Письма (1857) - Федор Достоевский

2 генваря/63.

190. M. В. БЕЛИНСКОЙ

5 января 1863. Петербург

Милостивая государыня Марья Васильевна,

Простите меня великодушно, что я слишком долго не отвечал на Ваше прекрасное и доброе письмо. Но сначала был занят, а потом болен, потому и опоздал. Письмо Ваше произвело на меня чрезвычайно приятное впечатление. Я до того любил и уважал Вашего незабвенного мужа и вместе с тем мне так приятно было припомнить всё то лучшее время моей жизни, что я от души мысленно поблагодарил Вас за то, что Вам вздумалось написать ко мне. Летом или даже весной я непременно буду в Москве и уж непременно, на этот раз, явлюсь к Вам. Признаюсь, когда я прошлого года был дней пять в Москве, мне приходила мысль быть у Вас и напомнить Вам о себе и о прошлом. Но это было летом, и в Москве я в сложности не прожил и двух дней, а жил на даче у родных. Так и не пришлось заехать. Но уверяю Вас, что и без Вашего письма я, в первое же посещение Москвы, исполнил бы свое намерение.

А нам ведь много есть о чем переговорить, многое припомнить. У меня есть даже особенные к тому причины, и при свидании я Вам всё объясню. То, что Вы пишете о Вашей дочери и о ее внимании ко мне, слишком для меня лестно. Передайте ей задушевный привет. Может быть, познакомимся и сойдемся.

О себе я ничего не могу Вам теперь написать: женат, болен падучей болезнию, литературствую, участвую в издании журнала, путешествовал по Сибири и проч., и проч. Обо всем этом, конечно, можно еще говорить на словах, при свидании, но описывать это, после пятнадцати лет разлуки, тяжело по невыполнимости.

Итак, до свидания. Крепко жму Вам руку. Мой усердный поклон Вашей сестрице. Поблагодарите ее за меня, что и она меня не забыла. Брат Вам кланяется. Жена его тоже. Они помнят всё старое; всё ведь это так еще близко, как на ладони, хоть и пятнадцать лет тому прошло.

Примите уверение в искреннем моем уважении и преданности.

Ваш весь Ф. Достоевский.

Петербург 5 генваря/63.

191. H. M. ЩЕПКИНУ

13 февраля 1863. Петербург Черновое

Милостивый государь Николай Михайлович.

Бывший секретарь Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым В. П. Гаевский сообщил Комитету Общества, в заседании 12 февраля сего года, Ваше письмо к нему от 1-го февраля, в котором Вы изъявляете желание сложить с себя добровольно принятую Вами обязанность агента и корреспондента Общества в Москве. Комитет при этом известии единогласно изъявил свое сожаление и положил благодарить Вас (1) за полезные труды Ваши в пользу Общества. Вместе с тем (2) постановлено Вас просить предложить всем московским членам Общества, от лица Комитета, выбрать самим (3) из своей среды нового члена-корреспондента на место Ваше в Москве и о результате выбора уведомить Комитет Общества.

Примите уверение в совершенном моем уважении.

Секретарь Общества Ф. Дос<тоевский>.

(1) далее было: от лица всего Общества

(2) было: Кроме того

(3) вместо: выбрать самим - было: чтобы они выбрали сами

192. Б. И. УТИНУ

18 февраля 1863. Петербург

Петербург, 1863 г. Понедельник 18 февраля.

Посылаю Вам, многоуважаемый Борис Исакович, отчет 10 марта 61-го года (то есть, стало быть, ревизион<ной> комиссию о действиях в 60-м году). Отчета же 62-го года (то есть ревизии о действиях 61-го года) не отыскалось, хотя мы с Егором Петровичем перебрали все бумаги. Должно быть, этот отчет у Гаевского, и сегодня вечером он уже будет у меня, затем доставлю Вам. Егор Петрович сказал мне, что заседание Комитета на сегодня не отложено и соберется по обыкновению в 7 1/2 часов. Будущее же заседание Комитета назначается на следующий понедельник (в 7 1/2 часов) 25-го февраля, и тогда, то есть на тот понедельник, и отлагаются дела по настоящей ревизионной комиссии.

Вам преданный Ф. Достоевский.

193. Б. И. УТИНУ

20 февраля 1863. Петербург

Егор Петрович поручил мне спросить Вас, многоуважаемый Борис Исакович, дали ли Вы знать, как обещали, М. И. Сухомлинову, что Комитет приглашает его в свое собрание для совещания о г-не Чубинском, за которого он сам хлопочет и желает, чтоб ему было выдано вспоможение. Я было хотел написать г-ну Сухомлинову на прошлой неделе, но Егор Петрович сказал мне, что Вы взялись уведомить сами г-на Сухомлинова. Между тем его в понедельник на собрании не было.

Следующее собрание будет 25-го числа в понедельник, в 7 1/2 часов вечера. Егор Петрович просит Вас известить об этом. Будьте так добры, сообщите об этом и членам, участвующим в ревизионной комиссии.

Примите уверение в моем уважении.

Ваш Ф. Достоевский.

20 февраля/63.

194. А. И. ГЛАЗУНОВУ

6 марта 1863. Петербург Черновое

Милостивый государь Александр Ильич,

Комитет Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым в собрании 4 марта сего года определил убедите. (1) просить Вас, милостивый государь, принять на себя быть агентом и членом-корреспондентом Общества в Москве, на место Н. М. Щепкина, сложившего с себя это звание по причине закрытия своего книжного магазина. (2) Позвольте надеяться, что Вы благоволите почтить меня благоприятным ответом, (3) который я и буду иметь честь передать Комитету Общества.

Примите уверение (4) в моем уважении, с которым имею честь пребыть (5)

М<илостивый> Г<осударь>

В<ашим> пок<орным> слугой

6 марта/63.

(1) было: убедительнейше

(2) далее было начато: В ожидании ответа Вашего

(3) вместо: благоприятным ответом - было: на это предложение скорым ответом

(4) далее было: М<илостивый> Г<осударь>

(5) вместо: имею честь пребыть - было: остаюсь

195. И. С. ТУРГЕНЕВУ

17 июня 1863 г. Петербург

Петербург, 17 июня/63.

Любезнейший и многоуважаемый Иван Сергеевич, простите меня, ради бога, за то, что не отвечал Вам на Ваше последнее письмо из Бадена. Мало того, я ужасно виноват перед Вами, до серьезного и немалого угрызения совести, что не отвечал Вам и на два предыдущие Ваши письма. Но дело в том, что последнее письмо Ваше застало меня в самое хлопотливое и тугое время, то есть во время запрещения нашего журнала. Тут было столько возни, тоски и прочего, очень дурного, что решительно целый месяц не подымалась рука взять перо. Верите ли Вы этому? А что касается до предыдущих писем, то болезнь жены (чахотка), расставание мое с нею (потому что она, пережив весну (то есть не умерев в Петербурге), оставила Петербург на лето, а может быть и долее, (1) причем я сам ее сопровождал из Петербурга, в котором она не могла переносить более климата); наконец, моя серьезная и довольно долгая болезнь по возвращении из Петербурга, (2) - всё это опять-таки помешало мне писать к Вам до сих пор. То есть, если б надо было только ответить Вам для соблюдения обыкновенной учтивости, время бы и тогда нашлось. Но мне, помнится, хотелось (3) тогда с Вами поговорить или, лучше сказать, подробнее описать Вам, что делалось тогда в нашей литературе, - ну а для этого я искал времени и запустил срок.

Итак, наш журнал запрещен, что, думаю, Вы, может быть, уже как-нибудь и знаете, предположив, что в Бадене есть русские газеты. Запрещение это случилось довольно для нас неожиданно. У нас в апрельской книжке была статья "Роковой вопрос". Вы знаете направление нашего журнала: это направление по преимуществу русское и даже антизападное. Ну, стали бы мы стоять за поляков? Несмотря на то нас обвинили в антипатриотических убеждениях, в сочувствии к полякам и запретили журнал за статью в высшей степени, по-нашему, патриотическую. Правда, что в статье были некоторые неловкости изложения, недомолвки, которые и подали повод ошибочно перетолковать ее. Эти недомолвки, как мы сами видим теперь, были действительно весьма серьезные, и мы сами виноваты в этом. Но мы понадеялись на прежнее и известное в литературе направление нашего журнала, так что думали, что статью поймут и недомолвок не примут в превратном смысле, - в этом-то и была наша ошибка. Мысль статьи (писал ее Страхов) была такая: что поляки до того презирают нас как варваров, до того горды перед нами своей европейской цивилизацией, что нравственного (то есть самого прочного) примирения их с нами на долгое время почти не предвидится. Но так как изложения статьи не поняли, то и растолковали ее так: что мы сами, (4) от себя уверяем, будто поляки до того выше нас цивилизацией, (5) а мы ниже их, что, естественно, они правы, а мы виноваты. Некоторые журналы ("День", между прочим) серьезно стали нам доказывать, что польская цивилизация только поверхностная, аристократическая в иезуитская, а следовательно, вовсе не выше нашей. И представьте себе: доказывают это нам, а мы это самое и имели в виду в нашей статье; мало того: доказывают тогда, когда у нас буквально сказано, что эта польская хваленая цивилизация носила и носит смерть в своем сердце. Это было сказано в нашей статье буквально. Замечательный факт, что очень многие из частных лиц, восстававшие на нас ужасно, по собственному признанию своему, не читали нашей статьи. Но довольно об этом; дело прошлое, не воротишь.