Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь - Цянь Джули Ван

стилистов, что он делает редко – настолько его тянет к молодым, свеженьким работницам.)

– Ну, давайте дадим ей шанс. В любом случае у меня осталось не так много, что можно состричь.

Ведьма отводит Ма-Ма в сторону, договариваясь о сделке, пусть даже за небольшую цену, а она вспыхивает в ответ: «Ни в коем случае! Я не прикоснусь к этому старому извращенцу».

Начинается спор, и Ма-Ма уступает, как всегда, поведясь на обещание чаевых и повышения, которое будет означать более высокую зарплату.

Ма-Ма отставляет метлу в сторону и ведет Джеймса в уголок для мытья головы, где взбивает пену в его жидких прядях и переходит к массажу.

Не все в этой картине – плод моего детского воображения, ибо вечером того дня Ма-Ма пришла домой, плача и жалуясь, что работа заставила ее почувствовать себя проституткой. Я понятия не имела, чем занимаются проститутки, но поняла по лицу Ма-Ма, что это должно быть чем‑то очень плохим.

Я сама познакомилась с Джеймсом только спустя несколько недель. Однажды в воскресенье Ма-Ма сказала, что Джеймс собирается заехать за нами и повезти в «Макдоналдс».

– А Ба-Ба тоже поедет? – спросила я.

Да, поедет, заверила меня она, и по какой‑то причине это меня утешило.

Я ни разу не была в «Макдоналдсе» в Мэй-Го. Мне еще помнился «Макдоналдс» в Чжун-Го, с клоуном, у которого был страшный огромный красный рот. Но поесть в ресторане – любом ресторане – нам больше было не по карману, поэтому одевалась я с особой тщательностью.

Когда приехал Джеймс, чтобы забрать нас, я увидела, что у него старая машина, длинная и угловатая. Ба-Ба наклонился ко мне и прошептал:

– Это «линкольн таункар»!

Джеймс из машины не вышел; я видела сквозь окно, что его живот еле-еле втиснулся между рулем и сиденьем. Волосатая плоть выглядывала в просветы между пуговицами рубашки.

Он помахал нам, приглашая садиться. Ба-Ба сел спереди, а мы с Ма-Ма забрались на заднее сиденье.

Первое, на что я обратила внимание, был запах. Запах стариковского пота, смешанный с луком и мускусом, навязчивый и острый.

Второй примечательностью был потолок машины. Тонкая ткань когда‑то была приклеена к нему, но местами настолько отстала и провисла, что задевала наши головы. В некоторых местах ткань удерживали металлические скобки, загнанные степлером. Но участки, где их не было, провисали, похожие на маленькие воздушные шарики. Если не считать такси из аэропорта, воспоминания о котором были затуманены моей тогдашней крайней усталостью, я ни разу в Мэй-Го не сидела в машине. Неужели здесь их такими делают?

– Как приятно наконец познакомиться с вами, Винсент, и с тобой, Ч’ань!

Джеймс попытался повернуться к нам, но большой живот и толстая шея позволили ему только бросить на меня косой взгляд угрюмых глаз.

– Крейн рассказывала мне о вас двоих столько удивительного!

Ма-Ма и Ба-Ба взяли себе американизированные имена, потому что, как они говорили, у лао-вай были неповоротливые языки и они не могли совладать с изысканностью нашей родной речи. Я же так и оставила себе имя Цянь. Почему это я должна отказываться от собственного имени только из-за того, что их языки слишком неуклюжи?!

Джеймс стал расспрашивать Ба-Ба о Китае, о том, как давно мы живем здесь, похвалил его английский. Это был ритуальный танец, который Ба-Ба был вынужден исполнять с любым новым белым знакомым. Но в тех случаях, где Ба-Ба резко оборвал бы другого китайца, с лао-вай он всегда был обходителен. Я не могла понять, потому ли, что он больше уважал белых, или же потому, что считал их тупицами, с которыми нужно нянчиться. Я воспользовалась этой возможностью, чтобы вытащить несколько скоб из потолка. Они легко выходили из напоминавшего пену материала, готовые снова кусаться своими прямыми металлическими зубьями. Скоба за скобой – все большая часть потолка обвисала, проседая на нас. Да-жэнь ничего не замечали – наверное, потому что Джеймс начал нести откровенную чушь:

– Вы знаете, «Винсент» – это вариант имени «Джеймс». Это означает, что мы с вами тезки, Винсент!

Я закатила бы глаза, но была слишком занята втыканием скоб в потолок на участке прямо над своей головой. Они втыкались так же легко, как вытаскивались, и, установленные рядком, держали ткань потолка плотно и красиво, как в тех машинах, в которых я ездила в Китае. У меня в руке оставалась только одна последняя скоба, но когда я подняла ее к потолку, один из ее зубцов впился мне в руку.

– Ай! – возглас вырвался из моего рта раньше, чем я успела сдержаться.

Ма-Ма повернулась и застала меня со скобой в руке.

– Цянь-Цянь, бе нун.

Я сидела смирно пару минут, пока она не отвернулась, снова включаясь в разговор со стариком. Потом, как раз когда мы въехали на парковку с видом на гигантскую желтую букву М, я воткнула оставшуюся скобу в незакрепленную часть потолка. После этого последнего штриха потолок – по крайней мере, участок, что был надо мной, – стал гладеньким и красивым. Остальная его часть вольно трепетала на сквозняке.

Мы гуськом двинулись в ресторан за шагавшим вперевалку Джеймсом. Стоило нам переступить порог, как нас встретили запахи раскаленного масла для фритюра и антисептического раствора. Джеймс уселся в ближайшей кабинке и сдвинулся ближе к стене, обтирая животом край столешницы. Открыл бумажник и вынул из него две двадцатидолларовые купюры. Прежде чем он снова закрыл его, я увидела внутри еще как минимум пять таких же. У меня перехватило дыхание. Я никогда не видела столько американских денег в одном месте. Этот мужчина был богачом!

– Закажите, что хотите, себе и Ч’ань. Я буду гамбургер. Ч’ань может подождать вас здесь, со мной.

Ма-Ма и Ба-Ба кивнули и ушли, обсуждая, что можно купить на эти деньги. Я проводила их взглядом, потом снова посмотрела на Джеймса. На голове у него действительно было мало волос, зато гораздо больше их торчало из ушей. Интересно, почему они там растут, задумалась я. И полезла правым мизинцем в свое ухо, чтобы проверить, есть ли у меня там волосы.

– Итак, расскажи мне, девочка, что ты знаешь о Китае?

С этими словами Джеймс положил сложенные руки на столик. Костяшки пальцев у него были волосатые, как и предплечья. Не хватало волос только на голове.

– Ничего, – сумела пискнуть я, чувствуя себя неловко под его вязким, как болото, взглядом и жалея, что не пошла с Ма-Ма.

– Расскажи мне, – настаивал он. – Ты знаешь Мау Читтуна? – эти последние слоги он произнес так, словно давился отрыгнутой пищей; так же как каждый раз, когда пытался