Военная фортуна - Патрик О'Брайан

— Насколько я понимаю, сэр, — заговорил американец, — вы принадлежите к экипажу «Леопарда»?

— Верно, сэр, — отозвался Стивен. — И именно на его борту сделана была большая часть моих открытий, как и эти рисунки.

Он получил свой дневник назад. Но хотя все обошлось, у Стивена возникло некое предосудительное по отношению к старому другу чувство, и он не спешил поверять бумаге глубинные свои чувства, как поступал многие годы до того. За исключением описания нескольких встреченных птиц, единственная сделанная пару дней назад запись гласила: «Теперь я знаю, как будет выглядеть Джек Обри в шестьдесят пять».

Дневник вернулся к нему, но тяжелое чувство осталось. Не слишком ли легко согласились янки на его просьбу остаться при пациентах, состояние которых не позволяло перевести их с «Конститьюшн» на берег? Речь шла о Джеке и двоих канонирах — последние умерли и нашли могилу в море, будучи сброшены через раскачивающийся на резких волнах борт под печальный звон колокола. Не сует ли он голову в западню? Кто на самом деле пассажиры, что сели на корабль в Сан-Сальвадоре и плывут в Бостон? Один — явно дипломатический чиновник, недалекий человечек, беспокоящийся исключительно о своих роскошных бакенбардах, мелкий политикан, которому пропади пропадом хоть весь свет, только бы республиканцы оставались у власти. Двое других были французы. Первый — невысокий, смуглый, седой мужчина средних лет с желтушным лицом. На нем красовались короткие серые штаны-кюлоты, бывшие писком парижской моды лет двадцать назад, и серо-голубой сюртук. На палубе он почти не появлялся, а когда выходил, то неизменно травил за борт, как правило с наветренной стороны. Вторым был высокий, с военной выправкой штатский по фамилии Понте-Кане. На первый взгляд он казался таким же тщеславным как и молодой дипломат-янки, таким же недалеким и даже еще более словоохотливым. Но Стивен не был в этом уверен. Как и в том, что никогда не встречался с Понте-Кане где-то еще. В Париже? Барселоне? Тулоне? Если и так, то тогда у француза явно отсутствовали эти иссиня-черные баки. Но Стивену довелось перевидать столько народу, и в том числе уйму высоких хвастливых французов, холящих растительность на лице и говорящих с резким бургундским акцентом. Секретному агенту требуется феноменальная память; не обойтись ему также без дневника, способного заполнить неизбежные пробелы и выпадения.

Не так давно Стивен пролистывал Библию, доставленную в его каюту — как и в прочие части корабля — стараниями бостонского общества, и набрел на пару стихов, глубоко его тронувших. «Нечестивый бежит, когда никто не гонится» и «падение лжеца равно падению с крыши». Не всякий шпион нечестив, но значительную составляющей жизни каждого является ложь. Снова Стивен ощутил волну невыносимой усталости, и не был расстроен, услышав голос Понте-Кане, желающий ему доброго дня.

Француз столовался в кают-компании и частенько вызывал Стивена на беседу. По-английски он говорил свободно, хотя с забавным и довольно заметным акцентом. Обсудив погоду и вероятный набор блюд предстоящего обеда, они перешли к теме Америки, этого Нового Света, сравнительно необжитого и сравнительно неиспорченного.

— Как понимаю, вам приходилось бывать в Штатах раньше, сэр? — спросил Стивен. — Смею заметить, вы неплохо знаете страну и ее жителей.

— Совершенно верно, — подтвердил Понте-Кане. — И был очень тепло принят янки, потому как во время своего визита я говорил как они, одевался как они, не пытался показаться умнее, чем они, и находил, что все их поступки абсолютно правильны. Ха-ха-ха!

— Иногда подумываю перебраться сюда, — заметил Стивен.

— Да? — Понте-Кане бросил на него пристальный взгляд. — И вас не смущает их государственный строй или национальные предрассудки?

— Ничуть, — пожал плечами доктор. — Европа так стара, дряхла, ей так не хватает простоты…

Он хотел добавить «благородных гуронов, неисчислимого количества неизвестных птиц, млекопитающих, рептилий, растений», но ему не часто удавалось закончить предложение, говоря с Понте-Кане, вот и сейчас француз уже яростно поддерживал высказанную идею. По его словам, Америка — новое воплощение Золотого Века.

— Я был в Коннектикуте, на заднем дворе Штатов, охотился с одним достойным фермером на диких индюшек. Так тот заявил мне вот что: «В моем лице, дорогой сэр, вы видите самого счастливого на свете человека. Все, что я имею, есть плод моей земли. Вот чулки — их связала моя дочь. Обувь и одежда сделаны из кожи моего скота. Он же, вкупе с огородом и садом, снабжает меня непритязательным, но обильным провиантом. Налоги ничтожны, и пока ты платишь их, можешь спать спокойно». Ну, разве не аркадская простота, а?

— Безусловно, — кивнул Стивен. — Скажите, сэр, нашли вы этих индюшек?

— О да, да, — воскликнул Понте-Кане. — И еще серых белок. И именно я перестрелял их всех, ха-ха! Я был лучшим стрелком в нашей охотничьей партии, и, без ложной скромности, лучшим поваром.

— И как же вы их делали?

— Сэр?

— В смысле, как готовили?

— Белок в мадере, индюшек жарил. И за столом только и слышно было: «Как вкусно! Превосходно! Ах, дорогой сэр, какой аппетитный кусочек!».

— Прошу, опишите полет индюшки!

Понте-Кане раскинул руки, но прежде чем он успел подняться в воздух, вошел мистер Эванс — другой месье разговаривает с коммодором, и ему необходим переводчик.

— Мистер Бэйнбридж, надеюсь, чувствует себя хорошо? — спросил Стивен.

— О, да-да-да, — отозвался Эванс. — Немного доброкачественного гноя, и все. Рана заживает прекрасно. Некоторая боль, конечно, и беспокойство, но нам придется научить его воспринимать их как должное, без озлобления и капризов.

Он помолчал, потом продолжил:

— Слышал, мы приближаемся к границам течения, и вскоре увидим слева по борту зеленую воду и Кейп-Фир.

— Ха! — кивнул Стивен. — Зеленая вода указывает на близость берега. Вот бы еще водореза увидеть.

— Водореза?

— Это одна из обитающих у вас морских птиц. У нее клюв особой формы — нижняя его часть длиннее верхней, и он рассекает ею поверхность моря. Всегда мечтал поглядеть на водореза.

— Вы, надо полагать, сведущий орнитолог, доктор Мэтьюрин. Помнится, в вашем дневнике я видел удивительные рисунки редких южных птиц.

На страницах, которые показывал ему Стивен, птиц не было. Очевидно, его записки тщательно штудировали. Мистер Эванс, похоже, не заметил своей промашки и предложил окончить партию в шахматы, отложенную на стадии миттельшпиля, чрезвычайно запутанного, когда практически все фигуры оставались на доске и ни одну нельзя было передвинуть без крайнего риска.