Наши внутренние конфликты. Конструктивная теория невроза - Карен Хорни

Конечно, мы не сможем понять, что происходит между садистом и его партнером, если не примем во внимание характерные особенности последнего. Часто партнер садиста относится к подчиненному типу и, следовательно, испытывает страх перед одиночеством; или он может быть человеком, который глубоко вытеснил свои садистские влечения и поэтому, как будет показано позже, совершенно беспомощен.

Взаимная зависимость, возникающая в подобной ситуации, пробуждает негодование не только в том, кто порабощает, но и в поработителе также. Если потребность в обособлении у последнего доминирует, то он особенно возмущен подобной сильной привязанностью партнера к своим мыслям и усилиям. Не осознавая, что он сам создал эти стягивающие узы, он может упрекать партнера за то, что тот крепко держится за него. Его желание вырваться из таких ситуаций в такой же степени выражает страх и негодование, в какой служит средством унижения.

Не все садистские желания направлены на порабощение. Определенный вид таких желаний направлен на получение удовлетворения от игры на эмоциях другого человека как на некотором инструменте. В своей повести «Дневник обольстителя» Серен Кьеркегор показывает, как человек, который ничего не ожидает от своей жизни, может быть полностью поглощен игрой как таковой. Он знает, когда проявить интерес и когда быть безразличным. Он крайне чувствителен в угадывании и наблюдении реакций девушки в отношении самого себя. Он знает, как пробудить и как сдержать ее эротические желания. Но его чувствительность ограничена требованиями садистской игры: он полностью безразличен к тому, что эта игра могла значить для жизни девушки. То, что в повести Кьеркегора представляет результат осознанного, хитроумного вычисления, довольно часто происходит бессознательно. Но это та же самая игра в притяжение и отталкивание, с очарованием и разочарованием, радостью и горем, подъемом и понижением.

Третьей разновидностью садистских влечений является желание эксплуатировать партнера. Эксплуатация не обязательно носит садистский характер; она может иметь место просто ради получения выгоды. При садистской эксплуатации выгода также может приниматься во внимание, но она часто носит иллюзорный характер и явно не пропорциональна усилиям, потраченным на ее достижение. Для садиста эксплуатация становится по праву разновидностью страсти. Единственное, что принимается во внимание, — это переживание триумфа победы над другими. Специфически садистский оттенок проявляется в средствах, используемых для эксплуатации. Партнер вынужден прямо или косвенно подчиняться резко возрастающим требованиям садиста и вынужден испытывать чувство вины или унижения, если не способен выполнить их. Человек с садистскими наклонностями всегда может найти оправдание для того, чтобы чувствовать себя недовольным или несправедливо оцененным и на этом основании стремящимся к еще большему повышению требований.

«Эдда Габлер» Ибсена иллюстрирует, каким образом выполнение таких требований часто побуждается желанием нанести ущерб другому человеку и поставить его на свое место. Эти требования могут касаться материальных вещей или сексуальных потребностей или помощи в профессиональном росте; они могут быть требованиями особого внимания, исключительной преданности, безграничной терпимости. В содержании таких требований нет ничего садистского; то, что указывает на садизм, это ожидание, что партнер должен всеми доступными способами наполнить эмоционально пустую жизнь. Это ожидание также хорошо иллюстрируется постоянными жалобами Эдды Габлер на чувство скуки, а также ее потребностью в волнении и возбуждении. Потребность питаться, подобно вампиру, эмоциональной энергией другого человека, как правило, полностью бессознательна. Но вполне вероятно, что эта потребность лежит в основе стремления к эксплуатации и является той почвой, из которой предъявляемые требования черпают свою энергию.

Природа садистской эксплуатации становится еще более ясной, если мы учитываем, что одновременно с ней существует тенденция к фрустрированию других дюдей. Было бы ошибкой утверждать, что садист никогда не хочет оказывать какие-нибудь услуги. При определенных условиях он может быть даже великодушным. То, что типично для садизма, это не отсутствие желания идти навстречу, а гораздо более сильный, хотя и бессознательный импульс к противодействию другим — уничтожению их радости, обману их ожиданий. Удовлетворенность или жизнерадостность партнера с непреодолимой силой провоцирует садиста на то, чтобы тем или иным способом омрачить эти состояния. Если партнер радуется предстоящей встрече с ним, он стремится быть угрюмым. Если партнер выразит желание вступить в половое отношение, он окажется холодным или бессильным. Возможно, он даже не способен или бессилен делать что-либо позитивное. Исходящее от него уныние подавляет все вокруг. Процитирую Альдоса Хаксли: «Он не должен был делать ничего; для него достаточно было просто быть. Они свернулись и почернели от обычной инфекции». И чуть ниже: «Что за изысканное изящество воли к власти, что за элегантная жестокость! И какой изумительный подарок для того заражающего всех уныния, которое подавляет даже самое бодрое настроение и душит всякую возможность радости».

Такой же важной, как и только что рассмотренные, является тенденция садиста к пренебрежению и унижению других. Садист удивительно проницателен в обнаружении недостатков, нащупывании слабых мест своих партнеров и указании им на это. Он интуитивно чувствует, где его партнеры обидчивы и где им можно нанести удар. И он стремится использовать свою интуицию безжалостно в унизительной критике. Такая критика может быть рационально объяснена как честность или желание быть полезным; он может убедить в искренней обеспокоенности относительно компетентности или целостности другой личности, но впадает в панику, если искренность его сомнений окажется под вопросом. Подобная критика может также принять форму обычной подозрительности37.

Садист может сказать: «Если бы только я мог доверять этому человеку!» Но после того, как он превратил его в своих снах в нечто отвратительное — от таракана до крысы, как может он надеяться доверять ему! Другими словами, подозрительность может быть обычным следствием мысленного пренебрежительного отношения к другому человеку. И если садист не осознает своего пренебрежительного отношения, он может осознавать лишь его результат — подозрительность.

Кроме того, здесь, по-видимому, более уместно говорить о придирчивости, чем просто о некоторой тенденции. Садист не только не направляет свой прожектор на реальные недостатки партнера, а в гораздо большей степени склонен экстернализировать свои собственные ошибки, формируя таким образом свои возражения и критические замечания. Если садист, например, расстроил кого-нибудь своим поведением, то он сразу же проявит беспокойство или даже выразит презрение к эмоциональной неустойчивости партнера. Если партнер, будучи запуганным, не совсем откровенен с ним, то он начнет упрекать его за скрытность или ложь. Он будет упрекать партнера за зависимость, хотя сам сделал все, что в его силах, чтобы сделать его зависимым. Подобное пренебрежение выражается не только с помощью слов, но и всем поведением. Унижение и деградация сексуальных навыков может быть одним из его выражений.

Когда любое из названных влечений фрустрируется или когда партнер платит той же монетой и садист ощущает себя подчиненным, эксплуатируемым и презираемым, то он способен впадать временами в почти безумную ярость. В его воображении никакое несчастье не может быть достаточно большим, чтобы причинить страдание обидчику: он способен пытать его, избивать, резать на части. Эти вспышки садистской ярости могут, в свою очередь, вытесняться и приводить к состоянию сильной паники или к какому-нибудь функциональному соматическому расстройству, указывающему на увеличение внутреннего напряжения.

В чем же тогда смысл садистских влечений? Какая внутренняя нужда заставляет человека вести себя с такой жестокостью? Предположение, что садистские влечения выражают извращенную сексуальную потребность, не имеет никакого фактического основания. Верно, что они могут выражаться в сексуальном поведении. В этом отношении садистские влечения не являются исключением из того общего правила, что все наши типичные аттитюды обязательно проявляются в нашей манере работать, в нашей походке, в нашем почерке. Также верно, что многие сексуальные действия сопровождаются определенным возбуждением или, как неоднократно мною отмечалось, всепоглощающей страстью.

Однако заключение, что состояния радостного возбуждения сексуальны по своей природе, даже когда не воспринимаются в качестве таковых, основывается только на допущении, что каждое возбуждение само по себе сексуально. Однако не существует ни одного свидетельства, доказывающего эту посылку. Феноменологически ощущения садистского возбуждения и сексуального удовлетворения совершенно различны по своей природе.