Капитанские повести - Борис Романов

— Я не хочу уходить, — сказал Вячеслав Вячеславович и ее ладонями закрыл себе глаза и губы.

— Усы щекочут, — тихо засмеялась она, не отнимая рук и наклоняясь к нему, — о люди, о боги…

Потом он вспомнил, как она, опираясь на локти, лежала рядом и говорила, говорила.

— Команда вас любит, да? — Она потянулась к его лицу. — Усики у вас пошленькие, а глаза — хорошие, правда?

— Пожалуй, неправда, — ответил Вячеслав Вячеславович.

Она больно, с силой, прижалась подбородком к его груди:

— Как же я вас смогла бы годами ждать, если я без мужа четыре месяца не убереглась… Ему скоро в аспирантуру экзамены сдавать… А он в море пошел, денег заработать…

Она заплакала так тихо, что Вячеслав Вячеславович сначала не услышал, как она плачет, а когда разобрал, то ничего не придумал в утешение, а только стал гладить ее волосы — красивую прическу, видимо уложенную специально для ресторана.

Она плакала до утра. Он не мог уйти, пока она плачет. Она переставала плакать и уговаривала его уйти, пока не встали соседи, но когда он поднимался, у нее опять начинали наливаться уголки глаз, и он опять садился на диван, и все повторялось. Если бы он мог сказать ей что-то наверняка, связать, сплести, чтоб не расцеплялось, он ведь был свободен на все четыре главных румба. Но он так и не решился ничего ей сказать, хотя и подумал твердо, что вернется, когда она сказала, что они никогда больше не встретятся. Он поцеловал ей руку, за которую держался, пока она вела его по темному коридору к выходу. Дверь за ним хлопнула неожиданно громко, словно вырвалась из ее рук…

Вячеслав Вячеславович поежился, стоя в наплывающем холоде у окна. Где же лоцман и буксиры? Он посмотрел вниз. С трапа на судно спрыгивали люди.

— Кто пожаловал? — крикнул Вячеслав Вячеславович вахтенному.

— Пополнение и пассажиры, — ответил тот, но Вячеслав Вячеславович и сам узнал отпускника-моториста и еще двух своих моряков. Остальные были ему незнакомы, взгляд его зацепился только за женщину, очень миленькую. Наверное, новая буфетчица.

— Вот что, — сказал он третьему, — давайте готовность машине. Буксиры к нам идут.

19 ч 48 мин — 21 ч 10 мин

Портовая комиссия именовалась комиссией слишком пышно. С проверкой перед выходом в рейс прибыл всего один человек — заместитель главного капитана, давнишний знакомый Вячеслава Вячеславовича, когда-то они даже плавали на одном судне. Поэтому формальности были быстренько закруглены, но учебные тревоги заместитель потребовал проиграть все и вникал в них с большим тщанием. Пока матросы заводили пластырь, раскатывали шланги, спускали шлюпку, заместитель шариком катался по всем корабельным закоулкам, таскал за собой Вячеслава Вячеславовича, старпома и накидал им кучу замечаний, которые старпом тут же вносил в записную книжечку.

— Ну что, может, хватит? — спросил, наконец, заместитель и весело потер ручки. — К следующему рейсу устраните, сам приду проверить. Отбой, старпом.

Старпом шмыгнул вконец лиловым носиком, рукавом промокнул пот под чёлочкой и побежал давать отбой, а Вячеслав Вячеславович с заместителем пошли направо, в капитанскую каюту.

— Может быть, перекусим, Юрий Васильевич? — предложил Охотин.

— Можненько, — миролюбиво согласился заместитель.

— Чудненько, — поддакнул Охотин.

Похохотали.

Это были словечки стармеха с плавбазы «Воронеж», где они начинали морскую службу. Первое из них тамошний стармех употреблял перед стопкой, второе — после нее. Эти словечки для Вячеслава Вячеславовича и заместителя означали конец формальностям и возможность возврата к отношениям их непринужденной юности.

Вячеслав Вячеславович нажал кнопку буфетного звонка. Явилась Глаша и с ней красивая кареглазая девушка, почти девочка, с трепетными бровями.

— Гм, — сказал Вячеслав Вячеславович, — как вас зовут?

— Шидловская, Марина, — тихо ответила та.

— Мария ее зовут, — ревниво вставила Глаша, — я ей дела сдаю. Звали, Вячеслав Вячеславович?

— Да. Сделайте мне перекусить чего-нибудь, пожалуйста, немедля.

— Хорошо.

Глаша быстренько открыла буфет, достала свежую скатерть, сервировку, посуду, на ходу объясняя Марине, где что лежит и как что надо делать.

— А штормовки, рейки вот эти, в порту никогда не ставь, Вячеслав Вячеславович их не любит…

Столик был накрыт.

— У артельщика там возьмите… — добавил Вячеслав Вячеславович.

Когда все было готово и девушки ушли, Юрий Васильевич, все так же весело потирая ручки, полностью скрываясь в кресле, так, что ножки его едва доставали до полу, оживленно сказал:

— А ты знаешь, Вячеслав Вячеславович, сегодня к ночи твой старик в порт приходит. Жаль, опять не встретитесь.

— Какой старик?

— Михаил Иваныч…

— Он же в Дубоссарах дачу достраивает!

— Э, брат, отстал ты. Бросил старик свою пенсию. Уломал самого! Я его перед рейсом проверял, он на «Антокольском» рукой водит. Жалел он, сокрушался, что тебя не встретил, спрашивал, как да что.

— Значит, не утерпел Михаил Иваныч… А что ему иначе-то? Он кроме моря и земли не знает.

— Угу. И три дочери еще не замужем. Задумаешься…

— Может быть, и это. Я думаю — по двадцать капель за стариков, за Михаила Иваныча. Все-таки они нас учили…

— И за ваш счастливый рейс!..

Едва портовая комиссия убыла с борта, позвонил стармех:

— Вячеславыч, приняли мазут, Вячеславыч. На морскую вахту перешли, Вячеславыч.

— Добро. К двадцати одному схему на три генератора наберите, поплывем.

— Наберем, Вячеславыч. Как у тебя самочувствие-то, Вячеславыч, уж больно неважно ты утром выглядел…

— Спасибо, нормально.

— Ну и ладно, Вячеславыч…

Вячеслав Вячеславович походил из угла в угол по кабинету. Слышно было, как с правого борта, внизу, ругается капитан бункеровщика:

— Выбирай швартов быстрее! Зацепился? Я тебе покажу — зацепился! Не видишь, разворачивает! Тимохин, помоги этому терапевту!

Вячеслав Вячеславович улыбнулся: тоже, придумали ругательство. Интересно, чем это ему врачи досадили?

У Ирины муж тоже врач. И, наверное, хороший парень, иначе стала бы она так плакать… Нельзя от нее было уходить, а я ушел. Не первая такая?.. Хватит мне, пожалуй, морские узлы завязывать и развязывать… Зайти бы к ней сейчас, а бросаю, как всех прежних, черт меня побери! Как только в море выйдем, отстукаю ей радиограмму. Хорошую. Надо, чтобы хорошую, плохую нельзя. Хотя бы рейс скорее прошел, что ли…