской коляске, ждавшей ее возле магазина дамского белья. Кучер, дремавший на облучке, сидел спиной к входу и не мог видеть, откуда вышла его хозяйка.

Незнакомка села в коляску, тронула кучера за локоть. Тот мигом проснулся, засуетился, подхватил вожжи, зачмокал губами… Отдохнувшие лошади резво взяли с места, коляска набрала скорость и скоро исчезла из виду.

Утешитель появился в гостиничном холле спустя пару минут. Бросил на стойку ключ от номера, выскочил на улицу, размытую утренним дождем, и начал оглядываться в поисках извозчика. Хорошо одетый немолодой господин, проезжавший мимо, удивленно воскликнул:

— Дмитрий Данилович, голубчик! Какими судьбами?

Пролетка остановилась. Таинственный красавец неожиданно побледнел — словно призрак увидел. Горничная навострила ушки и с удвоенным усердием завозила тряпкой по влажному дверному стеклу.

Незнакомец… нет, теперь уже знакомец, взял себя в руки и притворился обрадованным:

— Александр Карлович! Вы-то как сюда попали?

Пожилой господин знаком пригласил красавца в пролетку. Тот уселся напротив знакомого и, не оборачиваясь, толкнул кучера в спину. Пролетка тронулась с места.

— Как вы оказались в этих местах? — повторил он, стараясь говорить весело.

— Заезжал проведать Цезаря Антоновича, — объяснил генерал. — Он сегодня не явился на занятия, говорят, заболел.

Дубов перевел дух.

— Вы имеете в виду господина Кюи?[15] И что же с ним?

Генерал махнул рукой.

— Возраст, голубчик, возраст! Никуда не денешься!

— Цезарю Антоновичу не больше пятидесяти лет, — возразил Дубов. — Какой же это возраст? Расцвет!

— Кому как повезет, — ответил генерал и задумался, опустив подбородок в меховой воротник.

Дубов незаметно перевел дыхание. Он действительно очень испугался, увидев генерала. Не за себя — за Катю! Но, кажется, Александр Карлович ничего не подозревает. Нечистая совесть, вот как называется его испуг! Хотя, с другой стороны, с чего доктору опускать глаза? Между ним и Катей нет ничего недозволенного!